Киевская Русь и русские княжества XII -XIII вв.
Шрифт:
Только два идущих один за другим географических отрывка резко выделяются по своему содержанию — они посвящены географии Западной Европы, в них уделено особое внимание норманскому миру, и что особенно важно, они очень грубо вклиниваются в текст без всякой связи с ним (см. § 2). Возможно, что этой же руке принадлежит и окончательная редакция описания пути «из Варяг в Греки», дающая именно тот вариант пути из Руси в Прибалтику, который идет через Ладогу, варяжскую базу на русском Севере.
Порядок изложения был сильно нарушен рассыпанными по разным местам фрагментами так называемого «Сказания о грамоте славянской». Последним отрывком, завершающим раннюю историю славянства дунайской долины, должен быть красочный и точный рассказ о появлении на Дунае венгров. Если мы изымем из существующего текста летописи эти фрагменты, то оставшиеся на своем месте строки сольются в единый стройный и логичный рассказ, а изъятые фрагменты в свою очередь образуют другой стройный рассказ (см. § 3), который следует поместить после описаний древнейших судеб Полян-Руси, после упоминания о русско-хазарских отношениях.
Ниже предлагается проект реконструкции первоначального текста «Повести временных лет» Нестора, основанный на всем предшествующем рассмотрении сохранившегося текста. В основу положен текст
Полная реконструкция вводной части (разумеется, условная), сделанная нами на основе вышеприведенного анализа, дана в моей книге [166] . Возьмем из нее то, что прямо относится к историческим судьбам славянства:
«Се начьнем повесть сию.
По потопе убо трие сынове Ноя разделиша землю: Сим, Хам, Афет.
«И яся восток Симови» (следует перечисление земель).
«Хамови же яся полуденная страна» (перечисление).
«Афету же яшася полунощные страны и западьныя» (перечисление кончается перечнем русских рек: Дунай, Днестр, Днепр, Десна, Припять, Двина, Волга).
«В Афетове же части седять Русь, Чудь и вьси языци» («иже дань дают Руси»).
(После вавилонского столпотворения бог разделил людей на 72 народа) «от сих же 70 и двою языки бысть язык Словеньск от племене же Афетова нарицаемии Норици, еже суть Словене.
И от тех Словен разидошася по земле, и прозвашася имены своими, кде седше на котором месте.
Якоже пришедше седоша на реце именем Морава и прозъвашася Морава, а друзии Чеси нерекошася; Словене же ови прешедше седоша на Висле и прозъвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозъвашася Поляне: Ляхове, друзии Лутичи ини Мазовшане, ини Поморяне.
А се — ти же словене: Хорвати Белии и Серьб и Хорутане.
Такоже и ти Словене, прешедше, седоша по Дънепру и нарекошася Поляне, а друзии Древляне (зане седоша в лесех), а друзии седоша межю Припетию и Двиною и нарекошася Дреговичи.
Ини седоша на Двине и нарекошася Полочане (речькы ради, яже втечеть в Двину, именьмь Полота; от сея прозвашася Полочане).
Словен же (еже) седоша около озера Илмеря, прозвашася своимь именем, а друзии седоша по Десне и по Семи и по Суле и нарекошася Север.
Радимичи же и Вятичи от Ляхов. Бяста бо два брата в Лясех — Радим, а друтыи — Вятко; и прешедша седоста: Радим на Сожю и прозвашася Радимичи, а Вятко седе с родомь своим по Оце; от него же прозвашася Вятичи.
И тако разидеся Словеньскый язык.
И живяху кожьдо со своимь родом на своих местех, владеюще кождо родомь своимь, имеяху обычаи свои закон отец своих и предания, кожьдо свои нрав: Поляне бо своих отець обычаи имуть кроток и тих и стыдение к снохам своим и к сестрам, к матерям и к родителем своим. И снохы к свекровям и к деверьм велико стыдение имуща и брачный обычаи имеяху: не хожаше зять по невесту, но привожаху вечер, а заутра приношаху по ней, чьто вдадуче.
А Древляне живяху звериньскомь образомь, живуще скотьскы, и убиваху друг друга, ядуще вьсе нечисто, и брака у них не бываше, но умыкаху уводы девица. А Радимичи, и Вятичи и Север один обычаи имеяху: живяху в лесе, якоже вьсякый зверь, ядуще вьсе нечисто, и срамословие в них пред отьци и пред снохами, и браци не бываху в них, но игрища межю селы, и съхожахуся на игрища, на пласания и на вься беловьскыя песни, и ту умыкаху жены собе, с неюже кто совещайся; имеяху же по две и по три жены. И аще кто умьряше, творяху тризну над нимь; и посемь сотворяху краду велику, и возложаху на краду мьртвьца, и сожьжаху и, посемь собьравше кости, вложаху в судину малу, и поставляху на столпе на путьх, еже творять Вятичи и ныне. Сиже творяху обычая и Кривичи и прочий поганий не ведуще закона божия, но творяще сами собе закон».
