Клетка для разума (сборник)
Шрифт:
Пусть они победят.
Легкая победа смягчает агрессоров. Правда, порою это кажется неприятным, но ведь, если не давать втягивать себя во всякие конфликты, или по крайней мере сделать свое участие в них минимальным, то лучше сохранить мир таким путем. Даже если при этом кое-кто пострадает, все равно это лучше.
Вновь согласившись с основными положениями своей философии, Модьун перешел на шаг.
Теперь он был голоден. Модьун вошел в ближайшую из многочисленных столовых.
И когда он сидел за столиком и ел, он снова увидел то же самое небольшое представление, что и этим утром, — людей-гиен в форме, выстроившихся
Внешне документ был очень похож на повестку, которую Модьун получил на Земле. И на мгновение он ощутил сильный прилив тепла, возникший где-то в районе копчика. Он понял — гнев, и поспешно спросил:
— Что это?
— Вы должны выступить в качестве свидетеля против четырех человек, которые обвиняются в том, что нелегально провели на борт корабля человека, не имевшего на то разрешения властей. Судебное разбирательство начнется завтра утром в девять часов в месте, указанном в повестке.
Не только каждое предложение, но каждая отдельная часть того, что произносил человек-гиена, звучали разоблачающе. Модьун только округлил рот и из него выскакивало: «О! О! О!» И это неизменное «О!» выражало его ошеломление и осознание.
Теперь он знал, почему их арестовали.
Очевидно на Земле шпионы заметили его связь с этой четверткой. Поэтому в ту же минуту, когда он Модьун, был обнаружен на борту корабля (несомненно, компьютером столовой), кто-то решил, что его друзья и были теми, кто помог ему пробраться на корабль.
Трудно угадать исход такого суда. Но, несомненно, Нунули-Повелитель начал одну из своих хитрых игр. В конце концов теперь выяснится тайная цель Нунули.
Гиена-офицер сказал с уважением:
— Меня просили обеспечить ваше присутствие на суде в качестве свидетеля.
Модьун колебался. Но что еще он мог сделать? Он постоянно думал о том, что должен позволить этим негодяям делать все так, как они того желают. Победив без борьбы, они должны будут успокоиться — такова была его философия.
Тем не менее Модьун помнил и то, к чему еще час назад призывал людей-животных. И, хотя обвинение не казалось очень серьезным и, вероятно, было только частью другого, большего плана, направленного против него, он задал главный вопрос:
— Это будет суд с присяжными и судьей?
— Да.
— Вы уверены? — настаивал Модьун. — Вы понимаете, что это означает?
— Судья и двенадцать присяжных рассмотрят свидетельские показания, а у обвиняемых будет адвокат по их выбору.
Возможно, это действительно будет справедливый суд.
— Хорошо, — сказал человек. — Я буду там.
— Благодарю вас.
После этого офицер сунул руку в карман и, вытащив еще один сложенный листок бумаги, передал ему.
Модьун подозрительно посмотрел на бумажку.
— Что это? — спросил он.
— Мне было сказано, что если вы согласитесь выступить в качестве свидетеля, то вам будет выделена каюта, как вы просили сегодня утром. Здесь указан номер каюты и ее местонахождение.
Модьун взял бумажку с заметным облегчением. Он уже беспокоился, где же проведет вторую ночь.
— Пожалуйста, — произнес он, — передайте мою благодарность Нунули-Повелителю. Скажите ему, что я ценю его любезность.
Как и было обещано, суд начался точно в девять
часов на следующее утро, и в качестве первого свидетеля был вызван Модьун.17
Зал суда был устроен так, как Модьун и представлял себе по описаниям обучающих машин.
Двенадцать присяжных, все люди-гиены, сидели на скамье для присяжных, поставленной вдоль одной стены. Судья — тоже человек-гиена — облаченный в мантию, сидел на скамье. Место свидетеля, куда вызвали Модьуна, находилось слева от судьи. Гиена-прокурор сидел за одним из столов справа, а гиена-адвокат — за другим. Прямо перед Модьуном за специальной загородкой сидели четверо подсудимых, за ними в ряд выстроились гиены-офицеры полиции. Прямо напротив различных слуг закона, за низкой оградой, располагалось несколько десятков рядов стульев, и на них сидела публика.
Все было устроено так идеально, что, когда прокурор поднялся и тут же начал говорить, голос его прозвучал как-то резко в этой тишине:
— Этого свидетеля зовут Модиунн. Он обезьяна из Африки, и он нелегально проник на борт этого корабля с помощью четырех обвиняемых. Они обвиняются в измене, призыве к мятежу, или, другими словами, они совершили уголовное преступление, которое карается смертью для всех четырех обвиняемых.
Он обращался с этими словами к присяжным. Потом повернулся к адвокату и сказал:
— Что может сказать свидетель в оправдание их ужасного преступления?
Адвокат, не вставая, ответил:
— Свидетель признается в том, что все ваши утверждения — правда. Продолжайте судебное разбирательство.
— Возражаю! — заорал Модьун в этот момент. Он весь горел с головы до ног. Со слабым удивлением он понял, что дрожит.
— Возражение отклоняется, — как-то слишком уж вежливо произнес судья. — За свидетеля говорит адвокат.
Модьун воскликнул:
— Я протестую против этой пародии на судебное разбирательство. Если оно будет продолжаться так и дальше, я откажусь выступать в качестве свидетеля.
Судья наклонился к стулу свидетеля. Он казался обескураженным:
— Что, по-вашему, неправильно в суде?
— Я требую, чтобы вопросы задавались непосредственно свидетелю и чтобы ему было позволено отвечать на них самому.
— Но это неслыханная вещь, — запротестовал судья. — Ведь это очевидно, что адвокат, который знает закон, может отвечать более квалифицированно, чем свидетель.
Тут ему в голову, похоже, пришла новая мысль.
— Да, — продолжал судья, — вы ведь из Африки. Ваши требования, они что, у вас в порядке вещей?
Модьун глубоко вздохнул. Его потрясло, какие умственные усилия приходится прикладывать судье, когда он должен выходить за рамки тех простых истин, по которым живут люди. Но Модьун отказывался соглашаться с чем-то, более нечестным, чем неправильное произношение его имени. Или фальшивая идентификация себя в качестве обезьяны. И все. В остальном он требовал только правды.
Модьун сказал:
— Я требую, чтобы суд совещался по правилам, установленным человеком.
Последовала долгая пауза. Наконец судья подозвал к себе прокурора и адвоката и они втроем о чем-то стали шептаться. Затем оба юриста возвратились к своим столам. Когда они уселись, судья своим вежливым голоском обратился ко всем присутствующим: