Клеймо зверя (сборник)
Шрифт:
Вот как все это случилось; донесение полицейского подтвердит мои слова.
Атхира была женой Маду – угольщика, одноглазого и злого. Через неделю после свадьбы он отколотил Атхиру толстой палкой. Месяц спустя сипай Сакат Сингх, отпущенный из полка на побывку, проходил по этим местам, направляясь в прохладные горы, и волновал обитателей Кодру рассказами о военной службе и славе и о том, в какой чести он у полковника сахиба-бахадура.
И Дездемона, как Дездемоны всего мира, слушала Отелло, и, слушая, она полюбила.
– У меня уже есть жена, – говорил Сакат Сингх, – но если хорошенько подумать, это неважно. Кроме
Двустишие:
Когда б я чести не любил, Я меньше бы любил тебя… [9] —не имеет версии, созданной на Гималаях, но Сакат Сингх был близок к тому, чтобы ее сочинить.
8
Хавалдар – в индийских частях британской армии унтер-офицер.
9
Когда б я чести не любил… – цитата из стихотворения английского поэта Ричарда Лавлейса (1618–1658) «К Лукасте, уходя на войну».
– Ничего, – говорила Атхира, – оставайся со мной, а если Маду примется меня бить, отколоти его.
– Ладно, – согласился Сакат Сингх и, к восторгу всех угольщиков в Кодру, жестоко избил Маду.
– Хватит, – проговорил Сакат Сингх, спихнув Маду под откос. – Теперь мы будем спокойны.
Но Маду вскарабкался наверх по травянистому склону и с гневом в глазах бродил вокруг своей избушки.
– Он забьет меня до смерти, – говорила Атхира Сакату Сингху. – Увези меня.
– В казармах будет переполох. Жена вырвет мне бороду, но ничего, – отвечал Сакат Сингх. – Я тебя увезу.
В казармах был шумный переполох, Сакату Сингху рвали бороду, и жена Саката Сингха ушла жить к своей матери, забрав с собой детей.
– Это хорошо, – сказала Атхира, и Сакат Сингх согласился:
– Да, это хорошо.
Итак, Маду остался в избушке, из которой была видна вся долина вплоть до Донга-Па, и жил один, но ведь никто спокон веку не сочувствовал таким незадачливым мужьям, как он.
Маду пошел к Джасин-Дадзе, колдуну, хранившему Голову Говорящей Обезьяны.
– Верни мне мою жену, – сказал Маду.
– Не смогу, – отозвался Джасин-Дадзе, – пока ты не заставишь Сатледж течь вверх, к Донга-Па.
– Говори дело, – приказал Маду и взмахнул топором над белой головой Джасин-Дадзе.
– Отдай все свои деньги деревенским старейшинам, – молвил Джасин-Дадзе, – и они созовут совет общины, а совет прикажет твоей жене вернуться.
Итак, Маду отдал все свое состояние, заключавшееся в двадцати семи рупиях, восьми анах, трех пайсах и серебряной цепочке, общинному совету Кодру. А затем предсказания Джасин-Дадзе оправдались.
Брата Атхиры послали в полк Саката Сингха, чтобы призвать Атхиру домой. Сакат Сингх пинками заставил его разок пробежаться вокруг казармы, потом передал хавалдару, который огхлестал его поясным ремнем.
– Вернись! – вопил брат Атхиры.
– Куда? –
спросила Атхира.– К Маду, – ответил он.
– Никогда, – сказала она.
– Ну, так Джасин-Дадзе тебя проклянет, и ты засохнешь, как дерево, которое ободрали весной, – сказал брат Атхиры.
Атхира заснула с мыслями обо всем этом.
Наутро она захворала ревматизмом.
– Я уже начинаю сохнуть, как дерево, которое ободрали весной, – промолвила она. – Это все проклятие Джасин-Дадзе.
И она действительно начала сохнуть, ибо сердце ее высохло от страха, а те, кто верит в проклятия, от проклятий и умирают. Сакату Сингху тоже стало страшно, ибо он любил Атхиру больше жизни.
Прошло два месяца, и вот брат Атхиры уже снова стоял за казармами и визжал:
– Ага! Ты сохнешь. Вернись!
– Скажи лучше, что мы вернемся оба, – проговорил Сакат Сингх.
– Я вернусь, – сказала Атхира.
– Да, но когда же? – спросил брат Атхиры.
– Когда-нибудь рано поутру, – ответил Сакат Сингх и пошел просить у полковника сахиб-бахадура недельный отпуск.
– Я сохну, как дерево, которое ободрали весной! – стонала Атхира.
– Тебе скоро станет лучше, – говорил Сакат Сингх и наконец рассказал ей о том, что задумал, и оба они тихо рассмеялись, ибо любили друг друга. Но с того часа Атхире стало лучше.
Они уехали вместе; путешествовали в вагоне третьего класса, как полагалось по воинскому уставу, а потом в повозке – по низким горам и пешком – по высоким. Атхира вдыхала сосновый запах своих родных гор. влажных – Гималайских гор.
– Хорошо быть живыми, – промолвила Атхира.
– Ха! – произнес Сакат Сингх. – Где дорога на Кодру и где дом лесника?..
– Двенадцать лет назад оно стоило сорок рупий, – сказал лесник, отдавая свое ружье.
– Вот тебе двадцать, – сказал Сакат Сингх, – а пули дашь мне самые лучшие.
– Как хорошо быть живыми, – задумчиво промолвила Атхира, вдыхая запах соснового перегноя; и они стали ждать, пока ночь не опустится на Кодру и Донга-Па.
На вершине горы, выше избушки, был заготовлен костер из сухих дров – это Маду сложил его, собираясь пережигать уголь на другой день.
– Молодец Маду – избавил нас от этого труда, – сказал Сакат Сингх, наткнувшись на костер, сложенный квадратом; каждая сторона его достигала двенадцати футов, а высота – четырех. – Подождем, пока не взойдет луна.
Когда луна взошла, Атхира преклонила колено на костре.
– Будь у меня хотя бы казенная винтовка, – с досадой проговорил Сакат Сингх, косясь на перевязанный проволокой ствол лесникова ружья.
– Поспеши, – сказала Атхира, и Сакат Сингх поспешил; но Атхира уже не спешила. Тогда он поджег костер со всех четырех углов и влез на него, перезаряжая ружье.
Язычки пламени стали пробиваться между толстыми бревнами, поднимаясь над хворостом.
– Правительству не худо бы обучить нас спускать курок ногой, – мрачно проворчал Сакат Сингх, обращаясь к луне.
То было последнее суждение сипая Саката Сингха.
Рано утром Маду пришел на огнище, вскрикнул от ужаса и побежал ловить полицейского, объезжавшего округ.
– Этот низкорожденный сгубил дрова для угля, а стоили они целых четыре рупии! – задыхался Маду. – Кроме того, он убил мою жену и оставил письмо, которое я не могу прочесть; оно привязано к сучку на сосне.