Киллеров просят не беспокоиться

В квартиру влетели сразу пятеро автоматчиков в белых касках и утепленных пятнистых комбинезонах, поверх которых были надеты бронежилеты. С гиканьем и резкими выпадами то влево, то вправо они все впятером каким-то ловким способом одновременно уместились в тесной прихожей, каждый из них орал:

– - Руки за голову!

– - Лицом к стене!

– - Ноги расставить!

Нинка взвизгнула и, как была в неглиже, вскочила и прижалась спиной к стене, не слезая с дивана, при этом слегка, видимо от растерянности, расставила ноги. Следом за первой группой захвата в комнату ворвалось еще человек пятнадцать, остальные остались в прихожей и на лестничной площадке. Несколько десантников вбежали на кухню и в санузел. Миша даже удивился вместимости собственной однокомнатной малогабаритки.

– - Ты глянь, батяня, -- заржал белобрысый титаник с коротким автоматом в дутых перчатках, -- не успела прилететь, сразу в постель.

– - Какая невоздержанность, товарищи, -- поддержал "батяня", смолящий цигарку прямо в этом своем скафандре.
– - Да прикрой ты ее, я ж насмотрюсь -на жену потом перестану залезать.

Нинка не поняла: сделали ей комплимент или обхамили.

Когда Елена Ивановна подходила к своему дому, ее обогнали два бронетранспортера, размолотив не только снег, лежащий на тротуаре, но и сам тротуар. С удивлением она увидела, что машины остановились возле ее подъезда, и люди, высыпавшие из них, сиганули наверх, как оказалось, именно на второй этаж, в ее квартиру. Еле волоча последнюю из трех своих сумок (другие две -- с рыбками, ящерицами, хомяками -- оставила в школе), она поднялась следом за омоновцами и возникла на пороге своей квартиры.

Еще с порога она увидела голого мужа, стоявшего посреди комнаты, в одном лишь распахнутом халатике, причем с поднятыми за голову руками, и соседку Нинку, тоже голую, правда, тщетно пытавшуюся просунуть руку в пройму шелкового кимоно, купленного Еленой Ивановной на распродаже в школе.

Увидев жену, с высоко вздернутыми (нагло, как ему показалось) бровями входящую в квартиру следом за спецназовцами, омоновцами, десантниками, наемниками или бандитами с большой дороги, Михаил Иванович Моисеев повернулся к Нинке:

– - Подстроили? Довольны! Да? Довольны? Стервы!
– - и он взвыл от досады и обиды: -- У-у! Бабы -- стервы! Ненавижу!

Он не предпринял никаких трагических попыток убить баб, хотя бы одну, тем более что старший омоновец, которого назвали "батяней", сделал к нему решительный выпад и легонько щелкнул его прикладом снизу по челюсти. Миша в буквальном и в переносном смысле прикусил язык. Сел на корточки и заплакал.

Леночка же разрыдалась, глядя на всю эту сцену. Она и не удивилась и даже не задумалась: почему и зачем здесь ОМОН? Она смотрела на полуголого мужа и свою подругу. Ревность, жажда мести вскипали в ней, заполняли ее мозг, начинали управлять ею. Лена бросила сумку на пол в прихожей и стала размышлять, о чем бы ей спросить командира отряда и о чем бы его попросить.

Потом, вспомнив, вероятно, что всякий обездоленный и униженный имеет право на восстание, она решила все сделать сама. Она быстро скинула на стул пальто, рванулась в комнату и со всего маху ударила кулаком сидящего на корточках мужа по голове; следующим ее действием был удар наотмашь все тем же орудием в сторону соседки. Удар пришелся в скулу, но кулак съехал еще и на переносицу Нинки. Злость переполняла Елену Ивановну. Она даже подумала, что на такое преступление бдительные люди должны были вызвать не просто ОМОН, а бригаду легкой артиллерии. Все равно дом предназначен под снос. Что поделать: слабость всегда спасалась верой в чудеса.

