Китайские истории

Озеро было усеяно лодками с туристами; ещё больше таких лодок стояло вдоль берега, и их владельцы зазывали прохожих. Естественно, я был для них желанной добычей. По-английски они не говорили, а молча хватали меня за рукав, показывали карту озера и тыкали пальцем в острова, на которые они готовы были меня немедленно отгрести за тридцать шесть юаней. Цена была приличная, около семи долларов, и я, как всякий уважающий себя американец, не мог позволить себе пасть жертвой первого же предложения без сравнения вариантов.

Занятие это оказалось бессмысленным: все лодки были одинаковыми, тяжёлыми деревянными челнами, в которых гребец сидел на корме с одним веслом, и цена была всегда одна и та же — тридцать шесть юаней. Так к моему страданию от комплекса неполноценности добавилось ещё и страдание от невозможности сделать выбор. А главное, мучила загадка: как при явном наличии всех элементов свободного предпринимательства, а именно — частной инициативы, конкуренции и предложения, превышающего спрос, как при всём этом не было хотя бы минимального, но естественного колебания в цене и качестве сервиса? И тут подошёл молодой человек и сказал с напористой вежливостью:

— Would you like to take my boat, sir? (Не хотите ли взять мою лодку, сэр?)

Так вдруг решилась проблема выбора и забрезжила возможность познать тайну бизнеса на озере Хонгчжу.

— Да, конечно, — ответил я с достоинством. — Конечно я would like, чего там.

Молодой человек извлёк замусоленную карту озера и показал мне три острова, на которые он меня сейчас же отгребёт с возвратом на прежнее место. Цена тридцать шесть юаней.

— Даю тридцать, — сказал я и затаил дыхание.

— Не могу, сэр, — огорчился молодой человек. — Цена — тридцать шесть.

— Ну, тогда так: я плачу тридцать, а ты гребёшь меня не на три, а на два острова. Идёт?

— Вы можете не ездить на третий остров, если не хотите, сэр, — сказал молодой человек. — Но цена всё равно — тридцать шесть.

— Тогда так: ты меня отвезёшь на все три острова, а потом ещё на другой берег. И я плачу за это не тридцать шесть, а сорок пять. Договорились?

— Я вас отвезу на другой берег, если хотите, сэр, — терпеливо сказал молодой человек. — Но цена всё равно тридцать шесть.

Я сдался, и мы поплыли. Начинало смеркаться, от озера пахло свежей сыростью. Над нами висела бесконечная тишина веков, и в неё вкрадчиво вплетался плеск весла. Впереди медленно надвигался поросший лесом остров, расположение которого определила не природа, а император пятьсот лет назад.

— Остров построен во времена династии Мин, — объяснил мой экскурсовод. — Его строили несколько поколений. Можете представить?

Это я представил себе очень живо — как тысячи китайцев копают землю и возят её в лодках, неотличимых от той, в которой мы плыли сейчас, в конце двадцатого века. Если бы этот остров строили сегодня, техника строительства была бы точно такой же.

— Вход на остров платный, но заплачу я, это входит в цену, — сказал мой провожатый. — Вы можете прогуляться по острову, а я подожду в лодке. На противоположной стороне есть маленькое кафе. Предъявите свой билет, и они вам дадут чаю, это тоже входит в цену.

Молодой человек сносно говорил по-английски, но когда отступал от разученной темы, его становилось трудно понимать. Тем не менее я разобрал, что он — инженер, работает полный рабочий день, шесть дней в неделю, а на седьмой день подрабатывает, катая туристов по озеру. Это ему нравится гораздо больше, чем карьера инженера. Настал мой час проникнуть в секрет китайской частной инициативы.

— Скажите, пожалуйста, — попросил я, — почему вы, владелец лодки и частный предприниматель, просите одну и ту же цену за работу, независимо от того, сколько времени она займёт? Почему вы отказываетесь заработать больше, когда вам предлагают? Почему у вас и у всех ваших конкурентов одинаковые цены? Почему, чёрт возьми, вы всё делаете наперекор логике бизнеса?

