Кланы в постсоветской Центральной Азии

В западной политологии была предпринята попытка описать причины актуализации клановой организации. Одни исследователи оценивали кланы с эссенциалистских позиций (или субстанциональных), наделяя их некоторым неизменным набором качеств и свойств, обеспечивающих этим группам жизнеспособность. Одним словом, эти политологи считают кланы носителями традиции, не исключаемой современностью, но, напротив, актуализирующейся в современной реальности.

По мысли других, клановая идентичность приобретает современное звучание, когда интересы этнических групп вступают в острый конфликт с государством. Еще одна часть исследователей полагает, что клановая организация является средством консолидации элит постсоветской Центральной Азии в условиях ослабления государственной власти [15] .

15

Collins К. Clans, Pacts, and Politics: Understanding Regime Transition in Central Asia (Ph. D. diss., Stanford University, 1999), chs. 2 and 3.

В статье «Политическая роль кланов в Центральной Азии» Катлин Коллинз обосновала отличие сущности кланов от клиентализ-ма. «Кланы – это целые сети или сети отношений, горизонтальных и вертикальных, – пишет она, – которые объединяют идентичные связи, основанные на подвижном экономическом ресурсе покровительства» [16] .

В результате эмпирического исследования К. Коллинз показала, что кланы не могут быть отнесены к элитным группам, так как в их состав входят люди с разным социальным статусом, но могут однозначно определяться как гомогенные этнические или конфессиональные группы [17] .

16

Collins K. The Political Role of Clans in Central Asia // Comparative Politics. January. 2003. P. 174.

17

Ibid. P. 174–178.

Важным с точки зрения уяснения клановой организации стало замечание А. Мака о том, что групповая коллективная солидарность «включает в себя развивающееся взаимодействие между внешними вызовами и внутренними правилами группы, в которых каждая группа обновляет свои методы и реагирует на изменяющийся политический процесс» [18] . Этот же исследователь отмечает актуализацию традиционных социальных связей в современном политическом процессе [19] .

18

McAdam D. Tactical innovation and the pace of insurgency. Am Social Rev. 48 (6). 1983. P. 735–754.

19

McAdam D. Recruitment to high-risk activism: the case of freedom summer. Am J. Social. 92 (1). 1986. P. 64–90.

По утверждению С. Тароу, «мобилизация ранее существовавших социальных связей снижает социальные транзакционные издержки при проведении протестных акций и удерживает участников вместе даже после того, как энтузиазм противостояния миновал свои пиковые значения» [20] .

Большое значение для понимания взаимодействия центральной власти и кланов имеют положения авторов, вскрывающих механизм редистрибуции в центральноазиатских регионах.

Концентрируя государственные ресурсы, власть или распределяет их в качестве вознаграждения сторонникам (в нашем случае клановым лидерам. – Авт.) за их лояльность, в то же время ограничивая доступ к активам оппозиции [21] , или направляет «локальным элитам» для мобилизации собственного властного потенциала [22] .

20

Tarrow S. Power in movement. Cambridge University Press. Cambridge, 1994. P. 22.

21

Diaz-Cayeros A., Magaloni B., Weingast B. Tragic brilliance: equilibrium party hegemony in Mexico (April) Available at SSRN 2003 // URL:abstract=l 153510 (17.11.2021 r.); Weingast B. Second generation fiscal federalism: the implications of fiscal incentives. J. Urban Econ. 65. 2009. P. 279–293.

22

Ochoa-Reza Myltiple arenas of struggle: federalism and Mexicois transition, to democracy // Gibson E. (ed) Federalism and democracy in Latin America. Johns Hopkins University Press. Baltimore, 2004. P. 256–257.

В работе, посвященной персоналистским режимам, Стив Гесс сделал предположение о том, что мобилизация интересов локальных элит может вступить в противоречие с общенациональными интересами и в конечном итоге привести к фрагментации государств. С другой стороны, децентрализация власти, распределение полномочий между центром и местными локальными сообществами может стать эффективным механизмом борьбы с коррупцией и социализации персоналистских режимов [23] .

По мнению Гесса С., дифференциация интересов локальных сообществ препятствует формированию общенациональной конструктивной и протестной повестки, что, с одной стороны, создает дополнительные преференции консервации авторитарных режимов, а с другой – затрудняет формирование общенационального целеполагания на прогресс [24] . Между тем преодоление фрагментации социума возможно только на основе стратегии, разделяемой большей частью граждан.

