Кит на заклание

Общественная структура у усатых китов базируется, по-видимому, на закрытых семейных ячейках. Я убежден, что все стада финвалов — это семьи, состоящие из взрослых самца и самки и их младшего детеныша, а часто также и нескольких отпрысков постарше, еще не нашедших себе пары. Финвалы не просто моногамны; брачные узы у них пожизненные, и притом необычайно прочные.

Хотя семья играет в жизни финвалов такую важную роль, они обнаруживают также и «общественные» тенденции. С тех времен, когда киты в океане были еще многочисленны, сохранились рассказы очевидцев о массовых скоплениях финвалов — вплоть до трехсот особей. Это были объединения семей, а не отдельных индивидуумов. Некоторые китобои считают, что подобные сборища происходили два-три раза в год и были своего рода празднествами, на которых кит-одиночка находил себе пару.

В районе островов Бюржо больше всего финвалов было зимой 1964—65 года: пять семей, в общей сложности — около тридцати китов. Иногда некоторые семьи день-другой держались вместе; однако в конце концов они непременно снова расходились, каждая в свой излюбленный район лова. Состав семей не менялся.

Зимний сезон 1964—65 года был самым благоприятным и для других видов китов-полосатиков, вновь вернувшихся в воды южного Ньюфаундленда. Но после 1965 года их поголовье пошло на убыль: слухи о появлении китов распространялись быстро и в конце концов дошли до норвежских китобоев.

Дело в том, что некто Карл Карлсен, состоятельный норвежский эмигрант, вскоре после войны поселившийся в Новой Шотландии, основал там компанию по промыслу тюленей, которые каждую весну рожают детенышей на паковых льдах в заливе Св. Лаврентия и у северного побережья Ньюфаундленда. Карлсен приобрел подходящие для промысла суда и построил в Блэндфорде, близ Галифакса, жироваренный завод. В 1964 году Карлсен расширил свое предприятие с тем, чтобы перерабатывать также и китовые туши, и, пользуясь услугами норвежских китобойцев с норвежскими же экипажами, принялся бить китов-полосатиков, вновь появившихся в районе между Новой Шотландией и южным Ньюфаундлендом. Его мощные китобойцы — такие, например, как шестидесятиметровый «Тораринн» — уходили от блэндфордской базы на пятьсот миль и даже дальше; откуда ясно, сколь бессмысленным был очередной жест Международной комиссии по китобойному промыслу: Комиссия запретила использование плавучих китобаз в Северной Атлантике, заявив, что делается это с целью создания в центральной части Атлантического океана заповедной зоны. О том, что подавляющее большинство видов крупных китов не посещает центральной части Атлантического океана, а предпочитает кормиться вблизи материковых отмелей, где больше пищи, Комиссия не упоминала. Запрет этот был лишен смысла уже потому, что современные китобойцы, обладая огромным радиусом действия, могут даже и с береговых баз в Норвегии, Исландии и восточной Канаде охватить почти все районы Северной Атлантики, где встречаются крупные киты.

Суда Карлсена заходили на восток до самых отмелей Гранд-Банкс и за первый год охоты добыли 56 финвалов. За следующий сезон они забили 108 китов, но в 1966 году наконец взялись за дело всерьез и выловили 263 финвала, а в 1967 году — 318. Всего к концу 1971 года фирма Карлсена уничтожила 1458 финвалов [8] и сверх того 654 сейвала, 64 кашалота и какое-то количество малых полосатиков и горбачей. Основную часть мяса двух с лишним тысяч крупных китов, переработанных в Блэндфорде, продали на корм собакам и кошкам. Жир, вытопленный из туш этих китов, в основном пошел на нужды парфюмерной промышленности. Лишь небольшая доля мяса и жира была отправлена в Японию в качестве пищевого продукта.

8

В 1964 году общее поголовье финвалов в западной части Атлантического океана составляло 7000. С тех пор китобойцы трех баз на восточном побережье Канады — в Вильямспорте, Дильдо и Блэндфорде — забили 3598 финвалов. Всего за последние восемь лет ими уничтожено 5717 китов разных видов. — Прим. авт.

