Киллер и Кузя (сборник юмористических рассказов)
Шрифт:
Иван на том конце провода некоторое время молчал. Потом осторожно ответил:
– Обычный день. Может я пропустил чего?
Михаил Захарович рассердился:
– Ваня, кончай дурака валять, я тоже люблю юмор, но сегодня не первое апреля! Сегодня третье сентября!
– И что? – снова спросил тупой Ваня.
Шуфутинский выругался и в сердцах бросил трубку.
– Черт-те что!
Но странное волнение овладело им. Михаил Захарович торопливо открыл браузер и вбил в поисковик: шуфутинов день третье сентября.
Результаты поиска повергли его в ступор. Такой песни не существовало. Не было никаких
Певец пошатнулся и с трудом устоял на ногах. Что такое? Что за всемирный заговор?! Некоторое время в каком-то упрямстве он продолжал гуглить этот запрос на все лады. Но глупый поисковик выдавал ему то окончание Второй Мировой Войны в 1945-м, то важную новость о том, как Григорий Первый стал папой в далеком 590-м году.
Михаил заглянул и на свой официальный сайт, и на группу в ВК.
НИ-ЧЕ-ГО. Были его другие песни, клипы, съемки концертов, но ЭТОЙ не было!!
Михаилу Захаровичу снова стало не хорошо. Что такое происходит? Он залпом выпил стакан воды и трясущимися руками включил конференц-связь, набрав Крутого и Николаева.
– Игореши, это Миша Шуфутинский. Что происходит? Куда делась наша песня про Третье сентября?! Только не говорите, что вы ее не сочиняли, а то я сейчас сойду с ума!
Первым отозвался добрый Крутой:
– Миша, ты главное, успокойся, но что-то не припомню я такой песни.
– Да я спокоен! – простонал Шуфутинский. – Но не могла же она мне присниться!
– А может и могла, – ехидно ответил Николаев, – если накануне ты… – Игорь откашлялся и запел. – А наш притончик гонит самогончик!
– Ах ты… – задохнулся от возмущения Михаил Захарович. – Ты же сам слова к Третьему сентября сочинял, сволочь!
– Да почему третье-то? – удивленно вскричал Игорь. – Если бы я сочинял, то я бы взял восьмое число. Мы в это день с Наташкой…
Шуфутинский не стал дослушивать откровения Дельфина и, рассвирепев, швырнул телефон в стену.
Чертовщина! Заговор! Он плюхнулся на кровать.
– Отключился, – удивленно сказал Крутой.
– Да, странный он какой-то в последнее время, – поддержал Николаев.
– А что, может на самом деле забабахаем ему песню, нехай старик порадуется со этим своим третьим сентября, раз так ему хочется? – подал идею композитор.
– Да легко, – согласился поэт.
Михаил Захарович вскрикнул и проснулся, вытирая пот. Приснится же такое! Какое-то третье сентября. Странные и непонятные слова все еще вертелись в его голове, не до конца отошедшей от сна: "рунет, вконтакте, ноутбук, мемасы… Гуглить.. Что такое гуглить? Ох, зря я вчера на ночь картохи с салом наелся…"
Раздался звонок телефона.
– Миша, мы тебе тут песню для альбома сочинили, – говорил в трубку его друг Игорь Крутой, – думаю в твоей пластинке следующего, 1994-года, она хорошо будет смотреться. Знаешь, как называется песня?
– Знаю, – ответил Шуфутинский.
Ничего себе фамилия!
– Дочь!
– Что, папа?
– Ну почему ты такая вредная? Опять вчера сделала мне сердцебиение!
Илья Булкин укоризненно потрясал руками, стоя на пороге в комнату дочери – семнадцатилетней Варвары, которую после развода с женой он воспитывал один. Варя что-то увлеченно строчила
в ноутбуке. Она вздохнула и отвлеклась от своего занятия:– Ну что еще, пап?
– Она еще спрашивает! Кто вчера домой в двенадцать ночи пришел?
– Ну начинается.
Булкин задумался, какое наказание наложить на Варвару, а потом тоном судьи, выносящим приговор матерому уголовнику, изрек:
– Наказываю тебя рублем, дорога дщерь! Просила на гитару, а вот фига тебе.
– Ну па-а-ап.
Булкин бы непреклонен.
– Все! И на Озоне меня, как у вас говорят, зарегай, сколько можно просить! Ну не дружу я с вашими интернетами, как ты понять не можешь!
Илья закрыл дверь, а дочь сердито прошипела в пустоту:
– Ну папочка, я тебя зарегаю на Озоне.
Через неделю Булкин в отличном настроении шел получать свой заказ – набор блесен, который он с помощью Варвары выбрал на маркетплейсе, и за которые, как уверяла реклама, любая рыба, не раздумывая, отдаст свою рыбью жизнь и еще благодарить будет.
"Вот и я не отстаю от веяний жизни, – гордо думал он, подходя к офису Озона, – главное не показывать, что я первый раз."
Первое, что ему не понравилось, что из офиса Озона его отправили через дорогу, в офис Яндекс-доставки.
За стойкой выдачи сидела тетя, настолько хмурая и неприветливая, будто она только что отбарабанила смену трамвайным кондуктором в час пик. Илья несколько оробел и протянул ей, как учила дочь, телефон со скрином штрих-кода.
Тетя нехотя взглянула на экран, после чего строго спросила:
– Фамилия, имя отчество.
– Аа… э… Булкин Илья Сергеевич, – пробормотал Илья.
– Что вы мне голову морочите, – придушенно отозвалась тетя, – тут на товаре другая фамилия.
– Какая? – ошарашено спросил Булкин.
Тетя долго читала наклейку на свертке с блеснами, потом, запинаясь прочитала:
– Зильбельшухер-Красноперекопский. Соломон Абдурахманович.
Трудно сказать, когда Илья Сергеевич испугался больше – когда понял, что может не получить свои блесны, или когда вдруг оказался Соломоном Абдурахмановичем Зильбельшухером, да еще Красноперекопским.
– Это… это… дочь пошутила, – пролепетал он, краснея, – штрих код-то ведь мой. И номер телефона мой. Я Булкин! Илья Сергеевич!
Работница, и сама понявшая, что мужчина с лицом актера Влада Галкина, не может носить фамилию Зильбельшухер, смилостивилась. Какое-то время она что-то набирала в компьютере, сверяя штрих код и номер булкинского телефона, после чего вручила Илье заветную посылку. Красный как рак "Соломон Абдурахманович" поспешил покинуть место своего позора.
– Ну Варька! Ну удружила! – бушевал он, шагая домой. – А ведь приду домой, отпираться начнет! Как только такое имечко хватило ума выдумать?! Наверняка в интернете нашла, мартышка! Ну я ей покажу! Не то что гитару, на мороженое год не дам!
Увлекшись, Булкин пошел по "зебре", не заметив, как на светофоре загорелся красный свет. Старенький, видавший жизнь Форд, хоть и успел затормозить, но все же как тростинку отбросил Илью Сергеевича к обочине. Машина тут же затормозила и из нее выскочила женщина в джинсах, клетчатой рубашке. На ее лице застыло выражение дикого ужаса. Она подбежала к Булкину, лежавшему на боку без чувств и по-прежнему, крепко сжимавшему заветный сверток.