Клетчатый тапир

Варвара почувствовала, что краснеет. И что это сегодня нашло на Кони? Девушка вскинула голову и пристально всмотрелась в усталое, словно затуманенное лицо, показавшееся ей в утреннем свете почти некрасивым. «Да она совсем не думает о том, что говорит, — догадалась Варвара. — Что-то ее гложет, и даже сильнее, чем тогда, когда случилась эта беда с Лероем. Голубой отряд? Не похоже. Тогда остается…»

— Варюша, загляните ко мне!

Девушка одним прыжком взлетела на крыльцо, и Кони посторонилась, пропуская ее в дверь. В этом коттедже девушка ни разу не была, и представления о жилище самой очаровательной женщины Пресептории были у нее самые противоречивые. Но то, что она увидела, поразило ее абсолютной непредсказуемостью: вся маленькая прихожая была увешана сетями. Разумеется, это были не подлинные рыбацкие, а декоративные, даже игрушечные сети, и морской запах, идущий от них, был не естественным, а чуточку парфюмерным, но по этим серым ячеистым драпировкам были разбросаны самые настоящие морские звезды, крыльями бабочек распахивались перламутровые створки, цеплялись тупыми рожками разноцветные веточки кораллов, и было еще что-то, не земное, но явно изъятое из моря какой-то планеты, и не сама Кони собрала все эти сокровища — это очевидно, — а кто-то, кто знал ее причуды и лелеял их…

— Я лечу с первым кораблем, — грустно проговорила Кони, — страшно отпускать сосунков одних, но при первой же оказии примчусь сюда снова. Перетащить все это на новую площадку я не успеваю — да и надо ли? А вот одну вещь мне все-таки хочется оставить вам… По-моему, пригодится.

Она отвела в сторону складки драпировки, и под нею засветилось дивной чистоты зеркало.

«Странно, — подумалось Варваре, — а мы, оказывается, одного роста… Впервые вижу Кони без каблуков. И она к тому же улетает — вот уж когда в Пресептории начнется форменная зима!»

Она невольно задержала взгляд на собственном отражении: на фоне сетей, да еще и в полумраке крошечного холла она казалась самой себе какой-то новой, с трудом узнаваемой. Словно стала выше, стройнее. Вскинуть руки — и всплыть куда-то вверх. И глаза огромные, чернущие — в полумраке не видно их колодезной зелени; щеки ввалились, сколько дней уже совсем не до еды, а волосы от здешней воды распушились — ну прямо как у тигры с «черной стороны», зверюги сказочной, чуть не ставшей приемной мамашей для Степки Пидопличко.

— Забирайте, забирайте, — торопливо проговорила Кони, словно боялась передумать. — Вашу лабораторию еще не перевозили на новую площадку, вот и упакуйте вместе с приборами… Хотя оно ведь не бьется. А все остальное…

Она повернулась и быстро вышла. Вышла бесшумно, без такого привычного цоканья высоченных каблучков. Варвара потрогала зеркало — оно неожиданно легко отделилось от стены и словно прилипло к ее ладоням. Было оно ледяным, но почти невесомым. Отнести к себе? Она огляделась — как-то неловко выносить вещь из чужой комнаты. Лучше зайти погодя. И заодно разглядеть получше все эти музейные редкости, развешанные по стенкам. Неужели Кони бросит их здесь?

Она прислонила зеркало обратно к стене и тихо провела пальцем по поверхности диковинной светло-сиреневой раковины; раздался певучий звук, и внутри родилось эхо — раковина запела. Тише… тише… едва слышно… все. Нежный, тоскливый звук — на Земле такого не бывает.

Она опустила руку. Почему такой непреодолимой притягательностью обладают именно звуки? Но снова тронуть эту розовато-лиловую завитушку, рождающую нездешнюю песню, нельзя, это — чужое. Это было только для тех двоих.

