Клан – моё государство 2.

– Его партия испохабила,- Евлампий вздохнул.- Раньше-то, небось, в каждую задницу заглядывал, а волю дали, растерялся, да и в свою не с руки смотреть.

– Так пусть приедет в наши посмотрит,- дед Павел зычно захохотал и сквозь смех простонал:-Ума может прибавится.

Ничего не зная о событиях, происходивших в стране, старики, привыкшие к прямому общению, взгляду глаза в глаза, словам, произносимым и выполняемым, получив телевизор под конец жизни и неизвестно чем руководствуясь в своих оценках по поводу того или иного факта, показанного на экране, ни разу не ошиблись. Все политики и руководители страны получили прозвища. Горбачёва назвали "лысым бомахом". Ельцин получил прозвище "лось". Председатель Верховного Совета Лукьянов был поименован "замшевым". На вопрос Сашки: "Почему?", старики ответили: "Слишком гладкий и мягкий". Руслан Хасбулатов стал "апостолом" с объяснением, что те тоже писали. Министр обороны Язов получил кличку "дредноут" за свою непробиваемую, как у бронированного крейсера, прямолинейность. Николай Травкин, чьи выступления несколько раз транслировали, был назван "хорошим глупым мужиком". Гавриил Харитонович Попов, показанный купающимся в проруби, был окрещён "налимом". Собчак долгое время обсуждался стариками и был прозван "лопатой", можно, мол, и канал копать и могилу. Депутаты Верховного Совета – "бурундуки", каждый свою норку обустраивает и туда тащит, между делом выскакивает к микрофону, посвистит и прячется. Проницательности стариков не было предела. Юрик, спокойный парень, шаставший по округе ко всему принюхиваясь, получил прозвище "шайтан-бойтан", а засыпавший их вопросами Тирк,- "ангелом", по примеру тех ангелов, что Господу покоя не давали, выпытывая Создателя обо всём,- пояснили они.

Дедам, прожившим многие годы в отрыве от людей, не оформлявшим пенсий и не получавшим от государства ничего, было наплевать на происходящее в стране, но чувство принадлежности к народу и вечному, не важно с какой властью, под названием страна, частью которой они были, всё-таки отражалось и в них.

– Что, Санька, некому этих охламонов в Москве разогнать?- спросил дед Павел.

– Некому. Там, в столице, каждый о себе заботится, а до остального народа им дела нет.

– Испокон веков народ наш страдает. По что?- не унимался дед Павел.- Аль бабы наши не так родят, аль ещё причина какая есть? Сплошное кровопускание,- подвёл он итог.

– Хуже всех пришлось крестьянину,- сказал Сашка.- Его совсем замордовали. Сколько экспериментов на нём поставили уже, а всё продолжают безостановочно.

– Пожалуй, если мне память не изменяет, то самое время для него сладкое пришлось на начало века,- дед Павел тяжело вздохнул, видимо вспоминая прошлое.

– Тебе-то что до земли?- урезонил его Евлампий.- Ты ведь не пахал, не сеял.

– Чудак-человек. Я строил, золото копал, и чем хуже ему, кормильцу, было, тем сильнее я пупок надрывал. При Николашке я мог деньгу зашибить за полгода и полгода жить потом в разгуле, а при нонешней власти, хоть бы я сто лет горбатил, всё в песок уйдёт. И труд мне мой не в радость. Ты вот зачем со мной сюда сбёг?- сердито спросил дед Павел.

– Дурной был, вот и согласился,- ответил Евлампий.

– Во, Сань, что жисть с человеком делает. Смотри. Всю войну он коноводом прошёл, пушки таскал. Фриц его дважды пометил, медальки имеет за то. Европу видел, а ума не нажил. Истукан.

– Идол,- поправил его Евлампий.

– Царя небесного,- добавил дед Павел.

– Не забижай,- насупился Евлампий.

– Чем это я тебя обидел? Тем, что мы с тобой тут не от сладкой жизни оказались? Нехристь ты, ей-богу. Да не будь тут Саньки, не объявись он тогда на тропе раненый, нас бы давно черви съели.

– За то его и люблю как сына,- Евлампий смахнул слезу.- Потому, что может Господь и сподобил его к нам явиться на старость нашу в помощь.

