Клавдия Шульженко: жизнь, любовь, песня

— Шульженко вернулась! — и стали аплодировать ей.

Владимир Коралли несколько растерялся, но быстро взял инициативу в свои руки и объявил Ядвигу Махину. Уходя со сцены, он шутливо погрозил Клаве пальцем. Зал заметил, рассмеялся. Но едва Махина вышла на затемненную сцену, все стихло так, что был слышен вздох глубокого старинного кресла, куда устало опустилась Ядвига.

«Нет, мы пойдем другим путем», — усмехнулась Клава.

Глава 9

В начале нового, 1929 года Шульженко в составе труппы приехала в Москву. В первый раз в своей жизни. Перед отъездом она проявила характер и настояла на том, чтобы ее приняли в штат, что и было сделано довольно быстро.

Москва удивила и разочаровала Клаву. Она не ожидала, что Красная площадь такая маленькая. В несколько раз меньше их главной площади в Харькове. Мавзолей Ленина стоял в строительных лесах — из деревянного он превращался в каменный, постепенно принимая свой окончательный вид, каковой мы лицезреем сегодня. Клава отметила, что в Москве огромное количество крестьянских подвод, много шума, хаоса и беспорядочного движения. Москва оказалась крикливым городом с огромным количеством непонятно куда спешащих людей. Очевидно, в эти первые московские дни Шульженко начинала понимать, что Ленинград — часть ее души.

Московский январь 29-го года был холодным и бесснежным. Клавдия постоянно мерзла и боялась простуды. Первый спектакль «Аттракционы в действии» был назначен на 9 января в помещении московского цирка.

Утром директор мюзик-холла объявил Клаве, что из всего репертуара ей разрешили исполнить всего две песни. Так она столкнулась с тем, что называлось жесткой государственной цензурой, особенно когда ее возглавляли трусливые дураки. Шульженко растерялась. До начала спектакля оставалось несколько часов. Она понимала, что с двумя песенками выходить нельзя. Это станет провалом — в первом московском выступлении. Выхода не было. Руководство мюзик-холла решило вообще исключить Шульженко из программы. А это означало разрыв контракта. Она понимала, что в свои неполные 23 года оставалась не у дел, в полной неизвестности. Возвращаться в Харьков, униженной, оплеванной? Никому ничего не объяснишь. В Ленинград? Снова выступать в кинотеатрах… Да, там стабильный заработок, хорошая концертная работа, но она уже успела увлечься мюзик-холлом!..

(Краткая библиографическая справка: «„мюзик-холл“ — распространенная на Западе и в Америке форма зрелищного предприятия. Представляет позднейшее видоизменение кафе-шантана, варьете. Программа спектакля м.-х. состоит из самых разнообразных номеров, начиная от рекламы со сцены товаров и кончая неприкрытой порнографией в балете (номера т. н. герлс). Форма м.-х. в СССР, естественно, не могла привиться». Большая Советская Энциклопедия, 1938 год.)

…Клавдия спокойно собирала чемодан, решив сегодня же вечером ехать в Ленинград. В Москве ей делать было нечего. Раздался телефонный звонок.

— Срочно пиши заявление. Я тебе сейчас продиктую, — услышала она бархатный голос Утесова. — И не вздумай хлопать дверью. Они только этого и ждут. Сейчас за тобой приедет таксомотор!

«В Главный Комитет по контролю за репертуаром при Главлите (театрально-муз. секция)

от артистки эстрады К. И. Шульженко,

Малая Спасская, Коптельный пер. 1 кв. 9. тел.: 4–66-12.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Настоящим прошу дать разрешение на публичное исполнение следующих произведений: „Красный мак“, „Нет, никогда“, „Рохель“, „Жорж и Кэтти“, „Папиросница и матрос“, „Физкультура“, „Гренада“.

Месяц январь дня 9 1929 г.»

В этот же день на бланке Центрального управления гос. цирками было начертано: «Дорогой Николай Александрович! Артистка Шульженко, исполнительница жанровых и шуточных песен, сегодня должна дебютировать в мюзик-холле. Просьба к Вам просмотреть сегодня репертуар и разрешить 3–4 песни. Заранее благодарю. С товарищеским приветом Управляющий Госцирком А. Н. Данкман».

Таинственный для потомков Николай Александрович просмотрел все тексты, которые начертала карандашом торопливая рука Клавдии. Читал он внимательно, с ручкой, заправленной красными чернилами. В песне «Красный мак» напротив строк «и выйдя на площадь, сзывает к восстанью рабочих кварталов трудящийся люд» написано: «Чепуха какая-то, танцовщица — и в роли вождя революции». Но еще больше досталось «Гренаде» (Ю. Мейтус — М. Светлов). Все стихотворение испещрено красными вопросительными и восклицательными знаками, а строчка «и яблочко-песню держали в зубах» яростно перечеркнута.

