Клетка 2: Наследник клана Моретти

Мне стыдно. Мне страшно. Мне так истомно, как никогда раньше. Это был лучший в моей жизни оргазм. И единственный…

Прижимаюсь затылком к стенке лифта, прикрываю глаза. Даже не глядя на стоящего напротив мужчину, я чувствую кожей, что он на меня смотрит. Его взгляд прожигает изнутри. Заставляет внутренности плавиться, а сердце заходиться в неровном биении.

Кажется, я снова сгораю в агонии.

Я снова попала в тот ад, коим он умеет окружать. Но парадокс в том, что я наслаждаюсь этим.

Лифт оповещает о прибытии. Я распахиваю глаза и получаю подтверждение своей догадки. Джек на меня смотрит. Сюрпризом становится то, что он смотрит без ненависти. Он так же сбит с толку, как и я. Мы как два химика, пораженные результатами эксперимента. За такое обычно дают Нобелевку. Проблема в том, что мы оба не ожидали подобного. И мы обезоружены.

Створки начинают разъезжаться, и будто обухом по голове, возвращают меня в реальность. Я вспоминаю, кто я, и зачем поднимаюсь в квартиру, и непроизвольно всхлипываю, осознав, что через секунду все будет кончено.

Джек Моретти одним своим присутствием выключил напрочь мои мозги, и я допустила смертельную ошибку, и теперь жестоко за это поплачусь.

Моя реакция заставляет Джека нахмуриться. Но мне плевать. Как только двери распахиваются, я выбегаю из лифта в надежде сделать хоть что-то, но…

Едва я оказываюсь на площадке у лифта, сердце замирает от боли и страха. Хэнк стоит в дверях, пытаясь ухватить маленькую ручонку, выбегающего из квартиры ребенка. Но не успевает.

Черноволосый малыш, перебирая своими крошечными ножками, бежит мне навстречу. Мужская фигура, вслед за мной выходящая из лифта не привлекает его внимание. Малыш расплывается в улыбке, глядя на меня. Распахивает свои объятия, требуя, чтобы его взяли на ручки. А я понимаю, что плачу лишь по привкусу соли на губах. Вздрагиваю. Падаю на колени около ребенка и сжимаю его так крепко, чтобы никто не мог отнять.

Немая сцена лучше любых слов подчеркивает то, что я так старалась скрыть…

Тонкий голосок взрывает гробовую тишину площадки.

– Мамоська! Ты писва!

Глава 5

Чувство, будто мне дали под дых.

Мамочка.

Вот почему Кейт смотрела на меня, как на палача. Мне даже не нужно было делать тест ДНК, чтобы понять, чей это сын.

Мамочка.

Карлос так и не трахнул ее в том гараже, да и охранники к ней не прикоснулись.

Я единственный, кто спал с ней там, в Италии.

Мамочка.

Все эти доводы меркнут на фоне одного неоспоримого факта.

У мальчика карие глаза.

Я узнаю их из тысячи. Насыщенный оттенок темного шоколада с черным ободком. Яркие глаза, запоминающиеся. Принадлежащие древнему аристократическому роду. Глаза Элены Моретти.

– Мамоська! – Малыш обхватывает своими ручками заплаканное лицо Кейт и хмурит бровки. – Ты пвачешь?

Кейт бодрится, торопливо стирает с лица соленые капли, но слезы непрерывным потоком текут по щекам.

Лифт за моей спиной оповещает о прибытии еще оного зрителя этого театра. Мои легкие начинает колоть, и я с запозданием понимаю, что все это время не дышал. Делаю попытку, горло перехватывает, голова кружится.

Неужели это не сон?

У меня есть сын…

Сколько ему? Два или около того?

Интересно, а Кейт сказала ребенку, кто его отец?

Сердце покрывается ледяной коркой.

Конечно, нет.

Судя по тому, какими испуганными глазами малыш рассматривает меня сейчас…

Мой сын…

В поле зрения появляется Лилит. Она замирает, глядя на эту сцену и за секунду схватывает, кто тут действующие лица. Оторопело смотрит на меня, и я с запозданием и ноткой облегчения понимаю:

Она не знала.

Кейт не говорила ей.

– Кейт? – взгляд Лилит медленно переползает с меня на обнимающихся мать и малыша. Она сдавленно шипит, потом прочищает горло и повторяет. – Кейт…

Эта сучка оборачивается и затравленно смотрит на сестру, продолжая держать ребенка так, будто здесь служба опеки, которая хочет отнять его.

Взгляд голубых глаз полон отчаянья и стыда, и я убеждаюсь, что Кейт не раскрыла карты сестре.

– Кейт! – Градус накала повышается, Лилит уже с трудом держит себя в руках. Кейт, словно почуяв приближение урагана, понимается на ноги и легонько подталкивает малышка Хэнку. Тот заводит его в квартиру.

– Ты! – Лилит кричит эту фразу, а затем резко поворачивается ко мне и впивается в мое лицо полным ярости взглядом, но только на секунду. В следующую она уже бросается на меня с кулаками, и я едва успеваю блокировать пару ее выпадов, прежде чем Хэнк оттаскивает свою девушку. – Ты! Как ты мог? Ты тронул мою сестру! Я ненавижу тебя! Ненавижу!

Крик режет перепонки. Не удивительно, что она своей истерикой напугала малыша. Тот заплакал как маленькая сирена и оторопело застыл, подняв ручки вверх, чтобы поскорее оказаться у матери. Кейт поднимает моего сына и спешит унести его, чтобы успокоить. Я бросаю короткий взгляд на Хэнка, и тот кивает, поняв меня без слов. Он удерживает подругу, пока я не закрываю дверь их квартиры изнутри. Щелкаю замком.

Прислоняюсь к ней спиной и прикрываю глаза. Мне нужна чертова передышка. Слишком много потрясений за последние пятнадцать минут. Встреча с Кейт вызвала во мне противоречивые эмоции. Не так я представлял этот момент встречи с убийцей. Но… Черт, меня будто закоротило. Желание придушить ее быстро сменилось другим, и я потерял контроль над ситуацией. Потерял контроль над собой.

Но это все мелочи, по сравнению с тем фактом, что она родила от меня ребенка.

Нет, безусловно, когда я спал с ней, я понимал, к чему это может привести. Но тогда в Италии все было иначе. Я понимал, что даже если она забеременеет, это будет только к лучшему. Но я не мог представить, что ей удастся сбежать от меня, всадив мне пулю промеж ребер. А теперь вот… Чёрт, а что теперь?

Впервые в жизни, я не знаю, что делать.

Все мои планы к чертям рухнули. Но одно я знаю наверняка.

Я должен снова увидеть сына.

Эта мысль стала бальзамом для моего разбитого сердца.

Мой сын. Мой малыш.

Снова и снова повторяю это в своей голове, и все внутри оживает. Корочка льда, сковавшая сердце трескается и обнажает эмоции. Глаза печет.

Отталкиваюсь от двери, мысленно прося прощения у хозяев квартиры, которые остались на площадке, и иду на поиски Кейт.

Она сидит на диване в гостиной, прижимает к себе малыша. Он уже не плачет, теперь лишь изредка вздрагивая от проходящей истерики. При моем появлении его личико снова кривится.