– Как же, нужон ты ему, Господу, пень трухлявый, без роду и племени, чтоб он тебе ниспослал благодать в лета твои, за жизнь твою, ту, что ты во грехе прожил.

– Может я и грешен, всяко в жизни пришлось, а зло творил по глупости своей, что вспоминать. Меня-то, небось, тоже не миловали и калачом сахарным не кормили, и у меня к нему, к Господу, есть что сказать, коль есть он,- Евлампий обидчиво шевелил губами.

– То-то,- согласился с ним дед Павел.- Мне, к примеру, всё равно, кто Саньку нам подсунул,- он подмигнул Сашке,- хоть сатана, хоть совесть его, хоть Господь. Мне человек в нём настоящий важен, слово его железное. Вот он нас не забыл, не бросил, хотя и мог. А дядьки, что в Москве в кресло главное садятся, многих мы уже пережили, даже не вспомнили ни о тебе, геройски прошедшего войну от первого до последнего дня, ни о матери-вдове-солдатке, что в деревеньке одиноко мается. Что им народ? Мы для них – дерьмо.

– Сам ты это слово,- совсем обиделся Евлампий.

– Ну тебя, пойду в дом от богохульства.

– Ну, ладно,- стал оправдываться дед Павел, видя, что Евлампий поднимается, чтобы уйти.- Не злись. Ну, не дерьмо. Смерды. Скот. Да как угодно назови, смысл один.

– Сами они дерьмо,- сказал Евлампий и отошёл.

– Ты, чай, и правда осерчал?- спросил вдогонку дед Павел.

– Что мне на тебя серчать, столько годов вместе живём – не съели друг друга. Пойду чаёк поставлю,- ответил ему Евлампий.

– Не, немного обиделся,- сказал дед Павел Сашке.- Самую малость. Я его, как на духу, вижу. Айда чай пить. Да и с Евлампием надо мириться, а то дуться начнёт,- он встал с бревна.

– Лучше замириться,- подтвердил Сашка.- Чего из-за хамов московских ссориться? Этого ещё нам не хватало.

– Во-во, Санька, правду говоришь,- пробасил дед Павел, и они направились в дом.

Глава 2

Семнадцатого августа Сашка позвонил Скоблеву, чтобы переговорить о предстоящих в Москве событиях.

– Здравствуйте, Анатолий Давыдович. Как у вас там дела?

– Как дала – так родила,- ответил Скоблев.- Хорошего мало. Всё замерло в готовности. Момент ожидания.

– Военные что?

– В полной готовности только близкие к министру обороны, а остальных решено задействовать приказами, которые доставят в части нарочные в последний момент.

– Давыдович, а охрану вокруг Горбачёва как будут делать?

– Начальник личной охраны за несколько часов до условного времени отбудет из Фороса по семейным причинам, он в команде переворотчиков давно. Остальные – не в курсе. Про планы известно мало в этом вопросе. Знаю, что подразделение морской пехоты Черноморского флота будет сконцентрировано вокруг резиденции Горбачёва по сухопутному периметру, а с моря должны подойти два корабля, один там постоянно трётся.

– Ваш человек, который возле Горбачёва, что сообщает?

– Интересного – ничего. Хозяин работает, пишет, часто звонит по столицам республик. Семья отдыхает, загорает, купается. Подозрений нет.

– Вы его посвятили в предстоящие события?

– Да, сделал это. Боюсь, парню придётся хренова-то. Он самый молодой в команде.

– Будем надеяться, что до ликвидации Горбачёва дело не дойдёт.

– Хотелось бы верить.

– А в Москву он звонил?

– Да, несколько раз по "вертушке". Два раза Ахромееву, но вот о чём они говорили – сведений нет, потому что мой человек снял прослушивающее устройство, так как переворотчики ведут запись, и их аппаратура обнаруживает всё.

– Ахромеев что, в курсе?

– Его не посвящали, но он знает, что готовится переворот, а о том, информировал ли он Горбачёва, не знаю. Доклад Горбачёву Ахромеев подготовил, я его просмотрел, вам сбросим часов через пять, заводим в машину. Доклад объёмный, в нём между строк есть и о возможном перевороте, так как условия имеются в организационных структурах высшего военного руководства. Не могу поручиться, что Горбачёв это увидит.

– Давно подготовлен доклад?

– Ахромеев передал лично перед отлётом Горбачёва в Форос в аэропорту.