Так карлсеновские предприятия позаботились о том, чтобы воды южнее Ньюфаундленда перестали служить убежищем для крупных видов китов.

Зимой 1965—66 года в Бюржо вернулись всего только две семьи финвалов. Одна из них состояла из четырех, а другая только из трех китов; кроме них, появился еще и взрослый кит-одиночка. Семью его, видимо, уничтожили китобои.

Мы так и называли его — Одиночка; иногда он приставал к какой-нибудь из двух уцелевших семей, но чаще плавал сам по себе. Как ни странно, его излюбленным местом охоты стал тесный залив Мессерс-Ков. Не замечая ни домов, ни людей, ни лодок, он подолгу ловил сельдь, беспечно заплывавшую в этот тупик. Возвращаясь домой зимними вечерами, я часто слышал его дыхание. Из наблюдений за Одиночкой я узнал о китовом племени много нового, но больше всего я удивился, когда однажды обнаружил, что у Одиночки есть голос, доступный человеческому слуху, и притом в воздухе.

Как-то холодным вечером я стоял на мессерском мостике и разговаривал с Симом Спенсером; внезапно оба мы услышали или скорее почувствовали в воздухе низкий прерывистый гул. Удивленно обернувшись к заливу, мы увидели столб пара, повисший над ледяной водой.

— Это что, кит? — недоверчиво спросил я.

Серьезное лицо Сима озадаченно сморщилось.

— В жизни не слыхал, чтобы кит гудел. Но вроде больше некому, а?

Мы прислушались, глядя на воду, и через пару минут над заливом снова раздался тот же низкий вибрирующий звук. Однако на этот раз ничто не потревожило гладкую поверхность воды. Лишь четыре или пять минут спустя кит всплыл и с обычным свистящим шумом выдохнул воздух. Мы с Симом битый час стояли на мосту и замерзли до полусмерти, но больше в тот вечер потусторонних голосов не слыхали. Только год спустя я снова услышал такой же звук и теперь определенно знаю, что это был голос финвала.

Во время нашего с Клэр отсутствия зимой 1966—67 года рыбаки Бюржо с тревогой ожидали появления своих друзей-китов. Все знали, что сезон 1966 года был удачным для китобоев Карлсена. За всю осень местные траулеры не встретили в прибрежных водах ни одного крупного кита. Однако в начале декабря дядя Арт с восторгом обнаружил, что финвалы все же вернулись.

Вернулась, как это ни печально, всего одна семья из пяти китов.

Почти весь декабрь финвалы по обыкновению безмятежно паслись в проливах между островами, но ближе к рождеству появление нескольких мощных сейнеров из Британской Колумбии обеспокоило китов. Огромные стальные твари принялись с такой решительностью всасывать в свои трюмы сельдь, что на это было страшно смотреть. Они промышляли у самых берегов и несколько раз портили местным рыбакам сети, чем вызвали возмущение жителей Бюржо; но пришельцам были одинаково безразличны и сети, и гнев рыбаков, и киты. Дядя Арт говорил, что видел, как сейнер намеренно взял курс прямо на всплывшего возле него финвала. Если столкновение с китом действительно входило в намерения рулевого, то это была ужасная глупость, потому что оно могло оказаться роковым не только для финвала, но и для сейнера.

Китам гости не понравились. По словам Оуни и дяди Арта, в присутствии сейнеров финвалы чувствовали себя явно не в своей тарелке. Это вполне понятно: на сейнерах, как и на китобойцах, установлены дизельные двигатели, шум которых, должно быть, кажется китам зловещим.

Выждав несколько дней, семья финвалов покинула проливы и ушла на восток в небольшой фиорд, под названием Га-Га, куда ненасытные сейнеры заходить не отваживаются, боясь порвать дорогостоящие сети о тамошние рифы. Однако время от времени сейнеры отправлялись сдавать улов на перерабатывающий комбинат в Харбор-Бретон, и тогда киты покидали залив Га-Га и вход в близлежащий залив Бей-Де-Лу. В один из таких дней, когда в наших водах остался всего один сейнер, мы с дядей Артом и убедились в «техническом» превосходстве финвала-рыболова над рыбаками на сейнере.