23

Hess S. Authoritarian Landscaps. Popular Mobilization and the Institutional Sources of Resilience in Nondemocracies. Springer. N.Y.: Heidelberg Dordrecht London, 2013. P. 20.

24

Hess S. Authoritarian Landscaps. Р. 21.

Значительная часть зарубежных ученых считает идентичной природу и характерные черты новых независимых государств Центральной Азии, а следовательно, общность условий, фундирующих клановую организацию [25] .

Глава 1 Кланы постсоветской Центральной Азии: исторические и теоретические основы осмысления

1.1.Теория и методология исследования

Определение концептуальных подходов к анализу феномена кланов, включенного в общий контекст социальной стратификации, обусловило обращение к теоретическим положениям социологии и социальной философии.

25

См. напр.: BurghartD.L. Sabonis-Helfth in the Track of Tamerland. Central Asia's Path to the 21^st Century. Washington: DC8 NDU, 2004. P. 91–126.

Функционалистские представления о социальной структуре вообще и стратификации в частности исходят из того, что границы структуры и страт представляют собой препятствия, ограничивающие свободу действий независимых субъектов. Границы страт детерминируются общей системной целесообразностью. Акцент в структурном функциональном анализе смещается в сторону описания отношений внутри страты, упуская или придавая меньшее значение влиянию внешних факторов, в том числе культурно-исторической опосредованности ее морфологических признаков [26] .

26

См.: Parsons Т. Societies: Evolutionary and Comparative Perspectives. Prentice-Hall, Englewood Cliffs, New Jersey, 1966.

Теоретические посылы структурного функционализма имеют ограниченные возможности в описании феномена современных кланов вообще и постсоветской Центральной Азии в частности. В отличие от кланов традиционного общества, имевших формат, определенный кровнородственной и этнокультурной принадлежностью, «морфологический скелет» современных клановых объединений подвижен, и его «архитектура» имеет свойство адаптироваться в общем мейнстриме социальных трансформаций. Таким образом, относительно малодинамичные и устойчивые границы клановой идентичности традиционного общества обретают в современном прочтении новые свойства подвижности и прозрачности. Под последней понимается отсутствие строго определенных преград (например, родственной принадлежности) для интеграции в клановые сообщества.

Малопродуктивным представляется модель корреляции клановых скрепов с общесистемным этосом. Скорее напротив, признаки этой идентичности направлены в противоположную инкорпорации сторону и отражают некие специфические особенности инаковости. Сказанное, конечно, не означает, что современные кланы являются образованиями, автономными и вырванными из общего социального контекста. Безусловно, общие социальные процессы активно влияют не только на морфологию кланов, внутриклановые отношения, но и способны сужать или расширять их функциональное пространство. Однако смыслы, фундирующие клановую идентичность, все же не всегда направлены в сторону общесистемных основ.

Еще одной характеристикой, ограничивающей использование концептуальных положений функционализма в изучении феномена кланов, является вторичность вводимых в социологический анализ факторов внешней среды, опосредующих стратификацию.

Несмотря на актуальные черты и характеристики кланов постсоветской Центральной Азии, родовые качества остаются значимой чертой их социального качества. Причем с утратой идеологической и ценностной консолидации, сформировавшейся в советский период, патриархальный элемент кровнородственных отношений и непотизм в социальной реальности обрел новое звучание [27] .

27

Панниер Б., Клевцова А. Династии и непотизм в центральноазиатской политике // URL:(дата обращения:14.12.2019).

В связи с ограниченной продуктивностью функциональной концептуализации кланов наиболее релевантным представляется современный структурационистский подход их описания. Автор оригинальной социологической теории структурации, Э. Гидденс, предложил собственное видение социальной стратификации, более релевантное в том числе в описании клановых сообществ [28] .

В основе его теории лежит не граница свободы действий субъектов, но «структурирующие свойства», благодаря которым в социальных системах обеспечивается их «связанность» и воспроизводство социальных практик. По мнению Э. Гидденса, свойства, связывающие социальные системы, «в элементарном своем значении представляют собой “генеративные” (порождающие) правила (и ресурсы)» [29] .

28

Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. М.: Академический проект, 2018. – 528 с.

29

Там же. С. 59.