Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности
Шрифт:
«После смерти Кия, Щека и Хорива, наследуя по прямой линии, их сыновья и племянники много лет господствовали у русских, пока наследование не перешло к двум родным братьям Асколду и Диру»{196}.
Научный анализ искаженных редактированием летописей, произведенный Шахматовым без привлечения текста Длугоша, и выписка сандомирского историка из неизвестной нам русской летописи в равной мере свидетельствуют об одной летописной традиции: считать этих князей, убитых варягами, последними звеньями династической цепи Киевичей. Аскольда византийский император Василий I (867–886) называл «прегордым Каганом северных скифов». Имя этого «кагана» (титул равный императорскому) Ладожанин дает в форме «Асколдъ», а Никоновская летопись (в своих уникальных записях) — «Осколд» («О князи Рустем Осколде»). В качестве недоказуемого предположения можно высказать мысль, что имя этого туземного князя, княжившего в Среднем Поднепровье, могло сохранить древнюю праславянскую форму, восходящую к геродотовским сколотам, «названным так по своему царю». В топонимике имя сколотов сохранилось до наших дней в названии двух крайних, пограничных для сколотов рек: р. Оскол, на самом краю лраславянской земли, и р. Ворскла, пограничная праславянская река,
Личность князя Дира нам неясна. Чувствуется, что его имя искусственно присоединено к Осколду, т. к. при описании их, якобы совместных, действий грамматическая форма дает нам единственное, а не двойственное или множественное число, как следовало бы при описании совместных действий двух лиц. Киевская Русь князя Осколда (870-е годы) обрисована как государство, имеющее сложные внешнеполитические задачи.
Киевская Русь организует походы на Византию. Они нам хорошо известны как по русским, так и по византийским источникам (860–1043). Важной задачей Киевской Руси была оборона широкой, тысячеверстной степной границы от различных воинственных народов: тюрко-болгар, мадьяр, печенегов. И никоновские записи сообщают о войнах Киева с этими кочевниками. О войне с болгарами, под которыми следует подразумевать «черных болгар» русской летописи, названных восточными авторами внутренними болгарами, мы ничего не знаем из русских летописей. Эти тюрко-болгары, кочевники, занимали огромное пространство вдоль всей южной границы Руси. По словам персидского Анонима, — это «народ храбрый, воинственный, внушающий ужас… он обладает овцами, оружием и военным снаряжением».
Первое упоминание в никоновских записях имени Осколда связано с этим воинственным народом: «Убьен бысть от болгар сын Оскол-дов». Война с болгарами, о которой молчат русские источники, могла бы быть поставлена под сомнение, но ее удостоверял тот же персидский Аноним; «Внутренняя Болгария находится в состоянии войны со всей Русью»{197}.
Свидетельство никоновской записи 872 г. подтвердилось. Историки XVI века сообщили сведения, которые стали известны науке лишь в самом конце XIX в.
В 875 г. князь Осколд «избиша множество печенег». Печенеги в эта время уже начали движение из Приазовья на запад, вслед за ушедшими к Карпатам мадьярами. Войны приднепровских славян с кочевниками (в данном случае с болгарами и печенегами) были давней и важной функцией как Русского союза племен в VI–VII вв., так и государства Руси в IX в.
Последняя четверть IX в. прибавила еще одну заботу Киевскому государству — на крайнем севере славянского мира появились заморские находники-варяги. Никоновские записи, несмотря на их предельную лаконичность, рисуют нам три группы интересных событий: во-первых, новгородцы ведут в своем городе активную борьбу с Рюриком, не желая быть его рабами. Имя Вадима Храброго возбуждает некоторые сомнения, но факт антиваряжских выступлений заслуживает доверия, т. к. у него уже был прецедент — изгнание варягов за море. Вторая группа событий — бегство новгородцев в Киев от Рюрика. Киев дает убежище эмигрантам. Третья группа событий наиболее интересна. Киевская Русь организует отпор варягам на северных окраинах своих владений. Под одним годом поставлены: посылка Рюриком своего мужа в Полоцк и ответная акция Киева — «воеваше Асколд… Полочан и много зла сотвориша». Вероятно, с этим связана и война Киева против Кривичей, упоминаемая Татищевым под 875 г. («Ходи же (Осколд) и на Кривичи и тех победи»). Полочане уже входили ранее в состав Руси, и война с ними после принятия ими Рюрикова мужа была продиктована стремлением Киева вернуть свои владения на Западной Двине. Война с союзом Кривичей была обусловлена стратегической важностью Смоленска, стоявшего на том месте, где начинались волоки из Днепра в Ловать. Это была война за Днепр, за то, чтобы путь «из Грек в Варяги» не стал путем «из Варяг в Греки».
