Кинжал и яд

Именно тогда Маргарита упустила самый верный и, быть может, единственный шанс завоевать расположение своего народа. Нормандский разгром вызвал в стране бурю гнева, и все англичане жаждали мести. Едва лишь Сомерсет прибыл в Лондон, парламент устроил над ним суд: его лишили командования и приговорили к тюремному заключению в Тауэре.

К несчастью, прежде чем предстать перед высшим трибуналом своей страны, Сомерсет сумел повидаться с королевой и убедить ее в совершенной по отношению к нему несправедливости. Обольстительный и ловкий во всем, что касалось женщин, он внушил Маргарите, что стал жертвой обстоятельств, а главной причиной всех свалившихся на него несчастий была его любовь к ней.

— Теперь у вас остался лишь один защитник, мадам! — заявил Сомерсет. — Только на меня вы можете опереться, а уступив парламенту, сыграете на руку моим и вашим врагам…

Этот весьма зыбкий довод оказал неотразимое действие. Сердце королевы дрогнуло. Она внимательно выслушала его… и поверила. Поверила настолько, что приказала немедленно отменить решение парламента, однако даже этого ей показалось недостаточно. Через несколько дней Сомерсет был назначен… главнокомандующим всеми английскими войсками!

Это был какой-то дурной сон; стерпеть подобное англичане не могли. И тогда Ричард Йорк сбросил маску, которая уже давно его тяготила: он прибыл из Ирландии не для того, чтобы спокойно смотреть на возвышение Сомерсета. Покинув Фатерингей, он вернулся в свой лондонский дворец и принялся за дело.

Для королевской четы наступили тяжелые времена. С каждым днем положение ухудшалось, пока не наступил тот зловещий вечер 6 января 1451 года, когда Генрих, заняв место за столом, услышал от своего сенешаля, что ужина сегодня не будет, ибо поставщики двора, которым не платили уже очень давно, отказались поставлять продукты в Вестминстер.

Король, никогда не терявший терпения и добродушия, лишь пожал плечами.

— Значит, будем поститься! — объявил он. — И вознесем молитву господу, чтобы не слишком страдать от голода.

Он спокойно отправился в свою часовню, а королеву обуял страшный, хотя и бессильный гнев.

— Негодяи! Отказать своему государю в куске хлеба! И вы по-прежнему будете уверять, милорд, будто эти люди любят короля? Меня они ненавидят, я это знаю, но он… Подданные называют его добрым и славным королем. Чего же они хотят добиться, обрекая его на голодные муки?!

Лорд-сенешаль Уоллингфорд низко склонился перед Маргаритой, не смея взглянуть ей в глаза.

— Они хотят, чтобы король изгнал герцога Сомерсета, мадам, — пробормотал он. — Люди говорят, что он бездарен и от него пошли все беды… Народ ропщет!

— Глупости! Народ не стал бы роптать, если бы его не подстрекали, милорд! И пусть не надеются на то, что мы вышлем милорда Сомерсета! Разве вы забыли, что, кроме короля, он — единственный Ланкастер? Или вы хотите, чтобы король оказался в руках Ричарда Йорка и его клики? Они давно точат зубы на герцога, который слишком благороден, чтобы ответить им тем же! Уж лучше я умру здесь от голода, но с короной на голове!

Возразить было нечего, и лорд Уоллингфорд настолько хорошо это понял, что без лишних слов удалился, предоставив королеве гневаться в одиночестве. Она долго кружила по комнате, останавливаясь перед окном лишь для того, чтобы бросить взгляд на заиндевевшие деревья. В тот вечер было ужасно холодно. Ни единого звука не доносилось извне — даже шагов часовых не было слышно, ибо густой снежный ковер заглушал все звуки. Кроме того, поднялся туман, накрыв собою Вестминстер, который казался теперь еще более унылым и заброшенным.

«Деньги! — думала королева. — Нужно достать денег, иначе наши собственные солдаты продадут нас за бочку пива и свиной окорок».

Она быстро подошла к сундуку, стоявшему в углу комнаты, и, открыв его, извлекла на свет шкатулку ручной работы, где хранились ее драгоценности. Несомненно, кто-нибудь из ломбардских торговцев даст ей за них золото, в котором так отчаянно нуждается король. Она уже собиралась позвать одну из своих служанок, чтобы послать ее в Сити, но внезапно дверь отворилась и на пороге возникла девушка, тут же присевшая в глубоком реверансе. Это была единственная француженка, оставшаяся при Маргарите после ее замужества. Ее звали Алисон, она была родом из Лотарингии и с детских лет находилась в услужении у маленькой принцессы.

— Мадам, — в явном смущении произнесла она, — в приемной ожидает один сеньор… Он умоляет вас принять его.

— Кто же это? Ты его знаешь?

— Да… и я сомневаюсь, что вы будете ему рады. Дело в том, мадам, что это граф Уорвик!

Маргарита решила, что ослышалась.

— Уорвик? Ты уверена?

— Конечно, мадам! Это именно он… и он говорит, что королева должна выслушать его…

Маргарита, покраснев от гнева, почувствовала, как бешено заколотилось ее сердце.

— И он осмелился! — сквозь зубы проговорила она. — Может быть, ему хочется полюбоваться, как мы выносим навязанный нам пост? Что ж, пусть смотрит! Впусти его! — приказала она служанке, которая тут же исчезла.

Королева расположилась в похожем на трон высоком кресле черного дерева, которое стояло в глубокой амбразуре окна. Положив ноги на бархатный пуфик, она спрятала руки в широких рукавах своего атласного платья, отороченного мехом горностая. Ей хотелось согреться и одновременно скрыть дрожь, поскольку этот дерзкий визит пробудил в ней ярость, с которой она боялась не совладать. Ричард Невилл, граф Уорвик был племянником и крестником герцога Йорка, а кроме того — самым пылким его сторонником и самым преданным советником. Маргарита не знала, кого ненавидит больше — дядю или племянника.

Вошедший в комнату мужчина был молод и хорошо сложен. Его худое жесткое лицо казалось вырезанным резцом скульптора, а в бездонных черных глазах полыхало пламя. Высокий и стройный, он отличался элегантностью и своеобразным щегольством: его черный бархатный колет был украшен только тяжелой золотой цепью.

Остановившись в нескольких шагах от кресла королевы, Уорвик преклонил колено, молча ожидая ее первых слов.

— Вы пожелали видеть меня, милорд, — холодно произнесла Маргарита после длительной паузы. — Вы меня видите! Вы пожелали говорить со мной… я вас слушаю, говорите!

Ничуть не смущаясь тем, что ему не предложили подняться, Уорвик устремил взгляд своих черных глаз на королеву.

— Мадам, — спокойно произнес он, — я только что узнал о наглецах из Сити, которые отказались снабжать провизией ваш дворец. Сколь бы ни были велики наши разногласия и сколь ни тяжелы взаимные обиды, есть вещи, которые дворянин не может стерпеть, особенно когда речь идет о короле. Ваши подданные, мадам, заслуживают петли, но если они хотят получить золото, надо им его дать. Вот оно!