Кисмет
Шрифт:
— На сто процентов буду уверен только тогда, когда увижу этих типов, сидящих за столом.
— Ах так! А вы уверены, что вообще взялись за свое дело?
— За свое ли дело я взялся? А почему вы об этом спрашиваете?
— Да голос у вас какой-то нервный, возбужденный. Для таких дел нужны хорошие нервы.
— Это не имеет отношения к делу. У меня свои проблемы.
— Ну хорошо. Полагаюсь на вас.
То, что он на меня полагался, радости не прибавляло. Я прокашлялся.
— Если не случится ничего срочного, в субботу утром буду у вас в «Нью-Йорке».
— А вы не хотите сообщить мне место встречи?
— Со мной ничего не произойдет.
— Вчера я потерял еще двух своих людей, а в Заксенхаузене погибла владелица закусочной.
Насчет владелицы закусочной он приврал. По радио сообщили, что там взорвали бар, но его владелица осталась жива. А то, что его головорезы вовремя не сориентировались, не моя проблема.
— Очень сожалею.
— Если мы откладываем налет до послезавтра, я должен быть уверен, что точно накроем банду.
Я слышал, как албанец громко дышал.
— Послушайте, я должен заканчивать. У меня кончаются монеты.
— Монеты? — переспросил он. — Разве у вас нет мобиль…?
Я нажал на рычаг. Дискуссия по поводу того, почему у меня нет мобильника, была излишней. Поэтому лучше было прервать разговор.
Заказав еще один бокал сидра, я позвонил Слибульскому.
— Как дела, откуда звонишь?
— Из автомата.
«Сова» была одной из наших излюбленных забегаловок. Здесь можно уютно посидеть после работы, подурачиться, хорошо поддать. Но говорить, что я здесь, не хотелось.
— С каких это пор в телефонах-автоматах стали устанавливать унитазы? Я слышу, как там спустили воду.
— А с каких пор я должен отчитываться перед тобой, где я и что делаю?
— Чувствую, что у тебя отличное настроение. Может, тогда закончим разговор?
— Что там с Лейлой?
— Лежит у телевизора. Ты был прав насчет ее характера. Но, в общем, все нормально. Нашел ее мать?
— Более или менее. Завтра все расскажу. А как вы с ней справляетесь?
— Я один. Джина в музее. Нет, все в порядке. Ты был прав, в девчонке что-то есть. Мы даже настольный теннис посмотрели по телевизору. А из малышки со временем получится классная баба.
— Дай-ка мне ее.
Через минуту подошла Лейла и, затаив дыхание, спросила:
— Нашел ее?
Я улыбнулся, обрадовавшись ее голосу.
— К сожалению, нет, но я знаю, где она. А сейчас слушай меня внимательно…
Я рассказал, что ее мать делает все возможное, включила все рычаги, чтобы освободить мужа из тюрьмы. Она ведет переговоры с Аренсом и какими-то влиятельными деятелями из Хорватии, разъезжает по разным городам, поэтому у нее нет ни минуты свободного времени, но она регулярно звонит в интернат, а фрау Шмитцбауэр, видимо, просто ничего не передает Лейле. В общем, старая жопа, что с нее взять.
Лейла все выслушала, не перебивая, а когда я закончил, возникла пауза. Она серьезно спросила меня:
— Но почему фрау Шмитцбауэр не передала мне, что мать звонила?
— Ну, знаешь, я думаю, потому, что она ревнует. Помнишь, как тогда в кабинете она обрушилась на твою мать? Она просто влюблена в Аренса и думает, что твоя мать отобьет его у нее. Полная чушь. А для твоей мамы важно только одно — освободить мужа.
— Ты так думаешь?
— Послушай, не говори ерунды. Я не думаю, я это знаю. Насколько мне известно,
сейчас она в Мюнхене — у нее встреча с одним бизнесменом из Загреба. Не позднее субботы она вернется, а я обещаю, что обязательно сообщу ей, что эта мерзкая Шмитцбауэр ничего тебе не передает.— В субботу, — разочарованно протянула Лейла, словно надо было ждать год.
— Осталось два дня, они быстро пролетят.
— Скорее бы, — тяжело вздохнула она и замолчала.
— Ладно, сейчас у меня дела. Сегодня вечером не приду, а завтра в середине дня поедем в другие приюты, поищем Сузи.
— Хм.
— Согласна?
— Не знаю.
— Тогда я знаю. Итак, до завтра. Спокойной ночи.
— Тебе тоже.
В раздумье я повесил трубку, взял стакан и, поднявшись по лестнице в бар, сел на свободное место в тихом уголке. В это время бар уже опустел. За грубыми деревянными столами сидели несколько человек, игравших в карты, любовная парочка и небольшая компания, отмечавшая день рождения. Ни одного знакомого лица.
Я прислонился к стене и, потягивая яблочное вино, курил. С каждым следующим стаканом версия, которую я изложил Лейле, становилась все более правдоподобной. В конце концов, я и сам уверовал, что с ее матерью все происходит именно так, как я рассказал. Не хотелось верить, что женщина, которую я видел вчера на видео, могла бросить родную дочь только ради того, чтобы завести шашни с Аренсом и заработать пару марок.
Я сделал большой глоток и кивнул официанту, чтобы принес еще.
А были ли, собственно говоря, вообще между ними шашни? Да, они вместе вошли в офис Аренса. Это было. А что, если она, действительно, собиралась просто поговорить с ним? А то, что Аренс ухватил ее сзади, так от него другого и ожидать нечего. Кстати, и Шмитцбауэр вполне могла скрыть от Лейлы звонки матери. История, которую я наплел девочке по телефону, казалась мне теперь вполне достоверной.
— Бар закрывается!
Я заказал себе последний стакан и, улыбаясь кельнеру, вдруг ощутил, как эти несколько бокалов сидра полностью прояснили мои мозги. Я осушил стакан и, чтобы в мозгу стало еще яснее, решил выпить что-нибудь еще. Вышел на улицу и завернул за угол, где была пивная, работавшая круглые сутки. Казалось, вернувшись домой, я буду чувствовать себя прекрасно. Однако на следующее утро ничего подобного я не ощутил.
ГЛАВА 17
Проснулся я около двенадцати часов и обнаружил, что лежу рядом с софой, между разбросанными видеокассетами, пачками сигарет и пустой бутылкой из-под водки, с включенным видео. Полежал еще немного, ощупал себя, не болит ли что, и, решив, что все в порядке, поднялся и переключил телевизор на обычную программу. Потом принял «Алка-зельцер», холодный душ, переоделся, выпил литр воды, открыл окно и пошел в соседнее кафе завтракать.
Через час земля еще качалась под ногами, но я уже чувствовал себя достаточно бодро, чтобы сесть в машину и исполнить данное Лейле обещание. На дороге, как мне показалось, за рулем были сплошные новички, и я изо всех сил старался увернуться от их странных маневров. Меня все время преследовала мысль: что-то я упустил в разговоре с албанцем. Что должен был еще сказать? О чем спросить? Нет, как ни старался, ничего не мог вспомнить. Тем временем я уже подъезжал к дому Слибульского.