Классная дама

— Кто вам сказал?

— Дети, — я почти и не соврала. — Дети очень наблюдательные, поручик, и поверьте, они, конечно, умеют врать, но здесь соврать им сложно. Это не попытаться меня разжалобить, уверяя, что вся тетрадка оказалась залита чернилами…

— Возможно, может. Передавить горло, толкнуть, ударить, но для этого маг должен находиться постоянно рядом с жертвой. Если я захочу вас убить, а вы успеете выскочить, я буду для вас… впрочем, нет, я не смогу, разумеется, — поправился он, и была то вежливость или попытка скрыть оговорку? — Но маг посильнее все равно будет для вас безопасен, если вы убежите. Получится ли застрелить человека, если он находится в другом крыле здания, вас разделяет множество стен, а пистолет у вас в руках? Ответ — нет.

Допустим… допустим, я поверю ему сейчас, но что тогда послужило причиной загадочной смерти?

— А ее тело?..

— Владыка с вами, — усмехнулся поручик. — Его сожгли, как только прошло три часа с момента, как доктор констатировал смерть. После последней эпидемии, как вы помните, тела перестали предавать земле. Но тело осматривал доктор, и он ничего не нашел. Мага мы исключили.

Были еще два вопроса, которые меня занимали помимо откровенности Ягодина.

— Почему вы не стали… учиться магии? Я не знаю, как сказать это правильно.

— Не захотел, — честно признался Ягодин. — Если бы у меня был талант к музыке, вы бы тоже спросили, почему я жандарм, а не музыкант? Я оставил магию, как и музыку, для себя. Я до сих пор пускаю кораблики за имением, пока никто не видит.

Как бы мне хотелось, чтобы ты был сейчас открытым со мной не потому, что тебе нужно во что бы то ни стало усыпить мою бдительность, расположить меня и склонить к сотрудничеству. Как бы я была рада, если бы эти ответы шли от чистого сердца. Хоть кто-то, кто не мечтает уничтожить и втоптать меня в грязь. А Софья была насторожена, и холодок пробегал по спине, несмотря на все еще ощущаемую теплую магию. Ее беспокоило что-то, но что, она не могла сказать или же не хотела.

— Кто в академии ваш человек? К кому я могу обратиться, если мне понадобится помощь?

— Я не знаю. Мы почти приехали, Софья Ильинична, полагаю, господин полковник ответит на этот вопрос.

Лжет или действительно знает не все? Я допускала и то, и это. Поручик — не самая большая шишка при такой фигуре, как полковник жандармерии, и на месте Ветлицкого я бы тоже не очень доверяла болтливому мальчику, потому что он даже при первой встрече успел рассказать куда больше, чем мог бы… и это при том, что слова Ягодин подбирал как заправский писатель. Или все это видимость, постановка, рассчитанная на нас, курочек из академии, а, козочка?

Мы наконец-то остановились. Поручик быстро, желая опередить возницу, выскочил, обошел экипаж, распахнул дверь и подал мне руку. К тому, что так или иначе я вынуждена соприкасаться с людьми, мне придется привыкать долго.

Я ступила на подножку, поскользнулась, Ягодин подхватил меня, я вскрикнула — но не потому, что телесный контакт стал ближе, чем допускали приличия. Просто проклятая книга выскользнула из чулка и шлепнулась возле подножки, подло сверкнув сладострастной надписью.

Что. За. Черт.

Глава пятнадцатая

Софья вспыхнула, поручик тоже, я осталась безучастна. Подумаешь, скверные стишки.

— Ужасный слог, — сказала я, принимая от залившегося румянцем Ягодина книжку. — «И веером коварно скрыты, манят меня твои ланиты». — Спасибо, козочка, какой кошмар. Бить этой книжкой нужно автора, чтобы он больше никогда не писал стихов.

