Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

– А кто это такой? – спросила Люська.

– Вот видишь!

Война между Партизаном и Марфутой между тем утихала. Марфута вспоминала о Сталинграде, а Партизан обвинял Троцкого в расстрелах и зверствах. Марфута торжественно объявила, что Троцкого убрали. Потому что он был фашистским шпионом...

Егору и на самом деле было неинтересно, о чем собачатся привидения. Он думал о том, что, наверное, на настоящей Земле появился второй Егор, пришел домой и сейчас спит, не вспоминая о магнитофоне. «А если это и не так – все равно мы привидения. Они старые привидения, а мы с Люськой новые привидения. Глупо». Вот Егор всегда хотел стать археологом, находить забытые цивилизации, спасать их от забвения. Серега, который еще не решил, кем станет, смеялся над Егором за то, что тот хочет копаться в старых могилах, – это не занятие для человека XXI века. Ничего Серега не понимал – археология самая оптимистическая из наук. Она спасает память человечества. Егор много читал исторических книг и записок археологов. Знаете ли вы, какое счастье – заглянуть в гробницу Тутанхамона, которую пощадили древние грабители? Понимаете ли, что значит развернуть берестяную грамоту и увидеть слова, написанные тысячу лет назад, – детские каракули или приглашение на свидание. «Ничего ты, Серега, не понимаешь». А тот отвечает: «Ты, Егор, готовишься в охотники за привидениями». Вот почему Егор вспомнил Серегу. Ведь история не может остановиться.

– Что Марфута имеет в виду под плохими людьми? – спросил Егор.

– Каждое общество, даже общество призраков, – рука Пыркина дернулась в направлении откоса, где на них напали призраки, – даже общество призраков стремится к организации. Таким образом оно защищает себя. Понимаешь?

– Понимаю, проходили, – сказал Егор.

– Некоторые проходили, а другие самый нужный урок проспали. Продолжаю: каждое общество за пределами первобытной стаи делится на вождей, воинов и землепашцев. Одни командуют, другие защищают или нападают, третьи обеспечивают прибавочный продукт. Так и здесь. Это еще до меня случилось. Может, тысячу лет назад...

– А давно этот мир существует?

– Не перебивай преподавателя. Мир этот существует неведомо с каких пор. Здесь нет часов и даже солнца и небесных тел, которые помогают понять время. Вижу в твоих глазенках очередной вопрос и спешу удовлетворить твое любопытство. Здесь времени нет. Нет минут, часов и даже самой жизни. Но ты можешь договориться со мной, что песок высыпается вниз, допустим, за десять минут. Мы и пользуемся таким счетом. Можешь услышать: «Приду через один песок» или «Приду через три песка». У нас тоже есть, я из аптеки унес – страшный дефицит.

– Значит, никто не знает, сколько он прожил?

– Есть другой способ мерить время. Не догадываешься какой?

– Догадываюсь, – сказал Егор. – По нам.

– Правильно. Вот прибыл сюда Партизан. А мы с тобой знаем, что события, которые его погубили, произошли больше семидесяти лет назад. Вот тебе и точка отсчета.

– А как ваше общество организовано?

– Хватит! Это напряжение невыносимо для моей головы. Поживешь здесь, узнаешь.

– Я не хочу здесь жить.

– Все мы прошли этот этап, – сказала Марфута.

Люська уверенно заявила:

– Мы с Егором уйдем.

– Ну ладно, чего маленьких обижать, – вздохнула Марфута. – Пускай поищут.

– Чего поищем? – не понял Егор.

– Выхода отсюда поищете. А выхода нет!

– Как вошли, так и выйдем! – крикнула Люська. – Нам с вами не нравится.

– Вот в этом и заключается твоя методологическая ошибка, – произнес Пыркин. – Откуда ты ушла в ночь под Новый год? Момент прорыва сюда – это момент во времени, а не в пространстве. Ты следишь за моей мыслью?

