Кладоискатели (сборник)

Увидев альбом, я подумал о фотографии…

Мужичок вернулся минут через десять и присел рядом со мной на крылечке.

— Ты не заметил, — спросил я, — кто выходил отсюда?

— Работал я, — сказал он, подумав. — Но вроде девка какая-то выбегала.

— Давно?

— Да, может, с час будет. Или меньше чуток… Работал я…

— Ты вспомни хорошенько, — попросил я. — Может, знаешь ее… Нужно это, понимаешь?

— Чего ж не понять. Только не глядел я… Пробежало что-то, это верно, помню. А знаю не знаю, этого не скажу. Ходят к нему всякие. И девки, бывает, ночуют.

Он помолчал, потом спросил осторожно:

— Можно, я на Витьку погляжу?

— Наглядишься еще, — пообещал я. — Родителей его знаешь?

— Здороваемся… Люди как люди. Без рогов…

— Давно они тут?

— Годов двадцать. Витьку-то, покойника, я вот таким помню.

Он показал рукой, каким он помнит Витьку. Отзывался он о Витьке как-то пренебрежительно.

— Тебе, я смотрю, парень не сильно нравился…

— Нехорошо, конечно, про мертвого, — сказал он задумчиво. — Но струи в нем не было. Я вот, к примеру, знаю, что ежели дом леплю, так он и мне, и детям моим нужен. А Витька как цветочек рос. Лютик, одним словом. Ты меня понимаешь, инспектор?

— Не так чтобы, — признался я.

— Лучше не объясню. Ну, вот с капустой такое случается. Кочан не завяжется — она и попрет в лист… Точь-в-точь, как волосатики нонешние. Все у них в волос уходит, все соки. Потому и худые. Замечал, поди?..

Я усмехнулся.

— Значит, по-твоему, Витя в лист рос?

— Ну да. Не пойму только, почему убили его… За так ведь не убивают.

— Бывает и за так, — сказал я.

— На улице бывает, в драке пьяной тоже. А тут его, видать, кокнули с соображением, потому что и тебе заодно приложили. Выходит, запутался в чем-то Витька. А в чем он, цветик этот, мог запутаться, я и ума не приложу. С другой стороны, ежели ты к нему пришел… Не зря ведь пришел…

Хитрый мужичок от рассуждений незаметно подкрался к вопросам. Отвечать на них у меня не было охоты, да если бы и была, нечего мне было сказать мужичку. А Витю он, кажется, понимал. Его оценки не противоречили моим мимолетным впечатлениям. И в то же время…

«За так не убивают»…

— Ночуют, говоришь, тут, — сказал я. — А родители как? Не препятствуют?

— Так ведь это когда бывает. — Он прищурился и косо глянул на меня. — Это когда их дома нету…

— Сегодня, например…

— Не знаю, — неохотно ответил мужик, затаптывая окурок.

Я понял, что он врет, но не стал настаивать. Я не удовлетворил его любопытства — он платил той же монетой. Или просто не хотел мужик ни на кого наговаривать.

— Про девку не вспомнил? — поинтересовался я.

— Работал я, — сказал мужик сердито. — Леший ее вспомнит… Может, то и не девка была, а вовсе парень…

Он замолчал. В конце улицы показалась машина. Гномики в моей башке стучали молоточками.

Производственная травма оказалась не настолько серьезной, чтобы надолго вывести меня из строя. Но несколько дней я все-таки провалялся в постели. Друзья навещали меня, принося служебные новости и кулечки с лакомствами. Жена ухаживала за мной, поила чаем и вела разговоры о разводе. Она говорила, что ее утомляет житье рядом с опасностью, не уточняя, впрочем, что при этом имеется в виду. Мне казалось, что я лично не представляю для нее опасности; а если меня когда-нибудь стукнут по голове чуть сильнее, то это, с одной стороны, будет чем-то напоминать развод, а с другой — никто из нас не гарантирован ни от дорожной катастрофы, ни от рядового падения с лестницы. Эта примитивная логика до нее почему-то не доходила. Мы мило препирались, а в перерывах я читал научно-фантастическую книжку, где герой последовательно превращался из мужчины в женщину, а потом снова в мужчину. Звали его не то Тыр, не то Мыр, но это в общем-то было не так и важно.