Его сиятельство не знает о некоторых аспектах жизни в академии. Например, о том, что вопреки запретам к воспитанницам применяют телесные наказания — избиения, черт возьми.

— Этими откровенно погаными виршами, — медленно проговорила я, демонстрируя Ягодину книжку, словно до этого он не успел ее рассмотреть, — классная дама била воспитанницу. Его сиятельство хоть немного интересовался заведением, в котором зрел заговор?

Мы смотрели друг другу в глаза, краска с лица поручика от моих слов сошла разом, и краем глаза я видела остолбеневшего возницу. Что он себе напридумывал — бог весть.

— Дортуары, в которых немного теплее, чем на улице, и одеяла тоньше, чем кисея, — отрывисто перечисляла я, впадая в ярость. — Отвратительная еда. Старших девочек держат впроголодь, а за малейшие провинности воспитанниц выставляют на всеобщее посмешище. Больше того, их неприкрыто унижают классные дамы и учителя. Программа обучения не выдерживает никакой критики, она вроде бы есть, на самом деле ее нет. Пансионерки не бывают на воздухе, никто не занимается их развитием как личности… — Перегнула палку, бывает, пора прикусить язык. — Простите, поручик, это все стоит высказать явно не вам.

— Нет, отчего же… — Ягодин выглядел не столько растерянным, сколько потерянным, а мне он вовсе не показался нежным цветочком — так реагировать на мои резкие откровения, даже если они пришлись не по адресу. — Я сообщу его сиятельству… В том, что вы говорите… Хотя… Простите, Софья Ильинична, я откланяюсь. Вас отвезут обратно в академию, экипаж в полном вашем распоряжении.

И он ушел. Не обернувшись, пропал в арке, как в пасти дракона. Я что-то сказала не так, не тем тоном или он попал под чары Софьи? Настолько, что сбежал, как только сумел?

Меня привезли не в тюрьму. Двухэтажное светлое здание на берегу застывшей сейчас реки, и я поежилась от порывов ветра, хотя магия Ягодина влияла на меня до сих пор — мне было тепло. Возница подошел ближе, удостоверился, что я адекватно воспринимаю реальность, покашлял, указал рукой на парадную дверь, которую передо мной уже услужливо распахнули. Это правда, меня ждут и, похоже, не с палачом, не то чтобы это что-то сильно меняло для меня в общем и целом. Дверь комнаты нужно запирать и подпирать чем потяжелее, и хорошо, что сейчас зима, а в самой академии прохладно — я могу не опасаться подброшенной в постель ядовитой змеи.

Змей и без того вокруг меня предостаточно.

Я зашла, меня тотчас пригласили пройти на второй этаж, и пока я поднималась, чувствовала странное сердцебиение. Связывать его с волнением я не торопилась, я не опасалась Ветлицкого, не настолько, чтобы мне плохело и кидало в жар. Козочка моя, нет, просто нет. Ты молода, у тебя играют гормоны… неважно, что это, но не время. Я обещала тебе его сиятельство, да, я помню, у меня, несмотря на возраст, прекрасная память, но давай, пожалуйста, не сейчас. И я не имела в виду Ветлицкого, князей много, не застревай на одном варианте, обойди весь базар.

С таким же успехом я могла яйцами забивать гвозди. Юная неглупая, как я уже могла не единожды убедиться, головка растеряла все свое лучшее, почувствовав первую, черт бы ее побрал, любовь, и я не представляла, как с этим бороться. Хуже всего — это была еще и моя голова. И мое тело.

Я вошла в кабинет — смахивающий на крысу секретарь открыл мне дверь и отскочил в сторону — и заставила себя небрежно кивнуть. Ветлицкий сидел за столом, что-то писал, с одной стороны, он меня ждал, с другой — не выказывал нетерпения. Мне было плевать, Софья надулась. Я молчала, прошла и села. Книгу мне некуда было деть, и я пристроила ее на колени так, чтобы название не было видно.