Она вышла из домика на улицу, уже совершенно очистившуюся от накипи тумана. Теперь можно было и поторопиться. Последний десяток метров она пролетела, едва касаясь земли, не забывая по своей давнишней привычке комментировать про себя собственные действия: «В трапезную она влетела на бреющем полете…»

Половина столов была сиротливо сдвинута в угол, остальные составлены в три ряда. Первый из них был занят бритоголовыми разведчиками, меж коими как-то нечаянно затесался добрый молодец Кирюша Оленицын; второй, самый многолюдный, приютил еще оставшихся в Пресептории метеорологов, телятников и экипажи обоих кораблей. А вот за третьим столом сидели только двое — Теймураз и его краса ненаглядная. Перед ними стояло невообразимое множество всяких мисочек, тарелочек, соусников и прочих сервировочных излишеств, никак не подходящих к общей атмосфере эвакуационной спешки. К тому же они усиленно делали вид, что им обоим очень весело.

Но действительно весело было только за средним столом, где уже успела воцариться бесподобная Кони. Как это она могла показаться кому-то некрасивой? Она была божественна, ослепительна, лучезарна. Два экипажа общей численностью в четырнадцать человек, потеряв аппетит, глядели ей в рот. Голубой отряд сдержанно, но приветливо косился в ее сторону.

Варвара тоже направилась к ней, но в тот же миг все одиннадцать разведчиков, не прерывая своего негромкого разговора, поднялись со своих мест, а тот, что сидел рядом с Гюргом, отодвинул свободный стул, так что Варваре не оставалось ничего другого, как сесть на предложенное место.

Остальные так же синхронно опустились, словно всю жизнь только тем и занимались, что репетировали подобные церемонии. Ничего себе, нашли царицу морскую! Она скосила глаза — ага, Теймураз таки наблюдал за всей этой процедурой. Прекрасно!

— Салат или кокос?

— Как всем… спасибо. Нет, нет, Джанг, достаточно.

— Киб, живо лимончик! Капнуть на креветку? Или майонез?..

— А это креветка? Да она с курицу! Спасибо, Шэд.

— Томаты с Матадора, на заправочном буйке обменялись деликатесами с одним сухогрузом…

— Лех, вы меня закормите. Помилосердствуйте!

А Гюрг молчит, сыпанул ей на тарелку какого-то розового горошка, не спросясь, и ресниц не подымает. У всех рукава рубашки закатаны выше локтя, а у него — запонки. С черным камнем. Завтра непременно надеть белую рубашку и те запонки, что Кони подарила…

— Вы купались? Как вода?

— Трудно сказать, Ага, потому что воды не было видно — туман. Впрочем, ничего особенного.

Похоже, что сегодня Гюрга отнюдь не занимает ее судьба, — следовательно, незачем рассказывать об утренних приключениях.

— А аполин этот туман не распугал?

— Вы как в воду глядели, Норд, — аполин не было. Ни одной.

Ну, посмотри, посмотри и спроси хоть что-нибудь — сколько можно думать о чем-то своем?

И — словно угадал — властное сухощавое лицо (таким она представляла себе римских цезарей) легко и надменно обращается к ней — сверху вниз, и вдруг в пушистых зарослях ресниц ослепительно вспыхивают голубые глаза — точечные васильковые молнии, изредка возникающие над здешним морем в предутренние часы, когда их так легко спутать со звездами…

— Я все время слушаю вас, Варвара, и поражаюсь: вы — единственная, кто ни разу не спутал ни одного имени…

Значит, все это время он слушал только ее, а вовсе не был углублен в собственные мысли!

— А как же иначе? У вас и характеры разные, и лица — совсем как у аполин, они хоть и лысые, но ведь не спутаешь…

И грянул хохот. Да такой, что разом обернулся весь соседний стол. Варвара вспыхнула и разом похорошела так, что все невольно заулыбались, — не неведомому поводу для гомерического веселья, а просто потому, что иначе смотреть на нее было невозможно. Один Сусанин не дрогнул, — положив .кулаки на стол, он оперся на них подбородком и не мигая уставился на девушку. Страх и ужас в одном лице. Фобос и Деймос.