КИФ-5 «Благотворительный». Том 3 «Для взрослых»
Шрифт:
– Что это за место? – спросил я, обращаясь в пустоту.
Голос из дальнего угла ответил:
– Зависит от того, какое место ты искал. – Этот хриплый голос принадлежал старику.
Не в силах ответить, я думал о том, что мой дед оказался прав. Неужели он и правда был здесь, в месте, названия которого я пока не знаю? В конце концов, я сам оказался прав! Прав, а остальные неправы. Их неверие проиграло в тот день моему упрямству. Я был прав и чувствовал от осознания этого огромное счастье. Оно разливалось по моему телу приятными волнами. И если лечило не плоть, то мою сокрушённую отчаянием душу.
Так начался новый виток в моей истории.
Я поселился в Омелье с начала зимы. В доме у черноглазой
Они жили в просторном доме около мельницы, в самом начале города. Их дом был первый, начиная от леса, замыкавший лесную часть Омелья. Сама же лесная часть восхищала меня: длинные деревянные мосты, извилистые, словно живые, лестницы и дома, покоящиеся на массивных елях. А дальше – просторная открытая равнина и холм, на котором кипела вся жизнь. И посередине равнину разрезала река.
Первым делом, как я поселился у Тары и Экхофа, они долго расспрашивали меня о тех местах, откуда я явился.
Я рассказал им, что шёл сюда с конца лета. Я рассказал, что наша деревня не имеет названия, и что она так далеко отсюда, будто на другом свете, и что в наших краях никогда не бывает незнакомцев. Что никто никогда не являлся к нам, как я явился сюда. Я рассказал им, будто думал, что кроме деревни – нет ничего и никого в мире. Что прошёл через чужой, неизведанный лес, бывший всю жизнь для меня несокрушимой стеной.
Я рассказал им о том, как тяжело нам приходится зимой от голода и осенью от ураганов. И они рассказали мне совсем другое. О том, что зима у них проходит быстро, и почти нет снега; о мягкой весне и урожайной осени; о чёрной земле, на которой прорастают неведомые мне виды культур; об обильных живительных ливнях каждым летом; о богатом хозяйстве и о соседних городах, с которыми Омелье обменивается тем, чего недостаёт ему самому.
Я слушал их жадно, внимая слова о жизни их детей. О том, как они обучаются в школах. Как постигают те знания, которые в нашей деревне никому ещё не известны. Как же иначе живут их старики! Они не вынуждены работать от зари до ночи на полях. Работая до старости, теперь им положено отдыхать. Я так хотел бы этого для матери, которая скоро, очень скоро будет стара, хоть сила вряд ли уйдёт от неё быстро. Но я хотел бы, чтобы её мозолистые крепкие руки нашли лёгкость, чтобы спина разогнулась, и боли в ногах не мучали её по ночам. Также я хотел видеть беззаботные детские улыбки своих младших братьев и сестёр, а не те потухшие голодные глаза.
Всё происходящее представлялось мне чудом. Жизнь как будто повернулась ко мне своей хорошей стороной. Счастье словно раскрыло свои объятия и замолило: «прими меня», «улыбнись мне в ответ».
Я пробыл в Омелье с месяц, когда успел оправиться от болезни и был определён на работу – мой охотничий талант, открывшийся во время путешествия, пригодился и здесь. По прошествии этого месяца, набравшись сил, я попросил Экхофа отвести меня к старейшине; я хотел, чтобы этот разговор состоялся как можно скорее. Экхоф не стал возражать, и мы отправились уже на следующий день.
На дворе стоял глубокий декабрь. Тонкий слой свежего снега прилипал к подошвам, и Тара возилась дома с детьми. Всё, что я хотел спросить у старейшины – можно ли мне остаться здесь. В Омелье. Навсегда. Вот и всего. Мне не нужен был месяц, чтобы принять это решение. Мне понадобился лишь день, лишь секунда, а остальное время – лишь чтобы набраться смелости. Остаться до весны, отправиться в путь домой и привести к началу осени в этот чудесный город мою семью. И по возможности всех тех, кто захочет для себя лучшей жизни.
