Клавесин Марии-Антуанетты

– Ты занят? Ну, я тебя не буду отвлекать… ты меня только запусти в запасники…

– Что?! В запасники?! – В голосе Дроздова послышался ужас.

– А что такого? – недоуменно переспросил Старыгин. – Когда тебе нужно было для работы, я всегда шел навстречу…

– Ладно, приходи, – Вячеслав почему-то понизил голос. – Только не раньше трех.

Старыгин предъявил на входе свое эрмитажное удостоверение и вошел в служебное крыло музея.

Ему не раз приходилось бывать в кабинете Дроздова, и он шел туда уверенно, ни у кого не спрашивая дорогу. Он уже приближался к нужной двери, когда она распахнулась, и из кабинета вышли один за другим трое мрачных мужчин в одинаковых кожаных куртках. Все трое нисколько не были похожи на музейных работников – при взгляде на них в голову приходил только какой-нибудь милицейский сериал. Последний из них, прежде чем покинуть кабинет, обернулся и многообещающим тоном проговорил:

– Не думайте, мы еще вернемся!

Старыгин проводил странную троицу недоуменным взглядом и, предварительно постучав, вошел в кабинет коллеги.

Кабинет Дроздова выглядел странно.

Обычно кабинет настоящего музейного работника выглядит как филиал того же музея после налета банды «зеленых» или посещения большой группы шестиклассников: на всех столах, подоконниках, стульях и вообще свободных местах, даже на полу, разбросаны рисунки и гравюры, эскизы и наброски, раскрытые книги и листы рукописей, находящиеся в данный момент в работе.

А у Вячеслава в кабинете наблюдалась стерильная чистота – на рабочем столе, не говоря уже об остальных горизонтальных поверхностях, не было ни единого клочка бумаги, ни одной книги.

Сам хозяин кабинета сидел за столом, подперев подбородок кулаком, и глядел перед собой пустыми глазами.

– Что это у тебя так чисто? – удивился Старыгин. – В отпуск собираешься?

– Ага, в отпуск! Бессрочный и без содержания! – простонал Дроздов. – Видел этих орлов?

– Тех троих в кожанках, что сейчас от тебя вышли?

– Вот-вот! Это милиция, и они теперь у меня каждый день появляются, прямо как по расписанию!

– А в чем дело? Что у вас случилось?

– Случилась у нас большая неприятность. Директор по всему музею сигнализацию установил.

– Ну и что? У нас тоже везде сигнализация. А как иначе? Музеи огромные, в фондах полно шедевров мирового значения, им же надо безопасность обеспечить?

– Это да, кто спорит, только у нас какая-то сигнализация оказалась неудачная, буквально каждый день срабатывает по непонятной причине. То ли на мух реагирует, то ли просто на плохую погоду. Она срабатывает, милиция приезжает и начинает у нас свои порядки наводить. Видишь – у меня в кабинете пусто? Это они распорядились, чтобы на рабочих местах художественные ценности не находились. А как прикажешь работать? За каждым рисунком в хранилище бегать? Так и то – теперь, чтобы в запасники попасть, нужно столько документов оформить, как раньше для выезда за границу… сам понимаешь, так много не наработаешь! Ладно, что я тебя своими проблемами гружу, у тебя своих хватает. Ты что-то у нас посмотреть хотел?

– Ну да, эскизы Боровиковского. У вас ведь их много?

– Имеется кое-что! – горделиво проговорил Вячеслав. – Раз в десять побольше, чем в Третьяковке!

– Но ведь теперь, ты говорил, к вам в запасники невозможно попасть?

– Никому не расскажешь? – Вячеслав вопросительно уставился на гостя.

– Честное благородное! – отозвался Старыгин.

– Тогда пошли!

Вячеслав поднялся из-за стола и вышел в коридор.

Там он огляделся по сторонам, убедился, что бравые милиционеры удалились, и повел Старыгина куда-то в глубину служебного крыла.