Вместо семи Клава вечером спела пять вещей, и московская публика, как известно, всегда отличавшаяся от ленинградской, приняла Шульженко на «ура». Московский дебют состоялся. Это была победа. Но Шульженко почему-то не чувствовала себя победительницей, возможно, оттого, что день 9 января дался ей, как никогда, тяжело.

Спектакли шли с аншлагами. За месяц вперед билеты были распроданы. Казалось, перипетии с утверждением репертуара остались позади, но не тут-то было. Вскоре в журнале «Рабочий и театр», издаваемом Российской ассоциацией пролетарских музыкантов, известной своими погромными выступлениями в стиле доносов, появился первый в столице отзыв на выступление К. Шульженко:

«Растерянно и глупо звучат „песенки“ Шульженко. Появление этих убогих шансонеток, безвкусно подаваемых к тому же, — бесспорный срыв программы. С. Дрейден».

Справедливости ради надо сказать, что этот С. Дрейден в 30–40-х годах был одним из самых искренних поклонников и пропагандистов творчества Шульженко, но пропагандировать ее он начал с вышеприведенных строк.

Не знаю, какая реакция была бы сегодня на подобную статью о дебюте той или иной певицы, певца, артиста — неважно в каком жанре или виде искусств. Но уверен, что строки С. Дрейдена — не для слабонервных. Шульженко снесла их мужественно, а ведь ей еще не было и 23 лет. Однако последовали оргвыводы, и спустя некоторое время почти весь ее репертуар был запрещен. Красные чернила неведомого нам Николая Александровича возымели действие. Музыкальный критик С. Дрейден был невероятно горд: пошлости в Москве стало меньше.

Хотелось бы сделать небольшое отступление. В конце 20-х годов в Москве работало около полутора тысяч эстрадных артистов самых разных жанров. Сценических площадок для их выступлений было очень мало. Большинство из них выступали в лучшем случае в ресторанах, а так — в обыкновенных пивных. Появился даже термин — «пивная эстрада». Только ленивый не писал фельетонов о ней. Не обошли ее и такие талантливые люди, как М. Кольцов, Ильф и Петров, Ю. Олеша. Борьбу с несчастными эстрадниками, которые в большинстве своем ничего другого делать не умели, а то, что делали, — делали плохо, объявили не на жизнь, а на смерть. Кто-то из них пытался переквалифицироваться, кто-то стрелялся, многие спивались, но эстрада не становилась лучше. И тогда за дело взялась РАПМ. «Пролетарские музыканты» быстро покончили с эстрадой примерно к 1932 году. Но тут все эти организации с чудовищной аббревиатурой прикрыли. И оказалось, что уцелели небольшие островки — Дунаевский, Смирнов-Сокольский, Утесов, Шульженко (список можно было бы продолжить).

Клавдия Шульженко оказалась в Москве в самый разгар исторической битвы с пошлостью на советской эстраде. Когда раздается грозный начальственный крик «Ату его!», всегда наготове свора подручных. Им не важно, кого гнать и за что. У них такая профессия — загонять до смерти. Так всегда было и всегда будет. Так и сегодня. Только изменились правила игры, гончие стали более цивилизованными, поменяли словарный запас и вооружились самой изощренной демагогией. Увы, это нормально и обычно для тех видов человеческой деятельности, где высокий уровень конкуренции… Независимо от строя, страны, религии, цвета кожи — слаб человек, слаб в своих страстях и желаниях. Правда, бывают исключения. Они и являют нам вершины человеческого духа.

Шульженко дрогнула, что и понятно. Она заметалась в поисках нового репертуара, подготовила новую программу на основе народных песен. Выступала. Ей аплодировали. В прессе не ругали. Но и не хвалили. Просто было молчание в течение нескольких лет. Ну нет такой певицы и все тут. И на том, как говорится, спасибо. Значит, можно передохнуть, перевести дыхание. Она, как всегда, много и упорно работала. Эта работа привила ей вкус к фольклору. Впоследствии она постоянно включала в свой репертуар лирические испанские, итальянские и кубинские песни. Вспомним хотя бы ее знаменитую «Голубку», она исполняла ее в течение нескольких десятилетий. В конце 50-х едва только начинала звучать по радио «Голубка», сразу возникала ассоциация с именем Фиделя Кастро. Вот так песня Шульженко сделала популярным Фиделя среди доверчивых и простодушных советских людей, к которым я, естественно, причисляю и себя.