Стратегическая задача киевских князей состояла в том, чтобы воспрепятствовать по мере сил проникновению заморских находников на юг или, по крайней мере, поставить их движение под контроль Киева, давнего хозяина Днепра. Обезопасить себя от вторжения варяжских отрядов можно было только, поставив прочные военные заставы на важнейших путях. Первой такой заставой у Руси был до прихода Рюрика Полоцк, перекрывавший Двину. Второй заставой мог быть Смоленск, запиравший самое начало днепровского пути. Такой заставой было, по всей вероятности, Гнездовское городище с огромным могильником, возникшее в IX в.{198}. Третьей заставой, запиравшей на севере подход к Смоленску и Днепру, могла быть Руса (Старая Руса) на южном берегу из. Ильменя у устья Ловати, вытекавшей из смоленских краев. Само название города — Руса — могло быть связано с исконной Русью. Связь Русы с киевским князем, с его личным доменом хорошо прослеживается по позднейшим договорам Новгорода с князьями. Четвертой и самой важной заставой был, несомненно, Новгород, построенный или самими словенами во время войны с варягами, или киевским князем как крепостица, запиравшая варягам выход в Ильмень, т. е. на оба трансевропейских пути: волжский в «жребий Симов» (в Халифат) и днепровский в Византию. Новгород в своей дальнейшей истории довольно долго рассматривался Киевом как младший город, княжеский домен, удел старших сыновей киевских князей. По всей вероятности, дополнение к перечню славянских народов в составе государства Руси («се бо токмо словенск язык в Руси…»), сделанное не в форме имени племенного союза («Поляне», «Дреговичи» и др.), а по имени города — новгородцы, появилось в первоначальном тексте после постройки города, ставшего центром разноплеменной федерации. К этому кругу событий следует относить и замечание, сохраненное в варианте Сильвестра: «И от тех варяг (т. е. от времени борьбы с варягами) прозва — ся Русская земля Новгород», что может означать только: «Со времени тех варягов Новгород стал называться Русской землей», т. е. вошел в состав Руси, о чем и была сделана дополнительная приписка в перечне союзов племен, входивших в Русь.
Постройка Новгорода варягами (редакция 1118) исключена, т. к. у скандинавов было иное название для этого города, совершенно неизвестное на Руси. Опорой норманнов была только Ладога, куда ушел после удачного похода Олег. Никоновские записи ценны тем, что в отличие от «Повести временных лет», искаженной «норманистами» начала XII в., они рисуют нам
Русь (в согласии с уцелевшими фрагментами текста Нестора) как большое, давно существующее государство, ведшее активную внешнюю политику и по отношению к степи, и к богатой Византии, и к далеким северным находникам, которые были вынуждены объезжать владения Руси стороной, по обходному Волжскому пути. В промежуточных пунктах между Ладожским озером и Киевом были такие заслоны, как Новгород, Руса и Гнездово-Смоленск; пройти через них могли только отдельные торговые ватаги или отряды специально нанятых на киевскую службу варягов. В Смоленске и на Верхней Волге археологи находят варяжские погребения, но эти варяги на проездных торговых путях не имеют никакого отношения к строительству русского государства, уже существовавшего и уже проложившего свои маршруты далеко в глубь Азии. Можно думать, что именно эти связи и привлекли норманнов в просторы Восточной Европы.Появлялись варяги и в Киеве, но почти всегда как наемная армия, буйная, скандальная (это мы знаем но Древнейшей Русской Правде) и зверски жестокая с побежденными (см. ниже). Киев был надежно защищен сухопутными волоками и своими заставами от неожиданного вторжения больших масс варягов, подобных флотилиям у западноевропейских берегов. Только одному конунгу Олегу удалось обмануть бдительность и, выдав свой отряд за купеческий караван, захватить власть в Киеве, истребив династию Киевичей. Благодаря тому, что он стал во главе огромного соединенного войска почти всех славянских племен (большая часть их давно уже входила в состав Руси), Олегу удалось совершить удачные походы на Царьград, документированные договорами 907 и 911 гг.{199}.
