Кладоискатели (сборник)

— А потом?

— Потом она разносит…

— Кто вскрывает письма?

— Она обычно. Кроме личных, конечно.

— Письма регистрируются?

— Безусловно.

Я пожелал взглянуть на книгу регистрации корреспонденции. Мне ее показали. Того письма, которое я хотел найти, в книге не числилось. Ни в марте, ни в апреле, ни в мае в музей не поступало письмо от Карониной. Я не поверил книге, в которой вообще трудно было разобраться, и попросил сами письма. Я сверил поступление с наличием. Расхождений не было… Я просмотрел письма… И хоть я не представлял себе, о чем должно было говориться в ТОМ письме, я бы его все равно узнал, почувствовал, догадался… Того письма не было.

— Чудеса, — сказал я Сикорскому. — Прямо-таки потрясающие чудеса.

— А что вы ищете?

— Ищу то, не знаю что, — сообщил я, глядя на Веронику Семеновну, и попросил ее просмотреть записи в книге. Все ли они сделаны ее рукой?

Она посмотрела.

— Да, — сказала она.

И никаких следов подчистки.

Ответов было два, нет, пожалуй, три. Впрочем, в третий верилось слабо. Племянница Карониной говорила правду — письмо она отправляла. Эта женщина была не из тех, которые любят выдумывать. Да, ответов было два. Или письмо не дошло… Или Вероника Семеновна его не зарегистрировала.

Но, может, существовал и четвертый ответ?

Она вышла последней. Постояла на высоком каменном крыльце, дожидаясь, пока сторож кончит возиться у дверей с замком, потом сошла на дорожку и направилась на улицу. Я дал ей отойти метров на сто пятьдесят и двинулся вслед по другой стороне.

Вероника Семеновна всем цветам предпочитала зеленый. Она опять была в зеленом платье, правда, другого фасона. Я не представлял себе, как бы она выглядела, скажем, в желтом, но зеленый ей явно не шел. Ей надо бы носить что-нибудь пестренькое, оно бы контрастировало с выражением ее лица и компенсировало бы хмурость. Но таинственна женская психология, неисповедимы поступки.

Она зашла в два продовольственных магазина, потом свернула в переулок. Я знал, что она должна пройти мимо небольшого пруда, окруженного тополями, и выйти на тесную площадь, к автобусной остановке.

У пруда я окликнул ее. Вероника Семеновна оглянулась и остановилась. В глазах ее ясно читалось: «Ну что вы ко мне пристали?»

— Присядем на минутку, — указал я на скамейку.

С тополей летел пух, сбивался в комки, которые медленно перекатывались по земле. Посреди пруда, на островке стоял гипсовый мальчик с веслом. На берегу какой-то парнишка поджигал грязно-серые шары тополиного пуха. Они вспыхивали и исчезали. Я подозвал мальчишку, отобрал у него спички и зашвырнул в пруд.

— Как вы думаете, что он сейчас сделает? — спросил я Веронику Семеновну.

— Купит спички, — сказала она равнодушно. — Мальчишки упрямы.

— Взрослые тоже иногда ведут себя как упрямые мальчишки, — заметил я. — Вам решительно нечего мне сообщить?

— Я хотела бы понять вас.

— Вы говорили нам как-то, что считаете Лиру Федоровну порядочной женщиной. Что это значит?

— Я думаю, что она не способна на подлость.

— Как она вела себя по отношению к вам?

— Нормально, по-моему…

— Вам известно, почему она порвала с мужем?

— Ходили разные слухи. Говорили, что он…

— Вас это никак не касалось?

— А почему оно должно меня касаться?

— Вы знакомы с родителями Лиры Федоровны?

— Мне уже задавали этот вопрос. Нет, не знакома. Федора Васильевича я видела на сцене театра. А Тамара Михайловна несколько раз заходила в музей, когда Лира работала у нас.

— Что ей надо было в музее? И когда она приходила в последний раз?

— Не знаю, что ей было надо. Они разговаривали во дворе. А когда? Кажется, в прошлом году, незадолго до того, как им разойтись… Я говорю о Лире…

— И с тех пор вы с Тамарой Михайловной не встречались?

— Может быть, на улице… Да… Кажется…

— Вы разговаривали? Здоровались?

— Я никогда с ней не разговаривала. Просто раскланивались.

— Лира Федоровна получала какие-нибудь письма? Личные? Служебные?

— Нет, по-моему. Хотя… Но это было давно… Вероятно, с год… Какое-то письмо я клала ей на стол.

— У вас отличная память, Вероника Семеновна…

— Как у всех. Мне показалось, что Лира расстроилась, прочитав письмо.

— Вас это не заинтересовало?

— Я не любопытна.

— Вас удивляют мои вопросы?

— Да.

— Что вы думаете о Наумове?

— Он всегда казался мне порядочным человеком Я считала, что он любит Лиру.

— А сейчас?

— Не знаю. Я никого не хочу осуждать.

— Как вы отнеслись к тому, что Лира Федоровна сошлась с Астаховым? Я слышал, что были другие прогнозы на этот счет.

— Астахов был красивым мужчиной. И не робким. А прогнозов никто не строил. Максим Петрович понимает, что Лира…

Вероника Семеновна не договорила и покосилась на меня весьма неодобрительно. Конечно. Все они там порядочные люди. А я вот хочу узнать, должен — в какие такие тартарары письмо Карониной провалилось. Не верю, что не дошло оно до рук Вероники, женщины с отличной памятью, женщины, которая никого не желает осуждать и ни в чьи дела не вмешивается.

А может, воздержаться пока от вопросов? В апреле это было, Вероника Семеновна… В апреле… Вы за своим обшарпанным столом сидели… А Лирочка — напротив. И вот пришел почтальон…

Да, гнусная это была история, и финал у нее оказался не менее гнусным. Замкнулось преступление само на себя. Суток не прошло после памятной беседы у пруда — и все кончилось.

Но прежде чем это случилось, мы успели поднять целый пласт… Нет, не почвы, а мусора, дерьма, отбросов.

И легла четкая межа, отделившая любовь от уголовщины.

Впрочем, о любви тут говорить как-то вроде и неудобно. Наумов довольно остроумно заметил, что «все произошло на гормональном уровне».

Возможно, он и прав…

Утром из командировки вернулся Петя Саватеев. И утром же в прокуратуру была вызвана Тамара Михайловна. Сухонькая старушка с седыми букольками поднялась по лестнице и села в кресло у стола Лаврухина. В глазах у нее стыла смертная тоска. Поняла старушка, что серьезного разговора не избежать, что всплывет грязная тайна, которую она желала бы унести в могилу, надеялась, что обойдется все, усилия к этому прилагала, ва-банк даже пошла — дочке развод с мужем устроила.

Как все-таки живуча ненависть… Да и страх тоже.