Киропедия
Шрифт:
Дав глашатаю такое поручение, Кир отослал его к царю. Как только ассирийцы услышали об этом, они всеми способами стали убеждать царя согласиться с предложением Кира и, насколько только возможно, уменьшить тяготы войны. То ли он был убежден своими соплеменниками, то ли и сам того желал, но так или иначе ассирийский царь одобрил эти предложения, и было заключено соглашение, чтобы для работающих на полях был мир, а война шла между вооруженными воинами. Такое соглашение заключил Кир в интересах земледельцев. А стада домашнего скота он предложил своим новым друзьям перегнать, если они хотят, во владения персов; скот же, принадлежащий неприятелю, Кир разрешил угонять откуда угодно, для того чтобы поход доставлял больше радости союзникам. Ведь воинам грозили те же опасности, даже если бы они стали воздерживаться от грабежа, между тем как добывание провианта у неприятеля могло сделать походную жизнь, безусловно, более легкой.
Кир стал уже готовиться к отъезду, когда к нему явился Гадат со множеством самых разнообразных даров, как подобало владельцу большого состояния. Между прочим, он пригнал много коней, отобрав их у части своих всадников, которым он более не доверял из-за прошлого покушения. Приблизившись к Киру, он сказал:
— Кир, я отдаю тебе нынче эти дары, и ты можешь
При этих словах он залился слезами, оплакивая свою судьбу, и больше уже не мог говорить. Выслушав его, Кир посочувствовал ему в горе, а затем сказал так:
— Конечно, я приму твоих коней; ведь и тебе я принесу больше пользы, отдав их людям более преданным, чем нынешние твои всадники, если только верно твое суждение о них, да и сам я смогу быстрее достичь того, чего так давно желаю, — довести персидскую конницу до десяти тысяч человек. Однако все прочие подарки ты возьми обратно и сохрани до тех пор, пока не увидишь, что я достаточно богат, чтобы отблагодарить тебя не хуже твоего. Ведь если ты напоследок одаришь меня более щедро, чем сам получишь от меня, то, клянусь богами, не знаю, смогу ли я не испытывать чувства стыда. На это Гадат сказал:
— Этим заверениям твоим я верю, ибо вижу, каков твой характер.
Однако ты подумай, могу ли я сохранить все эти сокровища. Ведь пока мы были друзьями с царем ассирийцев, владения моего отца по праву могли считаться прекрасными. Расположенные поблизости от величайшего города Вавилона, они давали нам возможность пользоваться выгодами, какие доставляет большой город, а от всех его тягот мы легко могли избавиться, укрывшись здесь у себя. Но сейчас, когда мы стали врагами, каждому должно быть ясно, что, стоит тебе уйти, и мы подвергнемся страшной опасности — и мы сами, и все наше достояние. Я думаю, нам придется вести ужасную жизнь, имея под боком врагов и видя, что они сильнее нас. Конечно, мне могут возразить: «Так почему же ты не подумал обо всем этом прежде, чем отпадать от царя?» Да потому, скажу я, Кир, что я из-за обиды и гнева стремился не к безопасности, а постоянно вынашивал только один замысел: как отплатить сполна этому недругу богов и людей, который всегда пылает ненавистью, но даже не к тому, кто причинил ему обиду, а ко всякому, в ком он почувствует человека лучше себя. Поэтому я убежден, что, будучи сам негодяем, он всегда будет обзаводиться союзниками из числа людей, еще более скверных. А если среди них и окажется человек сравнительно порядочный, то ты можешь не беспокоиться, Кир; тебе отнюдь не придется вести борьбу с достойным противником, ибо царь сам поведет эту борьбу всеми возможными способами, пока не избавится от того, кто превосходит его доблестью. Однако причинить горе мне — это, я думаю, он вполне сможет сделать и с помощью негодяев.
Слушая Гадата, Кир решил, что тот говорит о вещах, несомненно заслуживающих внимания. Поэтому он сразу предложил:
— А почему бы тогда, Гадат, нам не укрепить твои крепости надежною стражей, чтобы ты мог распоряжаться ими и чувствовать себя, в полной безопасности, когда бы ты ни пришел сюда? Сам же ты мог бы остаться в нашем войске, чтобы, если только боги по-прежнему будут за нас, царь испытывал страх перед тобой, а не ты перед ним. Все, что доставляет тебе радость из твоего имущества, или с кем тебе приятно проводить время, — все это ты можешь взять с собой в поход. Как мне кажется, ты мог бы быть для меня очень полезен, а я, со своей стороны, постараюсь помочь тебе чем могу. Услышав о такой возможности, Гадат с облегчением вздохнул и сказал:
— Только успею ли я со сборами до твоего ухода? Ведь я хочу взять с собой и свою мать.