Но в русской летописи Олег присутствует не столько в качестве исторического деятеля, сколько в виде литературного героя, образ которого искусственно слеплен из припоминаний и варяжских саг о нем. Варяжская сага проглядывает и в описании удачного обмана киевлян, и в описании редкостной для норманнов-мореходов ситуации, когда корабли ставят на катки и тащат по земле, а при попутном ветре даже поднимают паруса. Из саги взят и рассказ о предреченной смерти Олега — «но примешь ты смерть от коня своего». Обилие эпических сказаний о предводителе удачного совместного похода современники объясняли так: «И приде Ольг Кыеву неса злато и паволокы (шелка) и овощи (фрукты) и вино и вьсяко узорочие. И прозъваша Ольга Вещий — бяху бо людие погани и невегласи». В новгородской летописи есть прямая ссылка на эпические сказания об удачливом варяге: «Иде Олег к Новугороду и оттуда — в Ладогу. Друзии же сказають (поют в сказаниях), яко идущю ему за море и уклюну змиа в ногу и с того умре. Есть могыла его в Ладозе»{200}.
Поразительна неосведомленность русских людей о судьбе Олега. Сразу после обогатившего его похода, когда соединенное войско славянских племен и варягов взяло контрибуцию с греков, «великий князь Русский», как было написано в договоре 911 г., исчезает не только из столицы Руси, но и вообще с русского горизонта. И умирает неведомо где: то ли в Ладоге, где указывают его могилу новгородцы, то ли в Киеве, то ли за морем, где его уклюнула змея… Эпос о Вещем Олеге («вештбы витезовы» — героические сказания) тщательно собран редактором «Повести временных лет» для того, чтобы представить его не только находником-узурпатором, но и мудрым правителем, освобождающим славянские племена от дани Хазарскому каганату. Редактор-Ладожанин идет даже на подтасовку, зная версию о могиле Олега в Ладоге (находясь в Ладоге в 1114 г. и беседуя на исторические темы с посадником Павлом, он не мог не знать ее), он тем не менее умалчивает о Ладоге или о Швеции, т. к. это плохо вязалось бы с задуманным им образом создателя русского государства, строителя русских городов. Редактор вводит в летопись целое сказание, завершающееся плачем киевлян и торжественным погребением Олега в Киеве на Щековице. Впрочем, в Киеве знали еще одну могилу какого-то Олега в ином месте{201}. Кроме того, из княжеского архива он вносит в летопись подлинный текст договора с греками 911г.
В результате редакторско-литературных усилий Ладожанина создается новая, особая концепция начальной истории, построенная на двух героях, двух варягах — Рюрике и Олеге. Первый возглавил целый ряд северных славяно-финских племен (по их просьбе) и установил для них порядок, а второй овладел Южной Русью, отменил дань хазарам и возглавил удачный поход 907 или 911 гг. на греков, обогативший всех его участников. Вот эта простенькая и по-средневековому наивно персонифицирующая историю концепция и должна была заменить широко написанное полотно добросовестного Нестора.
Однако, хотя Ладожанин и был образованным и начитанным книжником, сочиненная им по образцу северноевропейских династических легенд история ранней Руси оказалась крайне искусственной и резко противоречившей тем фрагментам описания русской действительности Нестором, которые уцелели в летописи после редактирования. Ладожанин пишет о строительстве городов варягами, а все упомянутые им города (Киев, Чернигов, Переяславль, Любеч, Смоленск, Полоцк, Изборск, Псков, Новгород, Ростов, Белоозеро, Суздаль) уже существовали ранее и носят не варяжские, а славянские или в редких случаях финские (Суздаль) названия. Тысячелетний ход истории на юге, где жили некогда памятные летописцам скифы («Великая Скифь»), подменен приездом заморского конунга с его фантастическими братьями в пустынные болотистые места Севера, выглядевшие в глазах восточных современников «безлюдными пустынями». Отсюда с севера на юг из только что построенного Новгорода и далекой Ладоги в древний Киев и распространялись будто бы импульсы первичной государственности. Создателю этой противоестественной концепции не были нужны ни генеалогия, ни хронология. Они могли только помешать его идее мгновенного рождения государства после прибытия варяжских кораблей. Генеалогия оказалась, как это давно доказано, примитивно искусственной: Рюрик — родоначальник династии, Игорь — сын его, а Олег — родич, хотя писатель, ближе всех стоявший по времени к этим деятелям, — Иаков Мних, прославлявший Ярослава Мудрого, начинал новую династию киевских князей (после Киевичей) с Игоря Старого (умер в 945 г.), пренебрегая кратковременным узурпатором Олегом и не считая нужным упоминать «находника» Рюрика, не добравшегося до Киева.