Клетка семейного очага

Татьяна поправила тонкую лямочку вечернего платья и с удовольствием накинула легкую норковую шубку: день прохладный, даже снежок сегодня сыплется мелкой крупкой, можно и в мехах! Шубка была новая, купленная в Греции нынешним летом. «Зотов подождет, никуда не денется. Он теперь от меня и рыпнуться никуда не сможет! Дерну за ошейник – вмиг дома будет», – подумала она с удовольствием.

…Татьяна никогда не была даже привлекательной. «Топорно тебя Гришка сработал», – говорила ей сестра отца тетка Милана, осуждающе качая головой. Их порода, как Милана Аркадьевна называла всех Коровиных, была крупной, ширококостной и ступала по земле ногами не меньше сорокового размера. Курили все: сама Милана, Татьянин отец, дед Аркадий и бабка Леонтия, когда еще были живы. Как занесло в эту семью такой божий одуванчик, как мать Татьяны, не поняли даже сами Коровины. Уже на свадьбе, глянув внимательнее на невестку, бабка Леонтия вдруг протяжно вздохнула, встала со своего места и, подойдя к ней, с жалостью пробормотала в ушко: «Крепись, девочка!» Шепот этот неожиданно услышали все, сидящие за свадебным столом. Гости замерли, а молодая жена Гриши, вдруг покраснев, но отнюдь не от испуга, звонким тоненьким голоском вскрикнула: «А я вас не боюсь!» Теперь замерла Леонтия, вмиг причислив эту худобу к вражескому стану: она-то к ней с добром, а ее как! Разве ж можно так с будущей свекровью!

Леонтия впервые переступила порог квартиры сына, лишь когда Раечка родила дочь. Они пришли втроем: отец, мать и сестра Раечкиного мужа. Принесли гору пеленок, коляску, ванночку и с любопытством осмотрели молодую мамочку. Она тут же поняла, что привело это семейство к ней в гости: желание узнать, как существо весом в сорок восемь килограммов могло выносить и родить Гришину дочь. Девочка родилась на четыре девятьсот и ростом пятьдесят четыре сантиметра. «Наша порода», – констатировала Леонтия и, довольная увиденным, ушла.

Танюша видела бабку и деда редко. Чаще по выходным. Протянутые ей на пороге кулек дежурных «подушечек» и связка любимых всеми Коровиными сдобных баранок, крепкий запах табака – вот все, что запомнилось Танюше. Умерли Аркадий и Леонтия один за другим, год в год, от рака легких. Отец Тани резко забросил курево, растолстел еще больше и стал усиленно тягать гантели. Вечером запивал силовые тренировки водочкой, увеличивая дозу день ото дня. А тетка Милана продолжала нещадно дымить, да и понятно: служила она в полку связи, общаясь в основном с офицерами и прапорщиками. Замуж так и не вышла. Под ее рост не нашлось желающего ее мужика, а жить «с болонкой», как окрестила она всех, кто мастью мельче ее, Милана не хотела.

Танюша любила тетку. Та была с ней груба, но честна. И она, Танюша, была на нее очень похожа. Правда, Милана ее жалела, вспоминая свою неудавшуюся женскую судьбу. «Лучше бы ты в маму пошла, деточка…» – ласково гладила она ее по головке. Таня лишь в седьмом классе поняла, какая у нее беда. Она выросла за лето на двадцать сантиметров, поправилась на семь килограммов и первого сентября с ревом отказалась идти в школу. Ее мать срочно вызвала Милану, и та долго разговаривала с племянницей в ее комнате. После тетушкиных внушений, вытерев слезы, Таня все же вошла в класс и удивилась: она такая была не одна. Еще две ее подруги заметно изменились не в лучшую сторону.

К окончанию школы вдруг стало ясно, что не такая уж Танечка толстушка: она еще чуть вытянулась, лишний вес ушел в рост. А рост у нее был модельный. «Ты, главное, не ешь много, Татьяна, тогда всегда будешь в форме. Забудь про белый хлеб и сахар», – говорил ей учитель физкультуры на выпускном вечере: ему тяжело было расставаться с любимой ученицей. Они пили вино в раздевалке, и Танечка распрощалась с девственностью прямо на жестких гимнастических матах.

Теперь Татьяна Григорьевна Зотова готовилась к пятидесятилетию. Только вместо приличествующего ее возрасту платья она приобрела себе бирюзовый шелковый брючный костюм, который плотно облегал ее пышную стать…

Спустившись на лифте в гараж, Татьяна бросила взгляд на будку сторожа. Вчера она заметила, что у них в доме новый охранник, красивый мужик лет сорока, седой и очень высокий. Такого же роста, что и муж. Но, в отличие от него, без пивного брюшка и наметившейся лысины.