— Конечно, клянусь Зевсом, — успокоил его Кир, — ты вполне успеешь. Во всяком случае я задержу выступление до тех пор, пока ты не скажешь, что у тебя все готово.
После этого Гадат отправился, чтобы с помощью Кира укрепить свои крепости гарнизонами. В дорогу он взял с собой все, что могло украсить жизнь такого богатого человека. Он решил также увести с собой часть своих людей, как из числа оставшихся ему верными, чье общество ему было приятно, так и многих из тех, кому он не доверял, принудив этих последних взять с собой либо жен, либо братьев, (либо детей), [144] чтобы держать их таким образом связанными по рукам и ногам. Выступив в поход, Кир сразу велел Гадату занять место среди людей его свиты, чтобы можно было пользоваться его советами по поводу дорог, источников воды и запасов фуража и хлеба и благодаря этому разбивать лагерь в местах, где в изобилии есть все необходимое.
144
… либо детей… — Эти слова добавлены в текст В. Гемоллем.
Когда, продвигаясь вперед, Кир завидел город вавилонян и решил, что дорога, по которой они шли, ведет под самые стены города, он подозвал к себе Гобрия и Гадата и спросил, нет ли другого пути, чтобы можно было пройти не так близко от городских стен.
— Есть другие дороги, господин, и даже не одна, — отвечал Гобрий. — Но я думал, что ты сам захочешь теперь пройти как можно ближе от города, чтобы показать царю, каким большим и превосходным войском ты уже располагаешь. Ведь даже тогда, когда у тебя было гораздо меньше сил, ты подходил вплотную к стенам города и он мог видеть, что нас немного. [145] Теперь же, если даже он как-то и подготовился, — ведь он заявил тебе, что ему надо еще подготовиться к сражению с тобой, [146] — все равно я уверен, что при взгляде на твои силы его собственные покажутся ему снова совершенно недостаточными. В ответ на это Кир сказал:
145
… нас немного. — См. выше, V, III, 5 слл.
146
… ему надо… подготовиться к сражению с тобой… — См. выше, V, III, 6.
— Сдается
мне, Гобрий, что ты недоумеваешь, почему тогда, когда со мной было гораздо меньшее войско, я подступил к самым стенам города, а теперь, когда я располагаю большими силами, мне не хочется подходить под самые стены. Ты не должен, однако, удивляться, ибо не одно и то же — подступать к городу и проходить мимо. Идя на приступ, все выстраиваются таким образом, чтобы как можно лучше было сражаться; да и при отходе благоразумные воины сохраняют такой порядок, при котором они могут отойти с наибольшей безопасностью, а не с наибольшей быстротой. Наоборот, двигаясь в походе мимо крепости, приходится идти так, что войско включает вереницу повозок и длинный хвост остального далеко растянувшегося обоза. Для всего этого необходимо прикрытие из вооруженных воинов и никоим образом нельзя выставлять обоз на глаза неприятелю без вооруженной защиты. Разумеется, при таком порядке движения боеспособная часть войска неизбежно вытягивается в тонкую и слабую линию. Если враги из крепости пожелают сомкнутым строем атаковать в каком-либо месте, то, где бы они тут ни напали, везде они вступят в борьбу более сильными, чем проходящие мимо. К тому же для двигающихся длинной колонной длинными оказываются и маршруты движений на помощь отдельным отрядам, между тем как воины из крепости могут быстро сделать короткую вылазку и вернуться обратно. Если же мы будем идти мимо крепости, сохраняя дистанцию, которая и нынче позволяет нам двигаться вытянутой колонной, то враги и так смогут увидеть величину нашего войска; при этом из-за вооруженной охраны вся проходящая масса будет являть собой грозное зрелище. Тогда, если враги и вправду решатся на какую-нибудь вылазку, мы сможем издалека заметить их, и они не застанут нас врасплох. Впрочем, друзья, — продолжал Кир, — они едва ли отважатся на нападение — для этого им придется далеко отойти от своих стен, разве что они решат, что они вообще сильнее всего нашего войска. Ведь отступление для них будет весьма опасным.Когда Кир кончил, присутствующие согласились, что он говорит правильно, и Гобрий повел войско так, как того желал Кир. По мере того, как войско проходило мимо города, Кир все время усиливал остававшуюся в арьергарде часть.