Ничего не понимающий батяня -- майор Майоров (так уж получилось) оглянулся на ребят: как же они пропустили-то эту ненормальную в квартиру? Но увидел не ребят, а представителя прокуратуры Алексея Николаевича Нахрапова. Майоров не знал Нахрапова в лицо и потребовал у того документы.

– - Я сейчас тебе эти документы по всей морде размажу, -- процедил Нахрапов, -- ты что, Сервантес, семейные скандалы здесь устраивать? Разними их!

В это время Елена Ивановна, уже насмерть сцепившаяся с Нинкой, пыталась укусить ее в плечо.

– - Моисеева!
– - гаркнул Нахрапов, и Елена Ивановна застыла, обернувшись.
– - Вы Моисеева Елена Ивановна?

– - Она, -- кивнула Леночка.

– - Кто "она"?
– - утомленно спросил Нахрапов.

– - Ну, я, -- уточнила учительница.

– - Вы задержаны по подозрению в непреднамеренном убийстве.

– - Да они же все живы -- вы что?
– - возмутилась Леночка.

– - Я их и пальцем не тронула, Нин, скажи. Вы что?

– - Ну, я не знаю...
– - протянула Нинка.

Елена Ивановна все еще возмущалась, когда на нее надевали наручники и уводили вниз по лестнице. Нахрапов осмотрел квартиру и, забрав с собой сумку Моисеевой, поехал в управление, по пути заглянув домой пообедать, а заодно и проведать на всякий случай, чем занимается его супруга.

4

Полковский проводил первичный допрос свидетелей -- экипаж самолета. Команда и самолет были приписаны к Московскому аэропорту, принадлежали компании "Внуковские авиалинии". Через два часа им предстояло дозаправиться и вылететь в обратном направлении. Потом двое суток отдыха в Москве.

Никаких следов на полке, где был найден неизвестный, обнаружено не было. Смерш теперь обходил все салоны и туалеты, команда по-прежнему сидела в среднем салоне под присмотром оперативных сотрудников. К Полковскому заходили по одному. Тот заставлял всех осматривать труп, опознавать на месте.

Главными вопросами следователя были:

1. Опознает ли член экипажа личность убитого, как пассажира самолета?

2. Что может сказать о поведении пассажирки, летевшей на месте 41а в среднем салоне?

3. Сколько времени прошло с того момента, когда последний пассажир покинул самолет, до того, когда экипаж пошел проверять салоны?

Не мог же кто-то запрыгнуть на полку при пассажирах. Даже если он был уже мертв, за три минуты затолкать на полку мертвое тело под силу трем-четырем силачам, а таковых, чтоб запихнули человека и змею в придачу на полку, стюарды не наблюдали, пассажиры покидали салоны под бдительным наблюдением экипажа. Из Москвы лететь в такой позе человек не смог бы -ведь лету все-таки четыре часа. Да и полки перед вылетом были открыты. Человек умер или же перед самым приземлением, или сразу после. Выходит, запрыгнул туда сам и был подвергнут нападению пресмыкающегося. Зачем запрыгнул? Чего боялся? Почему был одет по-летнему: парусиновые брюки, рубашка с короткими рукавами, сандалии? Загорелый, между прочим.

Допрос экипажа показал следующее. Татьяна Парсегова, бледная даже сквозь свою армянскую смуглость, из красивой яркой фотомодели от ужаса превратилась в серую обмякшую ворону, она как раз обслуживала средний салон. И она узнала пассажира: он сидел на месте 41б. Значит, прав был Нахрапов -Моисеева причастна к делу. Сидели рядом. Человек действительно был легко одет, так и поднялся в самолет, хотя в Москве в этот день выпал первый снег. Кто сидел с ним рядом, на крайнем месте, Татьяна помнит смутно: мужчина, по виду русский, темноволосый. Этот ничем ее внимания не привлек, поэтому стюардесса лица его не запомнила. Женщина тоже сидела тихо. С соседом не разговаривала. Только передала ему газировку и один раз попросила его позволить ей выйти. У нее была с собой сумка, которую она не выпускала из рук. Только когда пошла в туалет, сумку оставила на кресле. Татьяна как раз в этот момент проносила поднос с лимонадом по соседнему ряду, вот и запомнила.