Киевская сказка

Пётр просыпался ближе к вечеру, собирал опавшие листья в небольшие холмики, просил у охранника зажигалку и, опершись на грабли, следил за тем, как ветер уносит дым: хоть какое-то развлечение. Огромная мохнатая собака, прикованная цепью к периметру забора, садилась у его ног и, казалось, тоже провожает внимательным взглядом удушливые клубы. И Володя, и второй охранник, чье имя Пётр всё не мог запомнить (и потому называл его для удобства Володей Вторым), боялись собаку и ненавидели, пёс отвечал им такой же густой темной ненавистью. Принц, как окликал Игорь Борисович пса, когда привозил его любимое лакомство — завернутые в бумагу гамбургеры из «Макдональдса», только его и слушался, и когда убийца Принц, вместо того, чтобы вцепится в горло Петру, по-домашнему улегся в траву у его ног, на охрану это произвело достаточно сильное впечатление.

Работы пока что не было, и Пётр не утруждал себя спускаться в подвальную лабораторию. Всё время, свободное ото сна, он проводил в выделенной ему комнате с письменным столом, диваном, музыкальным центром и стопками книг по углам, убивая час за часом преимущественно прослушиванием музыки, гораздо реже — чтением. Около десяти утра и пяти вечера в небольшой кухоньке рядом со входом в подвал ожидали, когда же их наконец-то съедят, завтрак и обед, привезенные охранником из ресторана средней руки: отбивные или котлеты, рис, суп, овощной салат.

(Всё то, что в кругу далеких сверстников Петра называлось входящим в моду словосочетанием «бизнес-ланч».)

Когда за едой ездил Володя, не забывал купить мороженое, второму охраннику приходилось напоминать. Брезгливо поковырявшись в тарелке, Пётр возвращался в свою комнату, включал диск Доницетти или Вагнера и привычно укладывался на диван.

Иногда, в отдельные минуты пробуждения чувств и мыслей от летаргического сна, Пётр удивлялся, насколько ему безразлично это состояние туповатого равнодушия. Он всматривался вглубь себя и с удивлением понимал, что определенная часть его души как будто перестала взаимодействовать с его разумом.

«Точно так же, — думал Пётр, — как драйвер флоппи-диска перестаёт отвечать на запросы операционной системы компьютера».

Само собой, перестал отвечать на запросы тот самый орган или конечность его души, который Иванна, уходя, так буднично прихватила с собой, бросив в сумку, как не глядя бросала в её распахнутую пасть с мелкими зубчиками молнии-улыбки кассеты, прослушанные Петром, и прочитанные им книги.

Тогда он снова спрашивал себя, а что же в таком случае душа? Однажды он уже ответил на этот вопрос: это заключенная в каждом человеке нематериальная частица некой высшей силы, которая управляет всеми процессами на Земле и во Вселенной. Наиболее точно эта высшая сила представлялась Петру неким вселенским компьютером, выполняющим миллиарды операций в одну секунду. Интерфейсом операционной системы этого компьютера Пётр видел астрономические часы планет, которые отмеряли неумолимое космическое время.

(Соответственно, рентгеновским снимком души становился гороскоп рождения, как графическое отображение частицы Вселенной в каждом конкретном человеке.)

Но теперь Пётр начинал понимать, что истинным языком взаимодействия души с окружающими миром были не цифры и формулы, а чувства и эмоции — любви, сострадания, милосердия, радости. А наивысшим проявлением милости создателя становился какой-либо дар, которым тот наделял особо полюбившееся ему существо. К примеру, дар снимать боли простым наложением рук. Но этот волшебный талант покинул Петра, а чувства и эмоции онемели: означает ли это, что создатель отвернулся от своего создания?

По ночам, лежа без сна в своей уютной камере, Пётр думал о том, что должен взломать программный код этого Вселенского компьютера, чтобы вернуть украденную часть своей души. Покинуть тюрьму, в которой он сам себя обрек на подневольный труд, снова начать всё сначала. Но как это сделать, пока что не знал.

Иногда он вспоминал, как все начиналось. Тогда Пётр спускался в подвал и бродил по лаборатории, которую создавал сам, увлеченно и со вкусом, любовно касаясь кончиками пальцев посуды — разумеется, самой лучшей лабораторной посуды, которую только можно было купить за деньги. В этих стенах руки его снова способны были творить чудеса, вот только теперь их направлял не создатель, а его ночная тень.

Сидя на табурете посреди лаборатории, он чувствовал горечь и глубокое сожаление, вспоминая те несколько лет, проведенные в аудиториях института и тишине библиотеки, первую курсовую работу, своё первое изобретение, голодные вечера с книжкой на коленях, одинокие прогулки по городу… Снова голодные вечера в лаборатории химического корпуса, где Пётр работал после окончания занятий над следующей курсовой работой, которую у него украли… С благодарностью вспоминал испитых, призрачных людей, живущих, как Петру казалось, прямо посреди книжных развалов букинистического рынка за станцией метро «Петровка», которые специально для него (и только для него) держали под прилавками издания Элифаса Леви и Фулканелли… Вот только для Иванны в этих воспоминаниях места не находилось, но Пётр не возражал. Так было лучше.

Как и большинство великих открытий, всё произошло случайно, по крайней мере, для Петра — просто в один из особенно безысходных зимних дней, чтобы чем-то занять опустевшую голову и ставшие бесполезными руки, он решил перебрать книги, валявшиеся в недавно купленной квартире повсюду: на диванных подушках, письменном столе, просто по углам, на полу. Периодически Пётр забывал книги в кухне, если читал за обедом. Библиотечка нищего, собранная на сэкономленные средства сиротской пенсии, существенно разрослась благодаря проданной комнате.

(Истинную ценность такого собрания в состоянии оценить лишь тот, кто имеет мужество либо безумие читать только что купленную книгу вместо пускай скудного, но все-таки ужина).

Позавчера Пётр наконец-то собрал новенький книжный стеллаж, и теперь принялся разбирать пыльные стопки и раскладывать по тематическим кучкам. Вдруг он бросил это занятие и рассмеялся — увидел книгу по алхимии, купленную пару месяцев назад на книжных развалах и благополучно брошенную в углу. Это была самодельная копия с издания начала века, пугливо перепечатанная неизвестным советским оккультистом и переплетённая вручную.

Пётр подумал о том, что сейчас на весь Киев осталась единственная переплётная мастерская, в районе Владимирского рынка, и погладил кончиками пальцев истрёпанную коленкоровую обложку. Усмехнувшись, присел к столу и перелистал несколько страниц.

Внутри черного переплета была обычная глубокомысленная бессмыслица, наподобие учебников магии доктора Папюса, не содержавшая ни одной интересной мысли, за которую мог бы зацепиться взгляд. Пётр спросил себя, кто бы мог читать такую книгу и для чего? Безумец? Мошенник? Романтик? Даже человек очень средних способностей понимал, что читает чушь.

«Возьмем хотя бы таблицу влияний планет Солнечной системы на металлы, — Пётр продолжал распутывать ленивый клубок мыслей. — Планеты не могут оказывать на металлы никакого влияния. На самом деле, здесь другая логика: движения планет отмеряют время. Время может быть благоприятным, то есть нести нам новые возможности, а может оказывать деструктивное воздействие. Таким образом алхимики пытались определить для себя отрезки времени, наиболее подходящие для реакций тех или иных металлов. И воздерживаться от работы с этими металлами в неблагоприятное время, когда планеты, которые им соответствуют, находятся в негативных аспектах друг к другу».