Кинотеатр... с балконом
Шрифт:
Да, именно так все и отвечали. А вот когда дело дошло до балабола Сереженко, тот подумав, ответил что, да, у него такая вина есть. Заинтересовавшийся особист сразу же пожелал узнать, что это за вина. И товарищ Сереженко, потупив взор, ответил, что он совратил чужую жену. Потерявший интерес особист сказал, что это конечно нехорошо и противоречит божьим заповедям, хотя они у нас и отменены, но, если не было насилия, то это серьезным преступлением не является.
— «Все было бы так», — сказал тогда грешник Сереженко, — «если бы эта, милая моему сердцу женщина не была женой партийного руководителя». И еще он добавил, что, конечно, осознает свою вину, и был бы готов отправиться на
Особист с готовностью дал ему листок бумаги и карандаш, и грешник принялся за дело. Когда он вручил листок особисту, тот даже не понял что это такое. Он полагал увидеть текст, а увидел рисунок, и попросил дать пояснения, и тотчас их получил. Когда до молоденького лейтенанта дошло, что же он видит, он покраснел как гимназистка и пробормотал: «Неужели и так можно». Листок он порвал, а его автора выгнал.
Николай стоял на посту у блиндажа, когда туда пришел особист жаловаться на Сереженко, и все слышал. Комбат захотел посмотреть рисунок, но особист ответил, что он его порвал. — «Жаль» — сказал тогда комбат, — «ладно, по крайней мере, будем знать, что этот товарищ хорошо рисует». Еще особист стал жаловаться, что с него требуют отчет о проделанной работе, а у него до сих пор никаких данных нет.
«Ты что же», — спросил комбат, — «хочешь, чтобы в батальоне было как можно больше провокаторов и дезертиров, чтобы было, о чем доложить?»
«Нет, конечно!» — ответил особист.
«Вот и готовь отчет», — сказал комбат, — «пиши, что в батальоне настроение нормальное, все бойцы готовы выполнить свой долг. Только постарайся все правильно сформулировать. Обязательно укажи, что проводил работу в соответствии с выданными тебе инструкциями, ну, и так далее». И обрадованный лейтенант побежал готовить отчет.
А копать окопы им все-таки пришлось. Прибыл командир полка, они с комбатом обошли линию обороны батальона и определили места, где, прежде всего, нужно копать. И как только бойцы приступили к выполнению этой работы, неожиданно послышалось звуковое сопровождение. Да не с нашей стороны, а со стороны немцев. Они установили громкоговорящую установку, которая с утра до вечера гремела так, что хоть уши затыкай.
Это были бравурные немецкие марши, советские песни, песни русские народные и даже какие-то колхозные частушки про тракториста, трудодни и подлого кулака. По-видимому, немцы ограбили какой-то магазин «Культтовары». Обеспокоенный комбат сообщил об этом в штаб полка, откуда прибыли разведчики-наблюдатели, но ничего подозрительного не обнаружили. А солдатам это было только на руку, так как копать под музыку гораздо легче.
Когда зазвучали первые ноты очередной песни, Сереженко крикнул: — Братва, моя любимая песня про девушку Тоню. Будем подпевать, по очереди, «В штанах» и «Без штанов». Сами поймете, как. Поехали.
«В Москве, в отдалённом районе,
Двенадцатый дом от угла», — пропел певец,
«В штанах», — добавил Сереженко.
«Чудесная девушка Тоня
Согласно прописке жила», — продолжил певец,
«Без штанов», — выкрикнул Сереженко.
«У этого дома по тропке,
Бродил я, не чувствуя ног», — певец,
«В штанах», — подхватили стоящие рядом бойцы,
«И парень был, в общем, не робкий,
А вот объясниться не мог», — певец,
«Без штанов», — грохнула вся вторая рота.
Песня продолжалась, и все больше бойцов подключалось к ней.
«В любви надо действовать смело»,— сделал вывод исполнитель,
«В
штанах», — прогремело на позиции,«Задачи решать самому», — певец,
«Без штанов», — на одном дыхании выдал весь батальон.
Гомерический хохот перекрыл громкоговорящую установку, и самые последние слова песни уже никто не расслышал, да никто уже и не прислушивался. Солдаты хохотали и наперебой рассказывали друг другу о своих былых объяснениях и победах.
— Что же это происходит, товарищ капитан? — взволнованный особист подбежал к комбату.
— Это, лейтенант, немец, сам того не осознавая, с подачи этого обормота Сереженко, провел нам боевое слаживание подразделения. Правда, оно не совсем боевое, но отличное слаживание.
— Извините, я не совсем понимаю.
— Ну, подумай сам. О чем думает боец, сидя в окопе?
— О Родине, которую надо защищать?
— Да, о Родине. Только для него Родина, это, прежде всего, его разлюбезная краля. Это одна тема для всех, и она их объединила. Ты посмотри, несколько дней назад они не знали друг друга, а теперь это единый коллектив. Ты, парень, осваивай эту тему.
И так продолжалось несколько дней.
Николай усмехнулся, вспомнив вчерашний день. Вчера, в дополнение к музыке, появились и артисты-агитаторы. Первым вступил в дело человек, хорошо говорящий на русском языке. Начал он с величия Германии и германской нации. Потом перешел к истории, вспомнив Императора Петра I, который дружил с немцами и во всем брал с них пример. Не забыл он и про немку Анну Монс, его фаворитку. Затем обозвал Императора Николая II (Николашку) дураком за то, что он вступил в войну с Германией, упомянул и про его супругу, немку.
Потом перешел к Марксу и Энгельсу, назвав их учителями Ленина и Сталина, добавив, что ученики оказались бестолковыми, двоечниками, как он сказал. А затем он начал говорить такое, что батальонного политрука чуть удар не хватил. Он заявил, что «товарищ Ленин со товарищи» жили за границей на немецкие деньги. И что товарищ Ленин во время партийной Циммервальдской конференции, которую он же и организовал, окончательно «снюхался» с немецкими капиталистами, а от своих коллег по партии это скрывал.
Николай, разумеется, эту конференцию в ВУЗе изучал, но о том, на какие средства она проводилась, ему было неизвестно.
А политрук побежал к командиру артиллерийской батареи, приданной батальону, и потребовал открыть огонь по немецким громкоговорителям. Лейтенант, командир батареи, ответил что пушки «сорокапятки» предназначены только для стрельбы прямой наводкой, и стрелять по невидимой цели — только зря тратить снаряды. Но политрук настаивал, и было сделано несколько выстрелов, что комбат быстро прекратил. Он сказал, что сказанного немецким провокатором назад ему в глотку уже не вернуть, а так стрелять — просто тратить снаряды, которых и так мало.
Следующий исполнитель взялся комментировать популярные советские песни, после того как они по очереди прозвучали. Начал он с песни «Катюша», говоря с акцентом и коверкая некоторые слова, но тему свою он, как и первый, знал хорошо.
«Русский зольдат», — начал он, — «бросай свой ружье, иди домой к Катьюша. Иначе немецкий зольдат пук-пук, тебя убьет и пойдет к твой Катьюша и будет с ней спать. Немецки зольдат — хороший муж, твой Катьюша будет рада».
Следующим персонажем, над которым он стал издеваться, оказался матрос Железняк-партизан. «Ха-ха», — кричал он. «Матрос Железняк — хорош красный командир. Он шел на Одесса, а пришел в Херсон. Был пьяный, шибко был пьяный. Все граната пропил, только десять штук осталось. Хотел штык продать, да не смог, никто не брал, ха-ха-ха. Со штык пошел в атака».