– Разве вход в хранилище с этой стороны? – осведомился Старыгин, стараясь не отставать от коллеги.

– Тс-с! – Тот прижал палец к губам и снова оглянулся. – Сейчас все увидишь!

Он свернул в узкий боковой коридорчик, стены которого были отделаны темными дубовыми панелями, и остановился возле высокой голландской печи, покрытой бело-синими изразцами. Взявшись за вьюшку, повернул ее как дверную ручку. Ближняя к печи панель отодвинулась, как дверь купе. За ней оказался темный проем и винтовая лестница, уходящая в глубину.

– Надо же, оказывается, у вас тоже есть потайные двери и секретные переходы! – удивился Старыгин. – Я думал, это только в восемнадцатом веке устраивали такие романтические аттракционы, а в практичном девятнадцатом, когда строили этот дворец, к строительству подходили более буднично.

– Романтика тут ни при чем, – ответил Вячеслав. – Великий князь Михаил Павлович, для которого строили этот дворец, хотел иметь удобный способ незаметно покинуть свои апартаменты. Ладно, заходи внутрь и спускайся, я пойду следом и закрою дверь.

Старыгин нырнул в темноту и начал медленно, на ощупь спускаться по винтовой лестнице. Дроздов закрыл изнутри потайную дверь, так что на минуту стало совсем темно, и включил предусмотрительно захваченный фонарик.

Винтовая лестница сделала два круга, и Старыгин оказался перед низенькой железной дверью. Он дождался Дроздова. Вячеслав отпер дверь большим кованым ключом и снова пропустил Дмитрия Алексеевича вперед.

– Ну, вот мы и в хранилище! – сообщил он с законной гордостью. – Если бы не этот потайной ход, не знаю, как бы мы работали в новых условиях.

Они находились в огромном сводчатом подвале, все стены которого занимали старинные резные шкафы и стеллажи. В центре помещения тянулся длинный ряд рабочих столов, за которыми сосредоточенно работали сотрудники музея.

Вячеслав достал из кармана потрепанный блокнотик, сверился с ним и пошел вдоль ряда шкафов, то заглядывая в блокнот, то проверяя номер, указанный на очередном шкафу. Наконец он нашел нужный шкаф, остановился и выдвинул из него огромный ящик. Перед Старыгиным лежали несколько старинных коленкоровых папок самого внушительного размера. И такие ящики, и подобные папки были Старыгину хорошо знакомы: в запасниках Эрмитажа, так же, как и здесь, в них хранятся графические листы, офорты, рисунки.

– Ну, вот твой Боровиковский! – хозяйским жестом указал Вячеслав на содержимое ящика. – Работай!

Дмитрий Алексеевич развязал тесемки и открыл первую папку.

Здесь были сложены в идеальном порядке эскизы к ранним портретам работы Боровиковского. Старыгин осторожно перекладывал листы один за другим. Вначале он увидел несколько эскизов к портрету поэта Василия Капниста, затем последовала целая стопка эскизов и подготовительных рисунков к знаменитому портрету императрицы Екатерины. Боровиковский изобразил ее не великой государыней, повелительницей колоссальной империи, а умной, немного усталой пожилой женщиной. Императрица была изображена в простом домашнем платье на прогулке в Царскосельском парке.

Перебрав содержимое первой папки, Старыгин приступил к следующей.

Здесь находились наброски к работам более зрелого периода – к портретам Лопухиной, Арсеньевой, князя Куракина.

В следующей папке были эскизы к парадному портрету Павла Первого – император был изображен в полный рост, в торжественном одеянии для коронации.

Но нигде не было видно ни Марии Нарышкиной, ни ее дворца.

Старыгин был человеком терпеливым. Это качество необходимо в профессии реставратора. Огромное терпение требуется для того, чтобы день за днем снимать с картины слой старого лака, не повредив бесценную живопись, для того, чтобы долгими часами восстанавливать крошечный фрагмент картины…