Старейшиной в Омелье была женщина, высокая и с посеребрённой мелкими прядями головой. Я уже видел её
несколько раз на рынке и на площади издалека. Но в этот день она седлала коня, встретив нас на подходе к двору; её зоркий тёмный взгляд упал на меня, и Экхоф, стоявший только что за моей спиной уже куда-то исчез.Я замер. Старейшина подозвала меня широким взмахом руки. Её светлый плащ колыхался по ветру. Затаив дыхание я пошёл вперёд и был встречен неожиданно расположенным рукопожатием. Ранее я представлял старейшину как-то иначе. Я представлял её старой, с тяжёлыми глазами и каменным изрезанным морщинами лицом. Но она похлопала меня по плечу и мягко улыбнулась, а я понял, как много силы есть в этом человеке. И ещё больше доброты.
Она повела меня по двору, неспешно интересуясь о моих делах. Но и без того, она, казалось, знала обо мне уже всё: кто я и откуда, сколько преодолел на пути сюда, где теперь живу и какую работу намерен делать… А впереди нас уже расстелилась вся деревня целиком – она подвела меня к вершине холма, на котором возвышался её дом – и я увидел огромнейшее поселение, много-много дворов, извилистые дороги, заполненные повозками. И вдалеке, за серым бесконечным пятном построек, я видел очертания горизонта и едва уловимые пятна-миражи других соседних деревень. Говорили, далеко за ними стоят горы.
Старейшина спросила меня, как надолго я хотел бы остаться здесь, и я ответил, что навсегда. Она одобрительно кивнула, внимательно на меня глядя.
– Но после зимы, если можно, – произнёс слегка неуверенно я, – я хотел бы вернуться.
Старейшина перевела взгляд вдаль. И ненадолго замолчала.
Я ещё раз окинул взглядом рай, расстелившийся перед моими глазами, и впитал в себя его красоту, его благородство, его силу.
– Я обязательно вернусь, – сказал я.
Старейшина кивнула и сказала, что Омелье будет меня ждать.
В тот день я внял словам старейшины, и уже не мог отступить от задуманного. Теперь мне ещё сильнее захотелось отправиться домой и выполнить своё обещание – привести сюда свою семью, Лорелею, и чуть ли не всю деревню. Мне захотелось сделать то, что не смог сделать мой дед. Он был здесь и отправился за нами в деревню, и почему-то… остался в ней. Я не понимал почему. Мне эта причина была неведома, но она не так сильно мучила и волновала меня, как собственная задумка.
Возможно, когда я вернусь домой, после прошедшей снежной и страшной зимы, я без того узнаю дурные вести. Я не хотел думать об этом, но каждую зиму деревня теряет, теряет людей, их невинные жизни в холоде. Нужно было не вспоминать об этом, но я не мог. Я очень хотел оказаться дома и одновременно боялся. Но больше этого не будет, никогда не будет смерти и страдания на моих глазах. Я просто обязан был вернуться. Оставаться здесь одному, навсегда, без них – не имеет смысла! Как я мог остаться жить в этом прекрасном дружелюбном месте, где можно было вдоволь работать и не бояться предстоящей зимы, не бояться потерять в болезни или голоде брата или маленькую сестру, и оставить их там, беззащитных к суровой судьбе?
Я твёрдо решил отправляться обратно. Когда стоял конец февраля – я собирался в дорогу и прощался мысленно с Тарой и Экхофом, а когда пришёл март, я сказал им вслух «до ближайшей встречи», поблагодарил за всё хорошее, что они для меня сделали, и отправился в путь. Как бы там ни было, я вернусь. Через год я вернусь. Нет никаких причин, почему я должен был бы остаться жить в том кошмаре, в котором жил так долго.
В августе мне должен будет исполниться семнадцатый год. В августе я уже буду дома. И снова в свой день рождения я пойду в дорогу. Выйти раньше и не застать холодного ноября в пути – было бы разумным. Но вряд ли мы успеем проститься со всем, что нам было дорого и собрать оставшееся, более нужное, столь быстро.