Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.7

– Что вы хотите сказать?

– То, что вам скажет любой судья.

– А убийство Берестова? А смерть Браницкой?

– Кто убил их? С таким же успехом вы можете показать на любого прохожего.

– При условии, что отпечатки пальцев этого прохожего будут в кабинете покойного.

– Отпечатки пальцев оставил я. Когда открывал сейф, чтобы вынуть завещанные мне письма и бумаги.

– И все?

– Все. Моего отчима я застал уже мертвым.

– Значит, вы нарушили закон, взломав сейф…

Вревский осекся.

Андрей позволил себе улыбнуться.

– Ради Бога, – сказал он, – судите меня за то, что я открыл сейф в принадлежащем мне доме.

Поддавшись тщеславию и склонности к высокопарной демагогии, Вревский позволил Андрею успокоиться и, слушая длинный монолог, собраться с мыслями. Вревский тоже понял это и понял, что недооценил оппонента. По расчетам Вревского, Берестов должен был сникнуть перед железными аргументами и, будучи отягощен больной совестью, во всем признаться. Тут же, этой ночью.

– Грустно, – сказал Вревский, – весьма грустно, что вы оказались столь неблагоразумны.

– Более того, я думаю, что пришло время отпустить меня. И без того вы продержали меня слишком долго. Мне придется жаловаться.

– Жаловаться? – Опершись сильными ладонями о стол, Вревский привстал и наклонился вперед. – Нет, голубчик, жаловаться вы не будете, и домой баиньки я вас тоже не отпущу. Я имею полное право продержать вас в камере с уголовниками столько, сколько пожелаю.

Он был зол. Он был очень зол, потому что потерял впустую столько времени и сил.

– На каких же основаниях, господин следователь… – Андрей тоже вскочил. При звуке возбужденных голосов в дверь заглянул широколицый полицейский.

– На том основании, что вы задержаны в воровском притоне со своим дружком Керимовым! Этого достаточно.

– Никогда не думал, что Керимов держит в Симферополе притон.

– Здесь держит. И похуже, чем притон… И вообще перестаньте фиглярничать, Берестов. Я знаю о вас все!

– Я убедился, что ничего не знаете.

Вревский встал.

– Можно, конечно, подождать до утра, – сказал он устало. – Но лучше закончить разговор сегодня, чтобы вы не надеялись на снисхождение. У меня в душе нет снисхождения к убийцам.

Вревский подошел к скучному железному шкафу, что стоял за его спиной, и, повернув ручку, открыл скрипучую дверь. Резким движением он выхватил оттуда темно-красную резную шкатулку и поставил ее на стол.

– Узнаете? – Он откинул крышку. Шкатулка Сергея Серафимовича была пуста. И оттого видно было, что устилающее ее красное сукно в некоторых местах потерто.

– Узнаете?

– Узнал, – не счел нужным таиться Андрей. – Это шкатулка моего отчима.

– Пустая, – сказал Вревский.

– Пустая, – повторил Андрей.

– Хотел бы я увидеть, какие змеи извиваются сейчас в вашей душе, – сказал Вревский.

– Мне и в самом деле очень грустно сознавать, что ради ее содержимого погибли два близких мне человека, – сказал Андрей.

– Уже три, – сказал Вревский. – И не знаю, кто из них вам ближе.

Он снова открыл синюю папку, и только тут Андрей увидел, что между листами в ней вложен большой конверт. Вревский вытащил оттуда несколько фотографий. И аккуратно, напряженно, будто превозмогая желание кинуть их Андрею в лицо, разложил их на столе.

На первой фотографии был виден человек, лежащий на земле в неудобной позе, подвернув под себя ногу и бессильно откинув руку. Лицо его было неразличимо.

На второй фотографии было только лицо того человека – крупным планом. На третьей тоже лицо – с другой стороны. Человек был мертв.

– Кто это? – спросил Вревский.

Андрей молчал, узнав человека и всем нутром чувствуя опасность, грозящую от признания своего знакомства.

На фотографии был гимназический кочегар Тихон. Кто еще говорил о нем недавно? Да, конечно же Ахмет.

– Кажется, я его припоминаю, – сказал Андрей, – но могу ошибиться. Что с ним произошло?

– Кто этот человек?

– Звали его… Кажется, его звали Тихоном.

– Фамилия!

– Откуда мне знать его фамилию? Он у нас раньше в гимназии кочегаром работал. Мы к нему в котельную бегали, кто курить, а кто в карты играть.

– И с тех пор вы его не видели?

– Нет, не видел, – сказал Андрей, искренне полагая, что не лжет, потому что ночная встреча в семинарском саду не имела никакого отношения ни к Ялте, ни к этому делу, но Андрею могла повредить.

– Честное слово?

– А что случилось?

– А то, что этот человек убит. Убит так же, как ваш отчим и Глафира. И рядом с ним валялась пустая шкатулка.

– Значит, вы нашли одного из бандитов! – сказал Андрей. – Чего же вы меня тогда здесь держите?

– Потому что этот человек, – а фамилия его, впрочем, вы и без меня ее знаете, – Денисенко, Тихон Денисенко – убит тем же ножом и точно так же, как остальные ваши жертвы…

– Его тоже я убил?

– Без иронии, господин Берестов. Вы же до сих пор не ответили следствию, где вы умудрились скрываться последние четыре дня. А я вам отвечу, смотрите мне в глаза, я вам отвечу! В заброшенном летнем домике над верхней дорогой. Вместе со своими сообщниками. Где вы делили добычу. И это кончилось неудачно для вашего сотоварища Денисенко, который погиб, как всегда погибают в бандах, когда речь идет о дележе добычи.

– Я не видел этого Тихона несколько лет.

– Как вы мне надоели, Берестов!

Вревский вытащил из папки еще один лист, мелко исписанный с двух сторон.

– Это протокол допроса вашего близкого приятеля, которому нет никакого смысла вас губить, да который и не подозревает, что его показания забивают гвозди в ваш гроб, господин Берестов. Я снова иду на нарушение порядка следствия, но хочу, чтобы вы поняли, насколько глубоко и безнадежно вы увязли. Читайте… Да, погодите, чтобы не было недоразумений и чтобы вы, не дай Бог, не подумали, что ваш приятель Николай Беккер замыслил против вас нечто дурное, даю слово офицера, что Беккер встречался со мной совсем по иному делу и ваше имя всплыло при его допросе совершенно неожиданно. Господин Беккер не подозревал, что я знаком с вами, а давал показания в связи с исчезновением двух рядовых из команды, с которой он приехал из Феодосии для получения прицелов. Читайте вот отсюда…