Кладбище в шкафу

Сначала, как только приехала и освоилась, девушка ходила по центру. От и до прошла Невский, дважды сходила в Эрмитаж, поднялась наверх Смольного и обошла всю Кунсткамеру. Потом ей это наскучило. Она стала узнавать изнанку города: разглядывала убранство станций метрополитена, обследовала колодцы Васьки и несколько раз серьёзно заблудилась на Петроградке. А однажды даже наткнулась на одно из мест, где можно перейти в параллель без зеркала: стык одинаковых чертежей, по которым строили оба города, оно чуть заметно мерцало, и его охраняли – девушка сразу опознала в бездомном, сидящем у стены, мага по тому, как он держался. Он Дашу тоже опознал: пристально посмотрел ей в глаза, а затем чуть заметно покачал головой, мол, лучше не лезь и иди, гуляй дальше.

Даша видела родной город другими глазами, понимала, что он не такой сказочный и идеальный, как казалось ей из домашнего заточения, но влюблялась в него… по-новому. Зная и видя недостатки, больше ценила достоинства. Хотя, пожив больше года в месте, о котором не могли и думать девяносто девять процентов петербуржцев, придиралась Даша тоже чаще. Ворчала на автомобильный смог, от которого ей первые три дня всё время хотелось кашлять, на людей, которые казались ей какими-то глупыми и суетливыми, на грязь и обветшалые фасады старого фонда. Не обошла вниманием девушка и сервис: свою любимую кафешку недалеко от школы Даша помнила, как тихое место, где можно было не дорого и вкусно покушать, но сегодня куриные отбивные показались ей пресными, картофельное пюре – липким, в соусе чувствовались лишь мука и варёная морковка, а чай походил на заваренный веник. Может, дело было в отсутствии лучшего друга: именно с Генкой они иногда убегали с уроков, чтобы поесть мороженого или пиццу, и без него то кафе перестало быть собой. Насчёт того, чтобы позвать за компанию кого-то другого, не могло быть и речи. Во-первых, таковых знакомых Даша не могла и не хотела вспомнить. А во-вторых, это место должно было оставаться их с Генкой местом, и если не с ним, то значит ни с кем.

И всё же, до возвращения в параллель Даша считала не просто дни – часы. Как Гарри, проводя каникулы у Дурслей, а Рыжик – как бедная Букля, которая вынуждена была тосковать в клетке: котяра безвылазно жил на втором этаже в Дашиной комнате и не привык к чётко ограниченному пространству. Он всё время громко мяукал и царапал дверь, чем чертовски злил родителей Даши. Если бы они не боялись своей дочери, то уже давно бы утопили несчастное животное в унитазе. И да – Дашины родители очень сильно её боялись.

Они знали, что их дочь – колдунья. Толком даже не понимали, что это означает, но всё равно боялись и ненавидели Дашу одновременно. Отец сутками орал на неё, как резаный, но, по крайней мере, больше не поднимал на неё руку. Мать при каждой встрече с Дашей вообще делала такое лицо, как будто сейчас упадёт в обморок. Прислуга не понимала, в чём дело: Фёдор оставался всё так же немногословен, но с Дашей был приветлив, и даже толстая домработница, казалось, на общем фоне относилась к Даше теплее, хотя и постоянно косилась на её ноги – не выглянут ли протезы? Раздражала.

Причина того, что Даша обедала в кафе, была проста: она и родители не могли есть в присутствии друг друга. Отец сверлил Дашу взглядом, жуя один кусок, казалось, целую вечность, буквально раскладывая его на молекулы ещё на этапе полости рта. Мать вообще не ела. Пила чёрный кофе с сахаром, смотрела в пустоту и сидела с тем видом, с каким обычно сидят люди, у которых изжога. У Даши от вида родителей пища становилась поперёк горла, и когда она впервые попросила у матери денег на кафе и поход в музей, та явно выдохнула с облегчением.

В волшебном мире про Дашу не забывали – через неделю после того, как она приехала к родителям, в дом вошли трое крепких мужчин. Они представились работниками охранной фирмы, сказали, что несколько клиентов жаловались на неполадки с сигнализацией, и теперь фирма осуществляет внеплановую проверку всех систем. Даша практически сразу поняла, что эта троица – маги из ОБТС: мужчины были в плащах, у каждого на среднем пальце правой руки надето кольцо. Если откинуть, что плащи явно не по погоде, то со стороны ничего особенного. Но только Даша видела, что прибывшие в дом люди держали кольца наготове, и плащи сделаны из коричневой драконьей кожи: изнутри они почти незаметно для постороннего были подбиты тонкой серебряной кольчужной сеткой, а снаружи зачарованы магией – надёжная броня тех, кто по долгу службы должен был работать с чудовищами и проклятиями. Такой же плащ, только старый и потрёпанный, Даша видела у Мамонова.