Двигаясь таким образом, Кир в положенный срок достигает границ Сирии [147] и Мидии, откуда он в свое время выступил в поход. Из находившихся здесь трех сирийских крепостей одну, самую слабую, он сразу же взял штурмом. Что же касается двух других, то Кир и Гадат, действуя один страхом, а другой убеждением, заставили их гарнизоны сдаться.
147
… границ Сирии… — Здесь, как и в ряде других случаев, под Сирией разумеется та же Ассирия; ср. V, V, 24; VI, II, 19, 22; VII, III, 15; V, 31; VIII, 3, 24.
Глава V
Когда со всем этим было покончено, Кир посылает к Киаксару гонца с предложением прибыть в его лагерь, чтобы они могли решить, как поступить с только что захваченными крепостями, и чтобы Киаксар, сделав смотр войску, дал свой совет относительно общего положения и того, что, по его мнению, теперь надлежит предпринять. «Ты добавишь, — сказал Кир гонцу, — что если он того хочет, то я сам могу отправиться к нему и стану лагерем рядом с ним». Гонец отправился, чтобы передать эти предложения. А Кир тем временем велел как можно роскошнее украсить шатер ассирийского царя, который мидяне выделили для Киаксара, доставить туда различную утварь, какая у них имелась, и поместить в женской половине шатра наложницу вместе с арфистками, которые тоже были выделены для Киаксара. Мидяне занялись исполнением этого приказа. Между тем посланный к Киаксару гонец изложил все, что было ему поручено. Выслушав его, Киаксар решил, что войску Кира лучше оставаться на границе. Ведь к тому времени уже явились те персидские воины, за которыми посылал Кир, а их было сорок тысяч лучников и пельтастов. Видя, как сильно опустошают новые пришельцы мидийскую землю, Киаксар полагал, что, пожалуй, лучше избавиться и от этих, чем принимать еще одно войско. Впрочем, командир, приведший новых воинов, в соответствии с распоряжением Кира [148] спросил Киаксара, нужны ли они ему, а когда тот ответил, что не нужны, в тот же день, как только услышал о прибытии Кира, отправился к нему со всем своим отрядом.
148
… в соответствии с распоряжением Кира. См. выше, IV, V, 31.
На следующий день выступил и Киаксар с той частью мидийских всадников, которая у него еще оставалась. Когда Кир услышал о его подходе, он взял с собой конницу персов, уже достаточно многочисленную, всех мидян, армян и гирканцев, а также тех из остальных союзников, у кого были лучшие кони и лучшее вооружение, и выступил навстречу, желая показать Киаксару свое войско. Когда тот увидел, что за Киром следует множество великолепных воинов, а за ним самим лишь небольшая и жалкая свита, он почувствовал в этом что-то унизительное и сильно огорчился. Когда Кир сошел с коня и приблизился к Киаксару, намереваясь по обычаю поцеловать его, Киаксар тоже сошел с коня, но отвернулся; он уклонился от поцелуя, и было видно, что он плачет. [149] Тогда Кир велел всем остальным отойти в сторону и отдыхать, а сам взял Киаксара за руку и отвел его в сторону от дороги под тень пальм. Он велел постелить для Киаксара несколько мидийских ковров [150] и, усадив его там и сам сев рядом, начал такой разговор:
149
… и было видно, что он плачет. — Вообще слезы не считались у древних признаком слабости; в «Киропедии» в соответствующих местах показаны плачущими люди сильного характера — Тигран (III, I, 7), Гадат (V, IV, 31) и даже сам Кир (VII, III, 8 и 11). Таким образом, не слезы сами по себе, а скорее причина, вызвавшая их, изобличает здесь слабость натуры Киаксара.
150
Он велел постелить для Киаксара несколько мидийских ковров… — Эта деталь также введена в рассказ не случайно: подстилать под себя при сидении на земле ковры — по Ксенофонту, признак изнеженности. Ср. Hell., IV, I, 30.