166
Рыбаков Б. А. Древняя Русь…, с. 236–242.
Далее следует описание первобытных обычаев у разных других народов: индийцев, индонезийцев («островьниц»), халдеев, вавилонян, британцев, амазонок.
«Якоже се и при нас ныне Половьци закон дьржать отьць своих: кровь проливати, а хвалящеся о сих, и ядуще мьртвьчину и вьсю нечистоту, хомекы и суслы, и поймають мачехи своя и ятрови, и ины обычая отьць своих творять. Мы же хрьстияне, елико земль, яже верують в святую троицю и в едино крыцение и в єдину веру, закон имам един, елико в Христа крьстихомъся и в Христа облекохомъся.
И живяху в мире Поляне, и Древляне, и Север, и Радимичи, и Вятичи. Полям же жившем особе и владеющим роды своими. И быша 3 братия, единому имя Кыи: а другому Щек, а третиему Хорив, а сестра их Лыбедь. И седяше Кыи на горе, идеже ныне увоз Боричев, а Щек седяше на горе, идеже ныне зоветься Щековица, а Хорив на третиеи гор, от негоже прозвася Хоривица. И сотвориша градок во имя брата своего стареишаго, и нарекоша имя ему Кыев. И бяше около града лес и бор велик, и бяху ловяще зверь; и бяху мужи мудри и смысльни, и нарицахуся Поляне, от нихже суть Поляне Кыеве и до сего дьне».
Далее должен идти текст, связанный с разысканиями Нестора о князе Кие, уже разобранный выше. Кончается он описанием возвращения Кия:
«Кыеви же пришьдъшю в свои град Кыев, ту живот свои сконьча; и брата его Щек и Хорив и сестра их Лыбедь ту скончашася.
И по сих братии дьржати почаша род их княжение в Полях, а в Деревнях свое, а Дрьговичи свое, а Словене свое Новегороде, а другое на Полоте, иже и Полочане.
По сих же летех, по смьрти братия сея, быша обидими Древлями и инеми окольними, и наидоша я Козаре, седящая на горах сих в лесах, и реша Козаре: «платите нам дань». Сдумавше же Поляне и вдаша от дыма мечь. И несоша Козаре ко князю своему и к старейшинам своим, и реша им: «се; налезохом дань нову». Они же реша им: «откуду?» Они же реша: «в лесе на горах, над рекою Днепроскою». Они же реша: «чьто суть вдали?» Они же показаша мечь. И реша старьци Козарьстии: «не добра дань, княже, мы ся доискахом оружиемь единоя страны, рекъше саблями, а сих оружие обоюду остро, рекъша мечи; си имуть имати дань на нас и на инех странах…»
якоже и бысть, владеють бо Козары Русьстии князи и до дьньшьняго дьне.
По
мнозех же временех сели суть Словене по Дунаеви, кде есть ныне Угорьска земля и Болгарьска. Волохом бо нашедшем на Словены на Дунаискыя, и седшем в них и насилящем им.Словеньску же языку живущю на Дунай, придоша от Скуф, рекоше от Козар, рекомии Болгаре и седоша по Дунаеви, и насильници Сло- веном быша. Посемь придоша Угри Белии, и наследиша землю Словеньскую, прогнавше Волохы, иже беша прежде преяли землю Словеньску. Си бо Угри почаша быти при Ираклии цесари, иже находиша на Хоздроя, цесаря Перськаго. В сиже времена быша и Обри, иже воеваша на Ираклия цесаря, и мало его не яша. Сиже Обри воеваша на Словены, и примучиша Дулебы, сушая Словены и насилие творяху женам Дулебскым: аще, поехати будяше Обрину не дадяше впрячи ни коня, ни волу, но веляше впречи 3 ли, 4 ли, 5 ли жен в телегу и повести Обрина; и тако мухачу Дулебы. Быша бо Обри теломь велици, а умом горди, и бог потреби я, и помьроша вьси, и не остася ни един Обрин; и есть притъча в Руси и до сего дьне: погыбоша акы Объри, ихже несть ни племене, ни наследъка. По сих же придоша Печенези; и пакы идоша Угри Чьрнии мимо Кыев, послеже, при Ользе.
И пришьдше от востока устрьмишася черес горы великыя яже прозъвашася горы Угорьскыя, и почаша воевати на живущая ту Волохы и Словены. Седяху бо ту преже Словене, и Волохове преяша землю Словеньску. Посемь же Угри прогънаша Волохы, и наследиша землю ту, и седоша со Словеньми, покоривъше я под ся; и оттоле прозвася земля Угорьска. И начаша воевати Угри и Грькы, и поплениша землю Фрачьску и Македоньску доже и до Селуня; и начаша воевати на Мораву и Чехы.
