Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

Внизу зашумела машина. Она остановилась, шофер побежал наверх помочь товарищам затащить в машину раненых. Один пошел сам, второго поддерживали, и он кое-как передвигал ноги. «Ну и славно, – подумал Берия. – У нас так трудно найти хороших людей. А я этих чуть не потерял».

– Ее надо к доктору, – сказал Чаянов.

– Сейчас отвезут моих сотрудников, – сказал Берия, – и машина вернется. Тогда мы и ее отвезем.

– Поменяйте порядок действия, – сказал Чаянов. – Первая очередность – Лариса. Она – консул республики.

– Она любовница консула Клюкина, – сказал Берия. – И то липовая.

– Она близкий мне человек.

– Мы поехали, Лаврентий Павлович! – крикнул сержант.

– Сдайте их доктору и сразу возвращайтесь за мной, – сказал Берия. – Я буду ждать на мосту.

Машина, в которой сидели двое раненых, взялась с места. Сержант и второй велосипедист крутили педали.

Берия смотрел вслед.

– Ты сволочь, – сказал Чаянов.

– Знаю, – сказал Берия. – Но это вопрос точки зрения, понимаешь? Для тебя сволочь, а для моих сотрудников – добрый бог.

– Тише, – предупредил Чаянов, – она приходит в себя.

– Смотри-ка. – Берия заглянул через плечо Чаянова.

Внимание Чаянова было приковано к Ларисе.

Берия оглянулся. Машина уже почти переехала мост. Оттуда ничего не увидят.

Он быстро вытащил нож. Нож был очень острый и тяжелый.

Он ударил Чаянова ножом под лопатку. Он знал, куда ударять.

Тот сразу обмяк и упал головой вперед. Две окровавленные головы – Лариса и Чаянов. Как в фильме ужасов. Лариса снова застонала.

Берия рванул ее за плечо, освобождая от тяжести Чаянова, тело которого послушно отвалилось в сторону.

Берия резанул тяжелым ножом по горлу Ларисы, в горле забулькало, захрипело, по телу пробежала судорога.

Берия твердо знал закон Чистилища. Только безголовый человек мертв навсегда.

Берия потянул Ларису за тугие завитые волосы и в три или четыре удара отрезал ей голову – у нее была тонкая шея.

С Чаяновым пришлось повозиться. Но, к счастью, нож был отличный, хороший нож достали сотрудники консулу.

Закончив работу, Лаврентий Павлович поднялся, спрятал нож, взял за волосы головы убитых и отнес к парапету. Он выкинул их в воду. Потом поднялся снова и осмотрел тела – нет ли в карманах или ухоронках чего-нибудь ценного?

Ничего особенного он не нашел.

Он оставил тела лежать на ступеньках.

В этом городе ничего не портилось. Тела будут лежать всегда.

И в эти края заглядывают немногие. Когда найдут обезглавленные тела да опознают их, некому будет мстить или обвинять.

Берия не спеша перешел Неву по мосту и у того, Адмиралтейского, берега стал поджидать свою машину.

Глава 7 Агент Крошка

Гости собирались на концерт.

На этот раз генерал выбрал для него просторный зал «Ленфильма», небольшой зал, в котором когда-то собирались редакторы или съемочные группы смотреть отснятый материал. Двадцать мягких кресел, белый экран во всю переднюю стену, а сзади дырки в стене, откуда некогда на экран падал луч света.

Генерал выбрал зал, потому что в нем были окна. Прежде они мешали на просмотрах, и их закрывали тяжелыми шторами.

Штор не было. Стульев осталось семь штук.

Гостей встречала Чумазилла. Она была одета как Пьеро: белый брючный костюм, колпак с шариком на конце, на щеках красные круги. Настоящий Пьеро! Неизвестно, где она все это раздобыла.

Чумазилла стояла на входе в студию и каждому объясняла, как пройти наверх.

Гостей набралось человек пятнадцать. Стулья достались желающим, остальные, склонные к богемной жизни, уселись или улеглись на полу, оставив между собой и экраном лишь полосу метра в два. Там и должны были выступать актеры.

Генерал тоже хотел сесть на пол и даже объяснял это японской склонностью сидеть на татами, но его не стали слушать, а посадили в кресло, в первый ряд.

Егор сидел на полу, опершись спиной о стенку, сбоку от экрана, Люся – перед ним, полулежа, положив голову ему на плечо. Художник Богуславский из Серебряного века стал говорить, как они отлично смотрятся, и приглашал их к себе в студию, чтобы сделать вот именно такой портрет! Но все знали, что Богуславский давно уже не берет кисти, только говорит о своей студии и даже верит, что на Зверинской у него много полотен, набросков и даже скульптур.

Чумазилла пришла позже всех, отдежурив у входа, и сказала:

– Вроде мы больше никого не ждем?

Егор спросил у генерала:

– Вы уверены, что наше письмо дошло?

– Сколько можно спрашивать одно и то же! У меня нет двухсторонней связи.

Генерал был чем-то встревожен.

Потом стало ясно, что случилось.

В двери возникла хорошенькая девичья головка.

– Здесь театр? – спросила девушка. Маленькая, миниатюрная, почти лилипутка, но все же не лилипутка, а просто маленькая девушка. Трогательная и беззащитная.

Генерал вскочил с кресла. Он не мог скрыть радости.

– Входи, Крошка, входи, – сказал он, протягивая девушке руку.

Крошка робела, и Егору показалось, что она покраснела, чего быть не могло.

Генерал вывел Крошку вперед, развернул лицом к аудитории и сказал:

– Я ждал, что Крошка придет. Это наша новая спутница, добрый человечек, талантливая поэтесса.

– Позвольте! – воскликнул Марат Хубаев. – Место поэзии завоевывается самой поэзией, а не покровительством властей.

– Ну что ты несешь, Марат, – остановила его Чумазилла. – Это банальная сцена ревности. А я тебе намерена сказать, что места в поэзии хватит всем. Раз уж мы переписываем поэмы от руки.

– Я печатаю на машинке, – отрезал Марат. Словно это было весомым аргументом.

– Крошка пришла к нам из Царского Села, там она жила в Лицее.

По комнате прошел шум – было непонятно, зачем жить в Лицее?

– Можно я скажу? – спросила Крошка. Голос у нее оказался глубоким и звучным, непонятно, как он помещался внутри ее.