Троица магов походила по дому, что-то посмотрела, сделала очень убедительный спектакль о том, как они копаются в разъёмах управляющего блока и проверяют датчики, а затем ушли. Девушке даже показалось, что маги остались недовольны обустройством дома, но что поделать – это параллель. Сюда предстояло возвращаться как минимум в течение пяти лет, хотя Дашу так и подмывало крикнуть вслед, что если им что-то не нравится, то они могут забрать её обратно в Сурес.

– Ик!

Не сдержавшись, Даша икнула так, что звук разнёсся на всю улицу, а сама она вынырнула из воспоминаний. Чувство сытости было приятным, даже несмотря на то, что Даша то и дело вспоминала бергамотный чай и имбирные печенья, которыми её часто угощал Мамонов, и кухню в академии. О, там отбивные благоухали от специй, а картошка таяла во рту! Даше почему-то вдруг подумалось, что у родителей дома еда должна быть в разы вкуснее, но что поделать – раз уж они стали относиться к ней так, будто её на днях выпустили из лепрозория, то придётся есть не дома. Но стоило найти кафе поприличнее – пусть их с Генкой тихое место останется лишь счастливым воспоминанием.

А впереди уже показались ворота её дома. Они большим серым пятном выделялись среди окружающих их маленьких калиток, дизайнерских кирпичных оград и покосившихся деревянных заборов. Даша вздохнула – отец был настоящим параноиком: мало того, что он поставил вокруг дома забор два с половиной метра в высоту, так он ещё и напичкал каждый сантиметр сигнализациями. Оставалось только вырыть вокруг ров, налить туда воды и запустить пираний…

Незваный гость выбил Дашу из колеи. Девушка не боялась собак, нет. Дело было размере. Он говорил, что это ротвейлер, но Даша до сих пор сомневалась. Слишком большой и абсолютно чёрный, сейчас пёс лежал возле её ворот.

«Нет, не может быть...» – Даша изумлённо смотрела на собаку.

– Игорь?

Пёс поднял голову и посмотрел на девушку изумрудно-зелёными глазами. Сомнений больше не оставалось – это действительно был Воронцов.

– Господи… – Даша не знала, что сказать. По всем канонам полагалось радоваться внезапной встрече, но что-то тревожное было в том, что Игорь нарисовался на пороге на четвереньках. – Что ты здесь… ладно, потом. Зайдёшь?

Пёс кивнул и встал с земли. Хромая на переднюю лапу он поплёлся за Дашей.

***

– Что это?! – Отец был не то, что багровый, он буквально позеленел от злости, едва лишь увидел на пороге жмущегося к Дашиному бедру грязного пса невероятных размеров. – Это что за чмо?!!

– Это Игорь, – коротко ответила Даша, инстинктивно сделав полшага назад, в глубине души всё ещё опасаясь, что отец может её ударить.

– Немедленно выгони вон эту паршивую шавку из моего дома!!!

– Понимаешь, пап, – девушка подбирала слова. – Это… не то чтобы, как ты выразился, шавка.

– Что значит не то чтобы ша… ах… АААААА!!!

Сергей Петрович в ужасе заорал. Конечно, одно дело знать, что магия, гипотетически, где-то существует, и иногда замечать, как по кольцу твоей дочери бегают искры. Но видеть, как на твоих глазах огромная псина превращается в человека – это уже перебор.

Даша не могла поверить своим глазам. Она только две недели назад рассталась с Игорем на платформе вокзала, и две недели назад он выглядел немного небрежно, но вполне прилично. Сейчас парень являл собой жалкое зрелище: грязная оборванная одежда, бледное, обросшее двухнедельной щетиной, лицо, тело сплошь покрыто синяками и кровоточащими ссадинами, правое предплечье кое-как перебинтовано какой-то непонятной тряпкой. Девушка широко открытыми глазами смотрела на друга, чувствуя, как её нижняя челюсть в буквальном смысле отпадает. Игорь же стоял молча, исподлобья смотря на неё грустным, затравленным взглядом.