Кладбище домашних животных

Взревев, Голдмен полетел на спину, размахивая руками, безуспешно пытаясь восстановить равновесие. Он упал на вместилище останков Гаджа, сделанное в Огайо, на гроб, который стоил не так уж дешево.

«Оз – Веикий и Ушшасный пал на гроб моего сына», – с удивлением подумал Луис. Гроб с ужасным грохотом упал с козел: сперва левая его часть, потом правая. Замки лопнули. Крики и вопли собравшихся перекрыли плач Голдмена, который, после всего, сыграл самую незавидную роль. Гроб открылся и останки Гаджа, подскочив, рассыпались. Луис почувствовал тошноту… Гроб лежал на боку – теперь дно стало его боковой стенкой. Так же легко он мог упасть и по– другому… Замки еще раз щелкнули, но не закрылись. Луис увидел что-то серое.., краешек костюма, в который они запихали остатки Гаджа, чтобы похоронить. Розовые куски мяса. Может, это рука Гаджа?

Сидя на полу, Луис закрыл руками лицо и заплакал. Он потерял всякий интерес к своему тестю.., к ракетам «MX».., к постоянному противостоянию приверженцев и противников снятия швов.., ко всему на свете. В этот момент Луис Крид захотел умереть. И неожиданно, сверхъестественный образ возник у него в голове: Гадж, нацепивший уши Микки Мауса; Гадж, смеющийся и трясущий руками рядом с огромным большим Гуфи на Главной Улице в Диснейленде. Луис увидел его совершенно отчетливо.

Одна из подставок гроба опрокинулась, другая накренилась. Лежа среди цветов, Голдмен плакал. Вода текла на пол из перевернутых ваз. Цветы, ломаные и искалеченные, придавали этой сцене некую строгость.

Кричала Речел.

Луис никак не реагировал на ее крики. Образ Гаджа, нацепившего уши Микки Мауса, растаял, но перед тем, как он исчез, Луис услышал голос, объявивший, что тело будет предано земле завтра. Луис сидел, спрятав лицо в ладонях, не желая, чтобы его кто-то видел.., чтобы кто-то видел его краснеющее от слез лицо, его горе, его вину, его боль, его стыд, а самое главное, его трусливое желание умереть.

Владелец похоронного бюро и Дора Голдмен вывели Речел. Она все еще кричала. Позже, в другой комнате (одной из тех, что на всякий случай Луис зарезервировал специально для тех, кто не сможет перебороть свое горе – «Гостиная для Истеричек», может, и так) она остановилась в полном молчании. Луис, ошеломленный, но еще в своем уме, успокаивал ее там, после того, как настоял, чтоб их оставили одних.

* * *

Дома он отвел Речел в спальню, уложил в кровать и сделал ей второй укол. Потом он натянул ей одеяло до подбородка и стал изучать ее бледное, словно вылепленное из воска лицо.

– Речел, мне жаль, что так получилось, – сказал он. – Хотел бы я, чтоб этого не произошло.

– Да ладно, – ответила она странным, мягким голосом, а потом повернулась на бок, отвернулась от него.

Он почувствовал, что с его губ готов сорваться вопрос: «С тобой все в порядке?» Но Луис загнал его назад. Неправильный вопрос. Не хотел он об этом знать.

– Насколько тебе плохо? – наконец спросил он.

– Совсем плохо, Луис, – ответила она, а потом издала звук, который можно было расценить как смех. – Мне ужасно плохо.

Надо было расспросить поподробнее, но Луис не смог. Неожиданно он почувствовал, что обижен на нее, на Стива Мастертона, на Мисси Дандридж и ее мужа с кадыком, напоминающим острие стрелы, на всех проклятых гостей. Почему он вечно должен удовлетворять чьи-то потребности? Например, потребность в зрелищах… Какого черта!

Выключив свет, Луис вышел, подумав, что должен заглянуть к своей дочери.

Одним молниеносным движением он поднялся к ней.., заглянул в ее комнату, полную теней, подумав, что она – Гадж… У Луиса появилось ощущение, что все происходящее – кошмар, похожий на сон с Пасковым, который провел Луиса через лес. На мгновение измученный разум Луиса ухватился за эту мысль. Тени помогли – в комнате единственным источником света был телевизор, который Джад перенес сюда несколько часов назад. Долгих-долгих часов.

Нет, это, конечно, не Гадж. Это была Элли, которая теперь не только сжимала в руках фотографию Гаджа, но и сидела на его стульчике. Она взяла стульчик в комнате малыша и перенесла к себе. Это был маленький пляжный стульчик с парусиновым сиденьем и парусиновой спинкой. По трафарету на спинке сиденья было написано «Гадж». Речел как-то купила четыре таких стула. Каждый член семьи имел свой стул с именем, написанным на спинке.

Элли была слишком большая для стула Гаджа. Она едва уместилась на нем, и матерчатое дно опасно выгнулось. Элли прижимала к груди фотографию и смотрела в телевизор, где показывали какой-то кинофильм.

– Элли, – сказал Луис, выключая телевизор. – Пора спать.

Соскользнув со стула, Элли сложила его, явно намереваясь прихватить с собой в постель.

Луис заколебался. Он захотел сделать что-то, только не знал, что именно.

– Ты не хочешь, чтобы я тебя уложил?

– Да, пожалуйста, – попросила Элли.

– Может.., ты будешь спать с мамой?

– Нет.

– Точно?

Элли слегка улыбнулась.

– Да. Она всегда стягивает одеяло.

Луис снова улыбнулся.

– Тогда ложись.

Действительно, Елена попыталась прихватить стул с собой в постель. Девочка поставила его в голове кровати и абсурдная картина родилась в голове Луиса: вот так могла бы выглядеть приемная самого маленького в мире психиатра. Елена разделась, положила фотографию Гаджа на свою подушку. Надев пижаму, она взяла фотографию и пошла в ванную; там она положила фотографию на раковину, причесалась и приняла успокоительное. Потом, снова взяв фотографию, отправилась с ней в постель.

Луис, присев рядом с дочерью, сказал:

– Я хочу, чтобы ты знала, Элли, если мы сохраним нашу любовь друг к другу, мы прорвемся.

Каждое слово напоминало жалобный скрип ручной тележки, наполненной мокрыми тюками, и Луис, чувствуя себя опустошенным, едва смог это выговорить.

– Я хотела бы быть более стойкой, – печально сказала Элли. – И я хотела бы уметь молиться, чтобы попросить Бога вернуть Гаджа назад.

– Элли…

– Бог вернет его назад, если захочет, – сказала Элли. – Он же может сделать все.., все.., все…

– Элли, Бог не может творить такие чудеса, – тяжело сказал Луис и мысленно увидел Черча, сидевшего на стульчаке унитаза, смотревшего на Луиса тусклым взором.

– Бог делал так, – заявила Элли. – В Воскресной Школе учитель рассказывал Мэри о парне по имени Лазарь.

Он умер, а Иисус вернул его к жизни. Иисус сказал Лазарю: «Восстань!» Еще учитель говорил, что если Бог скажет, так любой восстанет из могилы. А тогда Иисус оживил только Лазаря.

Луис издал какой-то нелепый звук (день пения и невнятного абсурдного бормотания.., во денек!).