Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз
Шрифт:
В-третьих, постепенно уходила в прошлое практика мистического экстаза, порождавшая столь причудливые формы и видения. Мир стал менее страшен и более реалистичен. Но одновременно и менее «прозрачен». Формы этого мира просто механически переносились на загробное существование без реальной попытки проникнуть в инобытие.
Мир загробный отныне стал отражением мира живых. Раньше мир живых был как бы отражением деяний и велений духов. Теперь же загробный мир начинают парадоксальным образом «волновать» те же эмоции, чувства и ценности, что и обычных людей, например карьера, здоровье, богатство, удача. Все это отразилось на характере погребений, в которые теперь помещались изображения из жизни самого усопшего и
…???…
Илл. 46. Водная беседка из глины, покрытой глазурью, — погребальный объект.
На верхней террасе беседки располагаются лучники, танцоры, музыканты, играющие на цитре; внизу — лошади и другой скот; в центре беседки — господин, который как бы переносит каждодневную жизнь князя в загробный мир.
Илл. 47. Модель колесницы из погребения эпохи Ханъ. I–II ев
Одно из таких погребений было обнаружено во Внутренней Монголии в районе Хэлингера. Оно принадлежало высокопоставленному чиновнику, умершему в 170 г. Усыпальницу украшают роскошные и вполне реалистичные изображения, выполненные в цвете и повествующие об этапах его жизненной карьеры. Здесь и его первое назначение на должность, и встречи с людьми, и выездки в колесницах, и, наконец, возведение его в чин одного из руководителей области Ухуань.
Погребальная утварь теперь представлена десятками различных фигурок, выполненных в максимально реалистичной манере. Такие вещи получили название минци — «народные изделия» — и встречаются в погребениях тысячами. Слуги и танцовщицы, музыканты и акробаты, возницы и чиновники, — все они оказались выполненными в виде бронзовых или терракотовых погребальных фигурок. И лошади — в ханьских погребениях встречаются сотни изображений и статуэток длинноногих лошадей, за которыми император У-ди посылал целые военные походы в район Ферганы. Он же на манер жителей южных окраин ввел в обиход устройство конюшен. И кони, и конюшни оказались перенесены в виде терракотовых фигурок в загробный мир. В максимально изящной манере из глины делались точнейшие копии беседок и миниатюрные пагоды, сторожевые башни и павильоны для отдохновения. Поскольку погребальная утварь помещалась в могилы не только состоятельных чиновников, но и людей рангом ниже, то здесь нашли свое отражение и реалии деревенской жизни: амбары для зерна, печи, загоны для скота, свинарники и даже модели крестьянских домов.
В могилах в провинции Сычуань обнаружены десятки эстампов на глине, изображающих повседневный быт крестьян и чиновников: охоту на гусей, сбор урожая, перетирание соли.
Это уже было искусство в чистом, классическом виде — теперь сам предмет представлял собой некую эстетическую категорию, созданную уже не столько для установления контактов с духами иного мира, сколько ради отражения, повторения и напоминания о мире бытия. Примечательно и то, что подавляющее большинство минци делалось из глины, и тем самым они представляли значительно более дешевую замену бронзовой утвари прошлого. К тому же из глины можно было изготовить фигуры значительно точнее и сделать их значительно эмоциональнее, чем из бронзы.
Тем не менее, хотя большинство подобных минци помещались в могилы, даже в ту эпоху все эти глиняные поделки рассматривались скорее как имитация «истинной» погребальной утвари, что еще больше роднит их с «чистым искусством» более поздних эпох.
…???…
Илл. 48. Бронзовый позолоченный фонарь в виде служанки (выс. 48 см). 11-1 вв. до н. э. Из погребения в г. Манчэн, провинция Хэбэй
Илл. 49. Композиция из погребения, избражающая 21 фигурку акробатов, танцоров шкантов. II в. до н. э. Цзинань, провинция Шаньдун
Илл. 50. Модель дома и двора из погребения, один из типичных примеров погребальных объектов эпохи Ханъ, воспроизводящих в миниатюре реальную жизнь и нивелирующих разницу между миром живых и миром мертвых. I–II вв. Гуанчжоу
Все эти вещи должны были, с одной стороны, моделировать древнюю погребальную утварь, а с другой стороны, отвечать вполне раскованному и секуляризированному духу времени. Глиняные фигурки покрывались даже легкой зеленоватой глазурью, призванной имитировать благородную патину бронзы, стекло заменяло здесь древние резные украшения из нефрита, а расписная утварь — древнюю посуду, покрытую глазурью.
