Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь!
Шрифт:
А в тюрьме Сугамо после утверждения приговора снова потянулись томительные дни. Каждый день для осужденных на казнь мог быть последним. И так продолжалось много месяцев.
Рано утром 7 ноября 1944 года в одиночную камеру Ходзуми Одзаки вошел начальник тюрьмы. Одзаки что-то писал, склонившись над дощатым столом. Он поднял голову. Позади начальника тюрьмы он увидел стражу и все понял.
— Себун? [20] — спросил он.
— Да, — ответил начальник тюрьмы.
20
Себун —
— Могу ли я дописать письмо?
— Я подожду…
Ходзуми склонился над последней страницей недоконченного письма. «Я хорошо знаю, — писал Одзаки, — что родные сетуют на меня. Они считают, что я совершил нечто дикое и невероятное, что с моей стороны жестокий эгоизм не только перестать думать о себе, но и пренебречь счастьем жены и ребенка. Возможно, они по-своему правы. Но я слишком отчетливо видел недалекое будущее, я был так поглощен этим, что у меня не оставалось времени заботиться о себе и своей семье. Точнее даже, я не считал это нужным. Я был глубоко убежден, что, посвятив себя служению идее, выдвинутой жизнью нашего поколения, я служу высшим интересам — и своим и своей семьи.
Я хочу повторить снова: «Раскройте шире глаза, вглядитесь в нашу эпоху!»
Кто сможет понять веление времени, уже не станет ни завидовать другим, ни вздыхать о несчастье своей семьи. Моя работа позволяла мне увидеть будущее, постичь его, и это было самым близким и дорогим моему сердцу. Пусть меня этим и помянут. Это я и прошу вас передать всем».
Ходзуми Одзаки поднялся из-за стола. Он облачился в черное, церемониальное кимоно с белыми иероглифами.
— Я готов, — сказал Одзаки.
Начальник тюрьмы поклонился и пропустил осужденного вперед. Его увели. Начальник тюрьмы прошел в одиннадцатую камеру на втором этаже. Поклонившись узнику, он деловито спросил: правильно ли он называет имя заключенного — Рихард Зорге?
— Да, я Рихард Зорге. — Он поднялся с табурета, на котором сидел с книгой в руках.
— Сколько вам лет?
— Сорок девять.
Начальник тюрьмы уточнил адрес, по которому Зорге жил в Токио до ареста, и, удостоверившись официально, что перед ним именно он — осужденный на казнь, церемонно поклонился еще раз.
— Мне вменили в обязанность, — произнес он, — передать вам, что вынесенный вам смертный приговор по распоряжению министра юстиции Ивамура сегодня будет приведен в исполнение… От вас ждут, что вы умрете спокойно.
Снова традиционный поклон, на который Зорге ответил кивком головы.
— У вас будут какие-либо распоряжения? — спросил начальник тюрьмы.
— Нет, свою последнюю волю я изложил письменно.
— Вы хотите сделать последнее заявление?
— Нет, я уже все сказал.
— В таком случае прошу следовать за мной.
— Я готов, — спокойно ответил Зорге.
Это была мелкая, подлая месть — казнить коммуниста в день его большого праздника…
Рихард вышел из камеры. В гулких коридорах тюрьмы удалялся топот его тяжелых ботинок. В тюрьме Сугамо наступила тишина…
Рихарда провели через двор в тесный кирпичный сарай. Здесь его ждали прокурор, палач и буддийский священник. Рихард Зорге сам стал под виселицу на люк, сделанный в полу. Он поднял по-ротфронтовски над головой кулак и громко произнес по-русски:
— Да здравствует Советский Союз!… Да здравствует Красная Армия!…
Палач накинул петлю.
Было десять часов тридцать шесть минут утра по токийскому времени. В Москве — на шесть часов меньше. На предрассветных улицах советской столицы проходили войска Красной Армии, орудия, танки подтягивались к Красной площади
для участия в Октябрьском параде.Близилась победа Вооруженных Сил Советского Союза над германским фашизмом, победа Красной Армии, в рядах которой состоял и коммунист-разведчик Рихард Зорге…
Было 7 ноября 1944 года.
Тело казненного Рихарда Зорге зарыли на кладбище Дзасигатани — кладбище невостребованных трупов, как называли это мрачное, заброшенное место на окраине Токио.
А прах Ходзуми Одзаки передали его жене. Позже, вспоминая этот ужасный день, Эйко написала в своих воспоминаниях:
«В темноте, под проливным дождем, я в одиночестве брела домой, прижимая к груди теплый ящичек с еще не остывшим прахом… Когда я пришла на вокзал Сибуя, поезда не ходили. На линии Токио — Иокогама случилась какая-то авария, и мне пришлось ждать поезда почти два часа. Наконец я втиснулась в битком набитый вагон и доехала до храма Ютондзи. Дом наш был погружен в полный мрак. На ощупь открыла ключом дверь, вошла в комнату и зажгла свет. И вот я снова в нашем доме, куда ты так хотел вернуться. Я вошла в твой кабинет, который ты так любил. Обливаясь слезами, я шептала какие-то слова и поставила урну с прахом на письменный стол… А за окном все лил и лил дождь…»
Через два дня, уже после казни, пришла открытка, написанная рукой Ходзуми. Он писал: «Становится все холоднее… Но я надеюсь собраться с духом и победить холод. Меня согревают чувства. Наша любовь подобна падающей звезде, летящей в вечность…»
Любовь подобна звезде, летящей в вечность!
ОРАНЖЕВАЯ ТАЙНА
Джейн Флеминг почему-то ужасно боялась своего шефа. Он напоминал ей героя когда-то виденного детективного фильма нагло-самоуверенного супермена с пронизывающими, раздевающими глазами. Такой не постоит ни перед чем для достижения цели. Подсознательное чувство опасности постоянно охватывало Джейн в присутствии Лесли Гровса, хотя руководитель учреждения, где она теперь работала, относился к ней вполне доброжелательно. Именно ему была обязана Джейн тем, что получила эту работу, после того как вернулась с Гавайских островов. Но когда Гровс вызывал ее в свой кабинет или просто разговаривал с ней, давая какие-то поручения, молодая женщина внутренне трепетала и рука ее невольно тянулась к открытому воротничку блузки.
С Гровсом Джейн познакомилась прошлым летом в инженерном управлении. Она пришла к нему по рекомендации друзей из авиационной фирмы, где когда-то работала. Перед ней за огромным столом сидел человек средних лет в форме полковника вооруженных сил Соединенных Штатов. Защитная рубашка военного покроя казалась тесной на его плотной фигуре, и сквозь легкую ткань выступали упругие бицепсы.
Не предложив Джейн сесть, Гровс прочитал письмо, окинул ее оценивающим взглядом:
— Ну что ж! Мне кажется, миссис Флеминг, вы нам подойдете. Точнее я скажу вам через неделю. Но имейте в виду, работать придется много, и комфорта не обещаю. Будете жить на краю пустыни… Согласны?
Конечно, Джейн согласилась. Что ей оставалось делать? Две недели назад она получила известие, что летчик Петер Флеминг не вернулся на базу и числится без вести пропавшим… Детей она еще раньше отправила к родителям на ферму, и сейчас для нее не имело значения, где ей придется работать.
— Ваш муж в армии? — спросил Гровс.
— Он летчик… Пропал без вести на Филиппинах.
— Ни вдова, ни замужняя! — определил Гровс.
Бестактность полковника покоробила Джейн. Она промолчала. Гровс поднялся, проводил ее до двери.