– Слежу, – растерянно сказала Люська.

Пыркин повернулся к Егору. Он больше надеялся на его понимание.

– Ты уходишь сюда в определенное мгновение и попадаешь в мир, в котором нет мгновений.

– Вот именно! – сказал Партизан. – Мгновенье, ты прекрасно!

«Они ненастоящие, – подумал Егор. – Беззаботные, как микробы».

– А раз здесь нет мгновений, то здесь и не может быть Нового года. Скажи, пожалуйста, где же то мгновение, в которое ты собираешься вернуться?

– Я его найду, – сказал Егор.

– Тогда мой тебе совет, – сказал Пыркин. – Ищи не мгновение, а точку в пространстве. Мысли философски. Понимаешь, что это такое?

– Спасибо, постараюсь, – сказал Егор.

Марфута потянулась, зазвенели золотые браслеты и ожерелья. Гигантская грудь издала глубокий звук, словно пустая бочка.

– И охота вам, хлопчики, время впустую тратить, – сказала она. – Ой, доля моя бабья! Где ты, мой генерал, запропастился! Верно, от старости помер. Поехал бы сюда со мной, до сих пор был бы живой. Знаешь что, Партизан? Вот откроют когда-нибудь сообщение между нашими мирами. И будут сюда путевки продавать. Для достойных людей. Как мой генерал.

– Ох и набежит сюда жулья! – вздохнул Пыркин.

– Не скажи! Сюда путевки ВЦСПС будет распространять. Передовикам труда и классовых битв, – возразила Марфута.

– А знаешь ли ты, что на вокзале сама Крупская живет!

– Помолчи, дурень!

– А кто такая Крупская? – спросил Партизан.

– Это вдова, – сказал Пыркин. – А чья – не скажем. Не дорос ты еще.

– Если не скажете, значит, вдова Троцкого, – догадался Партизан.

И хоть Егору не очень приятно было слышать, как говорят о жене товарища Ленина, в глубине души он понимал, насколько все во времени относительно. И кто вспомнит о нас через пятьсот лет? И кто мог знать о нас всего пятьдесят лет назад?

– Внимание! – сказал Пыркин. – Смотрите на тот берег.

– Вижу, – сказала Марфута.

– Принимаем меры! – Партизан кинулся внутрь бытовки.

Егор посмотрел на реку и увидел, как от дальнего берега отчаливает лодка. В ней сидят несколько человек.

Из бытовки доносился шум. Егор заглянул внутрь через окно. Партизан, сменив цилиндр на военную фуражку, дергал за гирю, висевшую у дальней стены. Провод, к которому была прикреплена гиря, выходил наружу над головой Егора. Провод дергался. Егор проследил, куда он идет. Провисая, провод тянулся к кривому столбу и уходил дальше вдоль берега.

«Странно, – почему-то подумал Егор. – В этом мире есть миллион пустых квартир и даже дворцов. Занимай – не хочу. Но люди сбиваются в кучки в каких-то жалких бытовках. То ли потому, что им ничего не нужно, то ли потому, что в большом городе страшно и одиноко. Скорее им ничего не нужно. Ведь если человек чего-то добивается, он спешит или считает минуты, он смотрит, как растут дети и как умирают старики. А здесь – какой смысл во дворце, если ты можешь занять десять дворцов? И все пыльные. И будешь изнашиваться вместе с дворцом, как старый стул».

Партизан вышел из бытовки.

– Я подал сигнал, – сказал он. – Будем сопротивляться или как?

– Я бы убежал, – сказал Пыркин, – да Марфута плохо бегает.

– Я вообще не бегаю, – сказала женщина. – Мне стыдно бегать.

– Тогда оставайся, – сказал Партизан. – А мы спрячемся.

– Меня нельзя бросать, мальчики! – испугалась Марфута. – А если бросите, я им сразу скажу, где вы спрятались.

– Тогда беги! – велел Партизан.