…Бе бо един язык Словеньск: Словене, иже седяху по Дунаеви, их же преяша Угри, и Морава и Чеси и Ляхове и Поляне, яже ныне зовомая Русь».
Далее следует «Сказание о грамоте славянской», уцелевшее в фрагментах. Кроме того, в целостный рассказ об исторических судьбах славянства обильно вкраплены отрывки из географического описания славянства, народов Европы и различных путей в Русское море (Черное), Варяжское (Балтийское), в Хорезмийское («Хвалиськое» — Каспийское), на арабский Восток и в Африку.
Историко-географическое введение Нестора в историю Киевской Руси, написанное с небывалой широтой и достоверностью, заслуживает полного доверия с нашей стороны.
Здесь обрисована природа нашей страны, те ее элементы, которые влияли на историческое развитие народа: могучие реки, связывавшие Русь с Северной Европой, Азией, Южной Европой и Африкой, большие не заселенные лесные массивы на водоразделах, вроде «Оковского леса», беспокойные и «незнаемые» степные пространства «Великой Скифии», откуда появлялись орды кочевнической конницы, моря, омывавшие крайние пределы киевских владений.
На этой «ландкарте» историк, обладавший целой библиотекой русских, греческих, западнославянских, болгарских книг, образованнейший человек своего времени, нарисовал картину жизни всех славянских народов, сопоставляя их быт с бытом и нравами других народов всего Старого Света. Куда только ни вел своего читателя Нестор: то к лесным племенам древлян, радимичей и вятичей, то к степным половцам, то в туманную Британию, то в Индию к брахманам или еще дальше, на острова Индонезии («Островницы») и на самый край известного тогда мира — к людям шелка, в Китай.
Нестор писал правду о первобытных обычаях древлян и радимичей (примерно эпохи зарубинецкой культуры), противопоставляя их «мудрым и смысленным» полянам (племенам Черняховской культуры). Он, как бы предвидя те тенденциозные толкования, которые будут исходить от норманистов, стремился показать, что у многих народов мира есть странные обычаи: одни из них — «убийстводейцы», «гневливы паче естества», другие с родными матерями и племянницами блуд творят, у третьих женщины ведут себя, «акы скот бессловесный», четвертые «человекы ядуще».
Отдав дань неизбежным для средневекового историка-монаха библейским легендам, Нестор быстро переходит к обрисовке всего славянского мира во всем его объеме. Здесь нет легендарных Чеха, Леха и Руса, обычных в западнославянских хрониках, здесь указаны все действительно существовавшие крупные союзы племен в области первоначального расселения славян в Европе.
Совокупность этих племенных союзов довольно точно очерчивает территорию расселения славян (западных и восточных) на рубеже нашей эры, как мы представляем ее себе сейчас на основании данных лингвистики, антропологии, археологии.
Надо снять с Нестора давно тяготевшее над ним обвинение в том, что он будто бы размещал прародину славян на Дунае. Сколько путаницы внесло непонимание настоящего порядка описания славян у Нестора; одни историки были готовы безоговорочно поверить летописцу и вести расселение славян с Дуная, другие находили противоречия между своими данными и Нестором и обвиняли великого летописца в необоснованной фантазии.
Предложенное мною выше восстановление первоначального текста показывает, что между современной наукой и Нестором нет противоречий: «По мнозех временах сели суть Словене по Дунаеви», и так как тут же рядом описываются волны кочевников, накатывавшиеся на дунайских славян в V–VII вв., то становится совершенно ясно, что речь идет о колонизации славянами Балкан в V–VI вв. н. э. Правильно указано Нестором и более позднее появление на своих местах словен новгородских, радимичей и вятичей.
В историке эпохи Мономаха поражает такая широта охвата длительного и многообразного процесса расселения славян. Нестор прекрасно понимал языковое единство всех славян — от лютичей на Эльбе до вятичей на Оке и сумел показать, как расчленялось единство древнего славянского мира, к каким новым ситуациям приводило расселение.
Нестор не случайно уделил такое внимание соприкосновению славян еще в V–VII вв. с кочевниками. Он, современник Боняка и Шарукана, своими глазами видел, как половцы «высекоша врата манастырю и поидоша по келиям, высекающе двери… емлюще иконы, зажигаху… убиша неколико от братия нашея оружием безбожьнии сынове Измаилеви, пущени на казнь хрьстияном» [167] . Красочный рассказ об аварах, запрягавших славянских женщин в свои колесницы, был не только печальным повествованием о тяготах иноземного ига, он под пером киевского историка превратился в противопоставление племени дулебов (распавшегося, как мы знаем, на несколько частей) Киевскому княжеству, сохранившему свое единство. В аналогичном случае, когда кочевники хазары хотели взять дань с полян, гордые киевляне вручили небывалую дань, озадачившую самого хазарского кагана, — обоюдоострые мечи, очевидно, символ непокорности и независимости.
167
Шахматов А. А. «Повесть временных лет», с. 291.