Зотов, сидя за рулем машины, видел, как жена вышла из кабинки лифта. Равнодушно отметив, что та неплохо выглядит, вновь взъярился: Татьяна, вместо того чтобы рысью передвигаться к машине (они и так опаздывают!), встала столбом посреди стоянки.

– Таня, ну, сколько можно ждать?! – крикнул зло.

Он изумленно наблюдал, как жена не торопясь обернулась и, неспешно ступая узкими сапожками на плитку, подошла к нему.

– Что ты шумишь, дорогой, – нежно проворковала она. – Сейчас не принято приходить вовремя.

Зотов хотел было высказаться, но сдержался. В последнее время он все чаще отмалчивался. Заметив однажды, что жена изменилась, пока не мог понять, в чем конкретно. То ли стала увереннее в себе, то ли равнодушнее к нему. Он старался не думать об этом. Но иногда становилось как-то неосознанно тревожно на душе.

Зотов выехал из гаража и повернул налево. До кафе, куда они направлялись, ехать минут пять, машину брать необходимости не было. Но он не хотел пить. А отговорка «я за рулем» звучала убедительно.

Глава 3

– Ирочка, проверь, все ли готово, будь лапушкой! – Федор Степанович Курлин, преподаватель кафедры инженерной графики технического вуза, лихорадочно пытался сообразить, кого он забыл пригласить на презентацию своей книги. По внутреннему ощущению, все-таки забыл. И по количеству карточек, разложенных на столах, – тоже. Поименно гостей должно быть ровно сорок. Вместе с ним и его сыном. Бывшая жена, скривив губы в усмешке, вроде и не отказала сразу: похоже, не смогла с ходу придумать причину. Но от обидных слов не удержалась. «Хрень ты сляпал, Курлин. Ну, да что от тебя можно было ожидать? Но я приду! Хочется посмотреть на твой позор», – бросила она ему, равнодушно отворачиваясь. На его гордое заявление, что сын их имеет другое мнение, спокойно ответила: «Его право. Давно уже не мальчик». Федор был уверен, что в последний момент она все же передумает и не придет. Ну, да так даже и лучше! Он поначалу оставил своей семье ближний к сцене столик, но позже решил, что посадит за него Зотова с женой. А сын будет с ним рядом на сцене.

Он отдал своей книге три года. Еще школьником не пропускал ни одной фотовыставки в городе и, не имея собственного фотоаппарата, выпрашивал его на время у одноклассника Димки Попова. Свою камеру Федор приобрел лишь к третьему курсу института, потратив все заработанные в стройотряде рубли. Мать, узнав об этом, расплакалась – существовали они в крайней бедности. А он был уверен, что станет известным фотографом и вытащит ее из нищеты.

…Коммуналку, где они жили, Федор ненавидел всей душой. Их небольшая семья занимала самую неудобно расположенную комнату: дверь была напротив кухни. Удобства в квартире имелись минимальные: холодный, без батареи отопления, туалет и ледяная даже летом вода в единственном кране.

Соседей проживало четверо. В двух комнатах в конце коридора жила семья Глушко. Отец семейства шоферил на стройке, приходил с работы почти никакой от выпитой в гараже с дружками водки, ругаться начинал еще в общей прихожей, после чего надолго застревал в туалете. Его жена, худая, с желтым лицом и обескровленными губами тетка, караулила его под дверью, сидя на низком табурете. Как только из-за запертой изнутри двери начинал пробиваться мощный храп, она подготовленным заранее куском толстой проволоки поддевала крючок, открывала дверь, подхватывала падающего с унитаза мужа под плечи и волоком тащила в комнату. Федор, многократно наблюдавший эту сцену, ни разу не сделал попытки помочь надрывающейся от тяжести мужниного тела женщине: жалости к ней он не испытывал никакой. Уложив супруга в кровать, та шла подтирать растекшуюся лужу. Дочь этой пары была под стать отцу: ширококостная и низкорослая, она даже в свои юные шестнадцать лет отпугивала всех кавалеров не только фигурой, но и наглостью поведения. От нее отбивались все, даже пьяный грузчик овощного павильона, пропитанный запахом подгнивших плодов и пылью от грязного картофеля. Федор здоровался с ней редко, когда столкновения в общем коридоре было уже не избежать. После этого еще долго его передергивало от отвращения: девица потела и редко мылась.

Мать прекрасно знала, кто увлек ее сына фотографией, но ругаться и требовать, чтобы тот не забивал ее сыну голову ерундой, не могла. Просто не умела. Человеком этим был их сосед Василий, профессиональный фотограф. Как и Глушко, почти всегда пьяный, он тем не менее считался классным мастером, и его приглашали снимать на камеру разные мероприятия, свадьбы и похороны. Федор знал, что деньги тот зарабатывал немалые и, если бы не водка, жил бы давно в кооперативной квартире и передвигался на собственной машине. Федор был уверен, что и он сможет заработать на съемках, только для этого нужно купить качественную камеру. А она стоила дорого!