В заливе Га-Га киты были не одни. Они делили его с несколькими рыбаками из Бюржо, которые ходили туда ставить сети на треску. Появление китов поначалу вызвало у рыбаков тревогу: они боялись за свои снасти. Двое из них, братья Дуглас и Кеннет Ганн — тихие, востроносые мужички, даже хотели было перебраться в более безопасное место.

— Мы знали, конечно, что нарочно они рвать нам сети не станут, — вспоминал потом Дуглас Ганн. — Но Га-Га — залив небольшой, воды там — кот наплакал, а у нас шесть штук сетей. Ну мы и думали, что как их ни ставь, а рано или поздно какой-нибудь из китов обязательно наткнется на сеть... Но ничуть не бывало! Иной раз берем мы рыбу, а киты прямо под лодкой проходят, багром можно дотянуться. Сперва мы начинали бить веслами о борт и орать, чтобы отпугнуть их, но потом видим — они и сами соображают что к чему, ну и перестали обращать на них внимание. И все-таки порой страшновато делалось. Однажды у нас заглох мотор. Мы были на большом ялике и не взяли уключин; пришлось галанить. [9] Дело шло уже к вечеру, в заливе, кроме нас, — ни души, а тут киты начали всплывать прямо под яликом. Там воды всего десять метров, а они за сельдью носятся, точно огромные торпеды. Так и шарахали мимо нас! А как раскроют пасть, чтоб сельдь заглотить, так вода кругом пеной идет. Я уже не чаял добраться когда-нибудь до своей кухни, но этим китам — им никакой лоцман не нужен: ни разу даже не коснулись нашей лодки! До протоки, что ведет в Олдриджскую заводь, мы выгребали больше часа, и киты все время крутились рядом. Под конец они перестали ловить сельдь и просто плыли подле нас, будто чувствовали, что у нас что-то неладно. Кен еще сказал, что они вроде предлагают взять нас на буксир, но это уж он, конечно, загнул.

9

Грести кормовым веслом. — Прим. перев.

Рассказ братьев Ганн напомнил мне историю, которую я давно слышал от одного старика из бухты Хермитидж, что лежит на много миль восточнее Бюржо. В молодости старик этот работал на китобойной базе в Голтуа, на северном берегу бухты. Дом же его стоял на противоположном берегу. По выходным дням он на небольшой гребной лодке пересекал бухту — а ширина ее миль пять, — чтобы повидаться со своей семьей.

Однажды субботним вечером, направляясь к дому, он повстречал в бухте стадо финвалов. Китов было три, и вели себя они очень странно.

Вместо того чтобы ненадолго всплывать и снова погружаться, они все время шли по поверхности. Скоро лодка и киты сблизились (курсы их пересекались), и рыбак увидел, что финвалы плывут, как он выразился, «плечом к плечу». Кит, шедший в середине, дышал чаще своих товарищей, и фонтан у него был розовый.

— Я сразу понял, в чем дело, — вспоминал старик. — В среднего кита, видно, стреляли. Но гарпун вошел неглубоко и вырвался, однако граната успела взорваться. Я затабанил, чтобы отстать и не мозолить им глаза, но они на мою лодку и внимания не обратили, проплыли прямо у меня под носом и пошли себе дальше, вон из бухты. Я видел их совсем близко и могу поклясться, что два крайних кита поддерживали среднего своими плавниками. Как только они прошли, я погреб к дому и забыл про китов. А через несколько дней в Голтуа пришла одна шхуна, и шкипер мне рассказал, что возле острова Грин-Айленд он наткнулся на трех китов, которые потихоньку шли на восток и все время оставались на поверхности. Он вел свою шхуну прямо на них, но понял, что они нырять не намерены, и свернул. Проходя мимо, он увидел в спине у среднего кита огромную рану. Это были, конечно, те самые киты, которых я встретил в бухте, а на базе у нас говорили, что в субботу утром наш китобоец подбил кита, да он сорвался и ушел; значит, все сходилось. Те два крайних, видно, куда-то его везли, некоторые говорили, что на китово кладбище... Насчет этого я не знаю. Но что они пять дней держали его на поверхности и проплыли почти шестьдесят миль, так это точно.