Китайский детонатор

Но она была жива. Пульс на ее шее слабо бился.

Выпрямившись, Хромов вызвал пожарных, потом проверил, на месте ли 9-миллиметровый «люггер» и ключи от «Ниссана», сорвал с окна штору и закутал в нее Анжелику. Поднимая ее на руки, он подумал, что если снаружи поджидает засада, то ему не успеть выхватить оружие. Мысль оставила его абсолютно равнодушным. Пережитый шок истощил нервную систему Хромова.

Пнув дверь, он вышел из коттеджа с раненой девушкой на руках и направился в сторону «Ниссана». Несмотря на поздний час, окна в соседних домах горели, как в праздник, кто-то куда-то звонил, кто-то возбужденно переговаривался неподалеку, над оградой торчала чья-то любопытная голова.

– Уши отрежу! – прикрикнул Хромов, и голова пропала.

Все еще не испытывая никаких эмоций, он уложил Анжелику на заднее сиденье джипа, сел за руль и включил зажигание. Надежды на своевременное прибытие «Скорой помощи» не было. Разумнее было мчаться в больницу самому, не теряя ни минуты.

И все же, прежде чем покинуть двор, Хромов взял телефон Криворука и пробежал взглядом номера последних звонков. На глаза попалась фамилия Соловушкина, пару раз упомянутого майором. Включив вызов, Хромов тронулся с места и выехал в незапертые ворота. Когда ему ответили, он быстро произнес:

– Лейтенант? На нас было совершено нападение…

– Младший лейтенант, – вставил Соловушкин.

– Думаю, теперь станешь старшим, – мрачно сказал Хромов. – Твой начальник погиб. С тобой говорит подполковник Хромов из ФСБ. Я еду по трассе… – Сверившись с электронным навигатором, он сообщил свой маршрут и спросил: – Где здесь ближайшая больница?

– Вы везете туда Криворука? – спросил Соловушкин.

– Ему одна дорога. В отделение судебной экспертизы. Со мной женщина, которая еще жива. Мне нужна больница. Срочно.

Голос Соловушкина изменился, но, надо отдать ему должное, он быстро сориентировался и назвал адрес.

– Если сможешь, подъедь туда, – сказал Хромов.

– Товарищ майор действительно…

– Действительно. Его по частям собирать придется.

Хромов был нарочито груб, потому что знал, как вести себя с людьми, пережившими потрясение. Он и сам пережил потрясение. Такое сильное, что голова до сих пор шла кругом.

– Такое бывает, лейтенант, – прибавил он, выжимая скорость до максимума. – Издержки профессии. Сегодня ты, завтра тебя.

– А у некоторых вообще нет никакого завтра, – сказал Соловушкин. – Я выезжаю. Лично у вас все в порядке?

– Лично у меня все в полном порядке, – ответил Хромов. – Лучше не бывает.

Отключив телефон, он оглянулся на Анжелику. Там, где ее лицо не было перепачкано кровью, оно было смертельно бледным.

– Я умираю? – спросила она.

– Только попробуй, – рявкнул Хромов. – Я тебя не для этого сюда тащил.

– Жить хочется, – пролепетала Анжелика. – Если бы кто знал, как жить хочется.

Ее великолепная рыжая шевелюра превратилась в грязную мочалку. Ресниц и бровей не было. Ее дыхание было сиплым и прерывистым.

– Держись, – бросил Хромов через плечо.

– Держусь, – прошептала она. – Хотя не знаю, зачем. Я, наверное, теперь такая уродина.

– Ты самая красивая женщина из всех, которые у меня… которых я знал. А теперь помолчи, ладно? Когда ты говоришь, у тебя кровь идет изо рта, а химчистку салона в отчете не укажешь.

– Ты… сволочь… Хромов, – произнесла Анжелика, запинаясь.

– Хуже, – откликнулся он. – В полном соответствии со своей профессией.

Десять минут спустя Хромов притормозил возле входа в травматологическое отделение. Он направился туда с телом Анжелики на руках, когда навстречу ему выбежали две фигуры в белом.

– Нам позвонили из полиции, – выкрикнул тот, кто подоспел первым. – Осколочные ранения?

– Надеюсь, не очень тяжелые, – сказал Хромов, укладывая ношу на носилки.

– Вы тоже нуждаетесь в помощи. У вас кровотечение.

Он провел рукой по макушке и убедился, что это так.

– Пустяки, – сказал он, успел войти в приемное отделение и повалился на чьи-то подставленные руки.

* * *

Пришел в себя он на операционном столе, возле которого стояла симпатичная толстушка в марлевой маске.

– Не двигайтесь, – сказала она, вытаскивая пинцетом стеклянную занозу из его плеча.

– Как я? – спросил Хромов, с трудом выговаривая слова онемевшими, резиновыми губами.

– В норме, – ответила толстушка, – но стеклом нашпигованы так, что звон стоит. Не шевелитесь, пожалуйста. Вам наложили около сорока швов.

– Осколки?

– Деревянные щепки по большей мере.

– Буду Буратино, – сказал Хромов.

Шутка не удалась.

– Вас хочет видеть лейтенант Соловушкин, – сообщила толстушка, не переставая орудовать пинцетом. – Настойчивый молодой человек.

– Впустите его ко мне.

– Обязательно, – сказала толстушка и вогнала Хромову шприц в сгиб руки.

– Какого…

Он не договорил. Моргнул два раза… три… четыре, а потом его веки сомкнулись.

В следующий раз он открыл глаза в больничной палате. За окном серели предрассветные сумерки, а все его тело корчилось от боли, как у еретика на допросе у инквизиторов. На периферии его зрения возникла мужская фигура. Несмотря на то что она не была обряжена в полицейскую форму, Хромов опознал в ней младшего лейтенанта Соловушкина.

– Присядь, – сказал Хромов.

Соловушкин опустился на край кровати, парящей меж светлых больничных стен.

– Доброе утро, – сказал он.

– Правда? – удивился Хромов. – Доброе?

– Это была граната «РГД-5», – сообщил Соловушкин. – Эксперты установили по фрагментам корпуса.

– Пейнтбол, – сказал Хромов.

– Как-как?

– На ней была маркировка. «Paintball Grenade». Надеюсь, майор Криворук этого не заметил. Ему было бы обидно.

– Ему теперь все равно, – сказал Соловушкин.

Его губы плотно сошлись вместе, искривились и дрогнули.

Чертова размазня! Что было бы, если бы все кинулись оплакивать погибших вместо того, чтобы мстить за них?

– Что с Чертановой? – спросил Хромов.

– Она…

– Дальше.

– Она…

– Ты заика, лейтенант? – прорычал Хромов.

– Она умерла, – выдавил из себя Соловушкин.

Хромову показалось, будто в его грудь вогнали кол. Острый и холодный, как сосулька.

– Давно? – спросил он.

– Час назад, – ответил Соловушкин. – Примерно.