Наконец все это мне надоело: и беседы о разводе, и научная фантастика. Дождавшись в одно прекрасное утро ухода жены, я выбрался из постели и с помощью двух зеркал изучил свой затылок. Царапина на шее подсохла, а небольшая припухлость под волосами была почти незаметна. Били меня неким эластичным предметом, а рану на шее я заработал, уже падая на пол — ударился об угол столика. Относительно эластичного предмета, как мне доложил Петя Саватеев, в среде наших экспертов состоялась небольшая дискуссия, однако единого мнения выработано не было. Орудием убийства мог быть как железный прут, засунутый в резиновый шланг, так и что угодно другое, вплоть до дубинки. Предполагалось, что убийца Вити принес этот предмет с собой. Витины родители по крайней мере утверждали, что в доме ничего подобного не было. Об альбоме они тоже не имели понятия. Но каких показаний можно было ждать от этих людей? Им надо было прийти в себя, успокоиться хоть немного.

Криминалистическая экспертиза тоже мало что дала. Следов разных, мужских и женских, в доме Лютиковых было навалом. Отпечатков пальцев — куча. Но какие из них принадлежат убийце, и принадлежат ли — пойди разберись. Ко всему прочему альтернатива «парень или девка». Чернявый мужичок запутался окончательно, а других очевидцев найти не удалось.

В распоряжении следствия оказался некий загадочный предмет — маленький золотой кружочек, на котором с одной стороны был изображен воин с копьем, а на другой выцарапана надпись: «С любовью А. В.». Кругляшок этот выпал из кармана Витиных джинсов, но имел ли он какое-нибудь отношение к делу или нет, можно было только гадать. Лаврухин проконсультировался у директора местного музея Максима Петровича Сикорского. Золотая бляшка на языке археологов называлась брактеатом и представляла собой односторонний оттиск с монеты согдийских времен. Такие оттиски находят при раскопках могил зороастрийцев, манихейцев и прочих сектантов доисламского периода. Находят их в оссуариях, глиняных сосудах, куда зороастрийцы складывали кости своих покойников.

Сообщив Лаврухину эти сведения и заметив попутно, что в фондах заозерского музея ни оссуариев, ни брактеатов не имелось, Сикорский удалился восвояси. Петя Саватеев, присутствовавший при разговоре, немедленно заявил, что он готов лететь в Среднюю Азию, чтобы лично переворошить могильники древнего Пенджикента, а заодно все музеи Таджикистана, Туркмении и Узбекистана. Но Лаврухин холодно отверг Петино начинание, и Петя обиделся. С этой обидой, прикупив к ней коробку мармелада, он и явился ко мне. «Юмор какой-то, — сказал он, разрывая ленточку на коробке. — Ежу понятно, что золотишко краденое. Старик не желает понимать очевидные вещи».

Он ждал сочувствия. Он его не дождался, хотя и съел весь мармелад. Поняв, что разговора о вещах очевидных у нас не получится, Петя перешел к вещам менее очевидным и попытался дедуктивно разрешить вопрос: почему меня стукнули один раз, а Витю измолотили до смерти? «Тут обязательно должен быть смысл», — говорил он, округляя свои и без того круглые и карие, как у пастушонка на альбоме, глаза. Я успокоил Петю, подтвердив, что смысла тут действительно вагон и маленькая тележка. Ушел он от меня сытый и морально удовлетворенный.

Проводив Петю, я подумал, что и впрямь пора выздоравливать.

Бурмистров критически оглядел меня и приветственно погремел черным пластмассовым стаканчиком с карандашами. Есть у него такая привычка — греметь стаканчиком. И вскользь поинтересовался:

— Закрыл больничный?

Я кивнул и присел на свое любимое место — у окна. В кабинет плыла совсем не майская жара в смеси с запахами бензина и расплавленного асфальта. Внизу, под окном, чихал и плевался мотор катка: заозерский горкомхоз торопился отрапортовать об успешном завершении месячника по благоустройству. В чахлом скверике напротив управления мальчишки играли с лопоухим щенком. Неподалеку от них скучала на зеленом сундучке мороженщица в белом халатике. Вдали, за деревьями, золотились луковицы церквей.

— Надумал что-нибудь, пока лежал?

— Саватеев надумал. Сожалеет, что меня не прикончили.

Бурмистров покосился на меня и посоветовал не тянуть с рапортом.

— Оправдываться можно? — спросил я.

— В разумных пределах.

Лицо у него было в этот момент кислое, и я подумал, что неприятности не закончились для меня ударом по голове. Так оно в общем и вышло. Бурмистров в сущности-то мужик добродушный и покладистый. Но то, что произошло со мной в Витиной мастерской, выходило за рамки его понимания, и он сообщил это мне в подобающих случаю выражениях, а потом и поинтересовался, что же я все-таки надумал, пока лежал. Я промямлил что-то насчет альбома и той фотографии, которую мы обнаружили в квартире Астахова. Бурмистров прищурился.