Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.9

– Могу, – согласилась Лидочка. – Он мне об этом рассказывал.

– Тебе все шуточки. Но я ему наотрез отказала. Я заявила, что рукопись находится в работе и ее нельзя выносить из редакции. А сама на всякий случай отнесла ее домой. Пускай попробует ко мне сунуться!

– И что случилось?

– Он приехал вчера собственной персоной, заявился к главному, произвел на него впечатление. И под расписку, словно улику, утащил у художников второй экземпляр рукописи.

– Смешно, – сказала Лидочка.

– Нет, не смешно, не смешно. Ты ничего не понимаешь!

– Чего я не понимаю?

– Ему нельзя читать эту рукопись! Категорически нельзя. Рукопись такая откровенная, что дурак может сделать из нее ложные выводы. Дурак решит, что это автобиографический роман, но это неправда! А как я докажу это милицейской ищейке?

– Видно, придется мне самой его почитать.

– Я тебе его обязательно дам. Но я хотела дать тебе именно второй экземпляр, я боюсь отдать последний, единственный.

– Я подожду.

– Ой, Лидочка, ты ничего не понимаешь! – Голос Марины дрогнул, и, соскочив с подоконника, она быстро пошла прочь, даже не попрощавшись. Почему-то она была на самом деле расстроена тем, что Толик обошел ее и раздобыл рукопись.

* * *

Поход в издательство состоялся в четверг, и в тот же вечер позвонил Глущенко, позвал провести выходные на даче. У него появились некоторые соображения, как сообщил Женя, по части нашего детектива. Но главное соображение заключается в том, что Лидочке нужен свежий воздух и здоровая сельская пища, которую могут обеспечить только Глущенки на своей даче, потому что через два дома живет упрямый человек: он держит трех коров и держал их даже в самые антисобственнические времена. А как известно, парное молоко – панацея от всех недугов цивилизации.

Лидочка сказала, что еще не знает, как у нее сложатся выходные.

– Мы с завтрашнего дня на даче. И до понедельника, – сказал Женя, – наши ворота для вас всегда открыты.

– Спасибо.

Лидочка была рада приглашению и решила, что непременно поедет в Челушинскую. По крайней мере не по вызову милиции. А заодно заглянет к Ольге.

– Значит, до субботы? – переспросил Женечка. – Привозить с собой ничего не надо. В нашем хозяйстве все есть, кроме пластикового ведра. Если где увидишь, захвати.

– До субботы, – согласилась Лидочка.

Только она положила трубку, телефон зазвонил снова.

– Лидия Кирилловна, – сказала официально Нина Абрамовна. – Извините, что беспокою так поздно. Я говорю из больницы, здесь очередь, и в моем распоряжении только две минуты.

– Ой, Нина! – обрадовалась звонку Лидочка. – Как вы себя чувствуете?

– Простите, мое самочувствие не должно вас касаться. Меня интересует лишь одно – каким образом следователь узнал о том, что портсигар якобы принадлежит мне?

– Не знаю, – ответила Лидочка. – Но заверяю вас, что я об этом ничего ему не говорила.

Она сказала лишь часть правды. Но не рассказывать же, как выдала себя Марина.

– Не говорила? Нашла его в яме и не говорила? Вы меня удивляете!

Лидочка хотела было обидеться на Нину, но вдруг представила, как та, в больничном байковом халате, стоит у телефона на лестничной площадке – автоматы в больницах всегда устанавливают на лестничных площадках, за ней толпятся в очереди две или три старухи с бегающими глазами, старухи перешептываются: «Смотри-ка, у женщины припадок!»

– Простите, Нина, но я не была уверена, что это именно ваш портсигар. Я и сейчас не уверена. А если я не уверена, то зачем я буду доставлять людям неприятности?

– Вы лжете! – закричала в трубку Нина, и линия разъединилась.

«Наверное, мне никогда в жизни не доказать ей, что я и слова не произнесла, пока не проговорилась Марина. Но потом я дала Толику телефон Нины – ну как я могла не дать телефон Нины Толику? Толику нужна правда, а разве я не хочу правды? И как эта чертова правда оборачивается? Руслан где-то скрывается, Нина сидит в психушке, а кто следующий?»

Следующей позвонила Даша.

Когда Лидочку разбудил телефонный звонок, она подумала, что можно написать современную пьесу в виде цепочки телефонных разговоров. Персонажи неподвижно сидят на стульях и высвечиваются, когда у них зазвонит телефон. Поговорят – высвечиваются другие. И не надо двигаться, ходить, драться, убивать – все за вас сделает телефонный аппарат.

Было три часа ночи.

Три пятнадцать.

– Лидия Кирилловна, извините, что я так поздно, – заговорила девушка. Слышно было прекрасно, словно Даша была рядом и говорила Лидочке на ухо. – Я не знаю, что делать!

– Что-нибудь случилось с Русланом? Его арестовали?

– За что?

– За хранение оружия, за убийство Сергея – не знаю, но боюсь этого.

– Руслана они пока не нашли, – сказала Даша, – его нет в Москве.

– Тогда что же?

– Они говорят, что моя мама убила Сережу.

– Что?

– Сегодня они приехали к маме, увезли ее на машине, она вернулась только два часа назад. Ее все время допрашивал этот ублюдок, деревенский тупица Голицын! Я его собственными руками разорву.

– Погоди, Даша, я ничего не понимаю.

– А что тут понимать! Они сказали маме, что она проникла к Сереже той ночью и потребовала… потребовала, чтобы он не женился на мне! Иначе она его убьет.

Даша замолчала. Она часто дышала в трубку. Лидочка понимала, что Даша ждет ее реакции, но для Лидочки Дашин роман не был тайной, она знала обо всем от Руслана.

– Вы меня слушаете? – спросила Даша.

– Конечно, я тебя слушаю.

– Они сказали, что Сергей оставил об этом признание, письменное признание! Вы что-нибудь понимаете? Они хотели посадить маму в тюрьму!

– Но она приехала домой?

– Они даже машины ей не дали!

– Даша, успокойся, пожалуйста, успокойся. Расскажи внятно, что произошло.

– С утра они потребовали, чтобы мама приехала в Челушинскую, а мама отказалась.

– Они по телефону потребовали?

– Конечно, по телефону. А мама как раз уходила в институт. Я ничего не знала, я проснулась, мама уже на работе, я ничего не подозревала. А когда я вернулась домой, мамы не было. И тут позвонили из ее отдела – почему она не пришла, она должна была какую-то работу кончить и не пришла. Я сказала, что ничего не знаю, и сначала не стала беспокоиться, только к вечеру стала беспокоиться…