— Потому, — грустно отвечал молодой человек, — что лодка эта не моя, а государственная. И цену установил не я, а государство. И сколько рейсов я сделаю в день, государство знает, потому что на каждом острове сидит официальный соглядатай, который записывает номера лодок и сдаёт государству ежедневные отчёты. Так что моё — это всего лишь проценты, установленные, опять же, государством. Впрочем, и то неплохо.

Он явно был оптимистом, этот молодой инженер.

— Мне достаётся больше клиентов, чем другим, — объяснил он, — поскольку я единственный на озере, кто говорит по-английски. Так что я чаще, чем другие, вожу иностранных друзей вроде вас.

Разве это не удивительно? — подумал я. — Даже в условиях жёсткого государственного контроля знание иностранного языка может приносить пользу. И мне вспомнилась старая, но поучительная притча о пользе знания языков. Кошка погналась за мышкой. Мышка успела юркнуть в норку. Кошка села перед норкой и стала ждать, но мышка не вылезала. Тогда кошка залаяла собакой. Мышка решила, что собака прогнала кошку, и вылезла из норки. И кошка её съела. Мораль: будешь знать иностранный язык — всегда будешь сыт

Всегда готов!

Помимо исторических достопримечательностей, которыми славен город Хонгчжу, я видел там одну достопримечательность вполне современную — дом пионеров. Если не знать, что это дом пионеров, его можно было бы принять за какой-нибудь дворец императора или буддийский храм или за ещё что-нибудь супер-китайское: традиционная старинная архитектура — крыши, загнутые вверх по углам. Но не знать было невозможно. Перед зданием располагалась скульптурная группа из трёх пионеров. Один трубил в горн, другая (девочка) била в барабан, третий, в середине, самый хороший мальчик, высоко держал что-то важное и торжественное, наверно, честь китайского пионера.

Да, это были те самые примерные мальчики и девочки, которые всегда готовы. Всегда и на всё. Осознав это, я почувствовал лёгкую тошноту, которая быстро сменилась радостью от сознания того, что я уже много лет не принадлежу к принудительной идеологии этих славных мальчиков и девочек.

Иностранные друзья

Нынешний Китай флиртует с Западом.

Впрочем — нет, это не флирт. Это страсть. Это восторг и эйфория оттого, что позволено то, что раньше было под запретом. Оттуда, с Запада, приходят кока-кола, иностранные займы и надежда на лучшую жизнь. Оттуда веют ветры цивилизации. И, конечно же, самый лучший, самый желанный, самый западный Запад — это Америка. Америку любит китайское правительство. Америку любит китайский народ. Широкие массы разучили слово: ”hello”, и я был жертвой этого нехитрого образования.

— Хелло! — время от времени слышал я из толпы. Я кивал головой, дружелюбно улыбался и отвечал в сторону окрика:

— Хелло, хелло!

Это приводило толпу в восторг.

Одна женщина, продававшая сувениры, минут десять толковала со мной, пользуясь одним словом “хелло”, и мы неплохо понимали друг друга. Сначала она крикнула “хелло”, и я оглянулся. Тогда она сказала “хелло”, поманила пальцем, и я сразу понял, что “хелло” означало “иди сюда”. Когда я подошёл, она сказала “хелло” и показала деревянного Будду с голым пузом. Я, как мог, похвалили Будду, но объяснил, что покупать его не хочу. Дескать, с Буддами у меня сейчас хорошо. Женщина положила Будду, заговорщицки сказала “хелло” и показала мне маленький керамический чайник. Мол, не хочешь Будду, и не надо, “хелло” с ним, с Буддой, а вот чайник — другое дело, это уж “хелло” — так “хелло”. Я отказался от чайника тоже, и женщина тут же забыла об этом замечательном чайнике, радостно закричала “хелло”, хлопнула меня по плечу и продала мне за два юаня набор китайских палочек.