Несмотря на живость сюжетов, все это придавало некую искусственность погребальному ритуалу, сведенному отныне к типовым формам имитации неких архаических церемониалов, восходящих к древним правителям.
Глава 3. Медиумы и их видения
Всю историю китайской цивилизации от древности до наших дней пронизывает идея «посредничества» между миром людей и миром духов. Кто же выступал в роли таких посредников? Прежде всего все китайские правители и императоры, в частности, рассматривались не как «управляющие территориями», но исключительно как медиумы, передающие через себя на своих подданных сакральную благодать Неба (Ээ). Даже известная фраза Конфуция о том, что он «не создает, но лишь передает», в этом контексте воспринимается не как высказывание мудреца-философа, следующего древним обычаям, но как слова медиума, «предоставляющего» свою телесную оболочку для «передачи» велений высших духов. По сути, это одна из форм шаманизма в самом классическом виде, позже вышедшая на уровень философии, — именно та, которую Мирча Элиаде характеризовал как «технику сакрального экстаза».
В этой части мы попытаемся показать исток представлений о медиумизме в Китае на рубеже конца I тыс. до н. э. — II–III вв. н. э. Это в дальнейшем позволит несколько иначе взглянуть и на то явление, которое обычно именуется китайской философией, и на саму структуру сакральной власти в Китае на протяжении нескольких тысячелетий.
Истоки экстатического миропереживания, очевидно, уходят вглубь эпохи неолита. И хотя от того времени до нас не дошло ни текстов, ни, тем более, подробных описаний ритуалов или верований, все же по многим артефактам — изображениям на бронзовых сосудах, керамике, костях и камнях — мы можем частично реконструировать духовно-символический мир той эпохи. Духовный мир ранних китайцев был окутан мистикой, причудливые образы, смотрящие на нас с древних кувшинов и сосудов, до сих пор нередко могут внушать трепет своим непередаваемым духом сакрального и природного.
Примечательно, что по своим антропологическим чертам изображения духов абсолютно не похожи на древних китайцев. Скорее наоборот, они представляют полную их противоположность.
Что это: намеренное желание подчеркнуть запредельность, абсолютную непохожесть мира духовного на мир земной и профанный? А может быть, отражение каких-то иных жителей на территории древнего Китая, которые были обожествлены и позже вошли в традиционный китайский пантеон в виде духов? Впрочем, оба этих предположения смыкаются в своем крайнем воплощении: уже с самых истоков китайской культуры духовное воспринималось как мир иной и одновременно очень близкий, не столько враждебный, сколько незнакомый, населенный похожими, но все же несколько иными существами.
Цивилизацию эпохи Шан-Инь можно охарактеризовать двумя словами: поклонение и жертвоприношения. Вокруг этих двух начал, по-видимому, строилась вся жизнь древнекитайского общества. Нам остается лишь догадываться об их глубинной сути, поскольку мы можем реконструировать тот период лишь по причудливым изображениям и узорам на бронзовых сосудах, благо их обнаружено немало, и по разрозненным надписям на костях, которые появляются в поздний период Шан, да к тому же до конца не расшифрованы.
Весь комплекс ранних верований Китая до начала эпохи Чжоу обычно обозначают обобщающим словом «шаманизм». В принципе, многие из верований шанцев действительно можно отнести ко вполне традиционному типу шаманизма или медиумизма, не случайно неоднократно предполагалось наличие связи между верованиями Шан и сибирским шаманизмом, а еще в 50-е годы отечественный ученый Г.И. Андреев сопоставил палеолитическую стоянку Зайсановку с иньской бронзой и нашел целый ряд совпадений