Клеймо

– Я жду от тебя помощи, сын мой. Сегодня же постарайся встретиться с Музаффером Баки и объяснить ему, что я готов продать имеющиеся у меня документы и оставить его фирму в покое. Но при одном только условии: никаких расписок! С жуликами надо держать ухо востро; от них можно всякого ждать: на шантаж ответят шантажом, постараются заткнуть нам рот. Понял? Короче говоря, я полностью полагаюсь на твою находчивость. Из всех моих сотрудников ты, по-моему, самый компетентный в таких делах.

Эти слова вывели меня из себя. Я вскочил и выпалил:

– Не могу вас, бейэфенди, не поблагодарить за столь высокое доверие! Вы решили, коль я сидел в тюрьме за воровство, коли встал однажды на бесчестный, позорный путь, то, значит, я - и наиболее подходящая кандидатура, не так ли?

Белиг-бей в замешательстве посмотрел на меня.

– Прости, Иффет! Сам не ведаю, что говорю. Знаю, ты - честный человек, благородный человек. Ты можешь сказать, что честным, порядочным людям не делают подобных предложений, но это уже другая тема. Не обижайся, Иффет! Садись. Понимаешь, сынок, всегда идти только прямой дорогой — очень и очень трудно. До сих пор я никогда не боялся говорить именно то, что думаю. Я не обращал внимания на угрозы, пропускал мимо ушей все заманчивые обещания. Но этим ничего не добился. Прямая дорога завела меня в тупик. Ты меня понимаешь? Чтобы продолжать путь, нужно сначала выйти из тупика. Я вынужден сделать шаг назад, свернуть вправо или влево, но только для того, чтобы снова выйти на прямую дорогу. Можешь возразить мне: дескать, когда человек оступается и падает - это не то, что камень летит на дно колодца. Человек сначала сам себя обманывает, по наивности или неосторожности, а потом благополучно привыкает к подлости. Но это опять-таки другая тема.

Сами Белиг-бей опустился в кресло, сжал виски пальцами, вид у него был самый несчастный. Откровенный разговор поколебал меня. Я посмотрел на этого отчаявшегося человека совсем другими глазами, и мне стало жалко его.

– Ну, ладно, Иффет-бей, - произнёс он после минутного молчания, - не буду отрывать тебя от работы. Прости! Сам понимаешь - попал в переплёт. А как бы ты на моём месте поступил? Впрочем, ты тоже бывал в переделках. Знаю, ты честный парень. И тебе, наверное, действительно некуда было деться, когда ты решился на этот глупый шаг. Ладно, сынок, иди работай.

Я уже был в дверях, когда Сами Белиг-бей меня опять окликнул:

– Помнишь, Иффет, закон падения в физике? Так вот теперь, чёрт возьми, я начинаю понимать, что этот закон действителен не только для физических тел, но и для людей!

***

Дело, от которого я отказался, Сами Белиг-бей поручил кому-то другому. Но ничего уже не могло спасти газету. Наше положение с каждым днём становилось все хуже и хуже. Платить жалованье рабочим и сотрудникам было нечем.

Вскоре газета "Народное право" закрылась. Сами Белиг-бей получил пост мутасаррифа, начальника округа в далёкой Анатолии, и уехал.

Глава тридцать восьмая

После закрытия "Народного права" некоторые сотрудники остались без работы, а некоторым удалось устроиться в других газетах. Старик переводчик Сезаи-эфенди подыскал для меня место в газете "Телеграф".

Владелец "Телеграфа", Али Рюсухи-бей, был, возможно, на руку и не больно чист, но зато хитёр, как дьявол. Он столь умело обделывал свои делишки, что никто не мог заподозрить его в плутовстве. Если бы не Сезаи-эфенди, старый газетный волк и отчаянный сплетник, так я, наверное, ничего бы и не узнал.

– Нам, конечно, на это наплевать, - начинал ворчать старик, когда ему вдруг хотелось по секрету пожаловаться мне на тяготы жизни, - но, к сожалению, в этом мире мало кому удаётся есть честно заработанный хлеб. Каждый устраивается, как может.

Я работал с таким же усердием, как и в газете "Народное право". Меня все любили, и я, в свою очередь, старался, чтоб все были мной довольны.

Прошло два месяца. Между "Телеграфом" и газетой "Народное благополучие" началась перепалка. Каждый день и та и другая публиковали друг против друга разносные статьи. Эта потасовка очень забавляла читателей. Тираж нашей газеты начал расти. Пройдоха Рюсухи-бей сумел нанести своему сопернику удар в самое уязвимое место. Он где-то разнюхал, что владелец "Народного благополучия", в бытность свою председателем суда в каком-то вилайете, брал взятки, и эту тему обыгрывал каждый день со всех сторон, публикуя разные документы и письма.

Похоже было, что мы берём верх. Владелец "Народного благополучия" в бессильной злобе ругал нашего редактора последними словами, обзывал его подлецом, вором, негодяем, но эти выпады били мимо цели, - нанести ответный удар ему не удавалось.

Однажды я пришёл на работу и застал в нашей комнате только Сезаи-эфенди.

– Видал, до какой низости докатились? Вот подлецы!
– воскликнул старик.

Я бросил на стол свой портфель и равнодушно спросил:

– А что случилось?

– Ты не читал сегодняшнего номера "Народного благополучия"?
– удивился Сезаи-эфенди.

– Нет, я только что из дому.

– Значит, ты ещё ничего не знаешь?

– Нет.

– Лучше бы тебе и не знать, Иффет!

У меня оборвалось сердце.

– Обо мне написали?

– Не только о тебе, Иффет, о всех нас! Но тебе больше всех перепало. Рюсухи-бея они не знают, с какого бока укусить. Так вот решили приняться за нас.

Среди газет, лежавших на столе, я разыскал "Народное благополучие" и, с трудом сдерживая нервную дрожь, развернул её. В глаза бросился крупный заголовок: "Притон для бандитов". Статья начиналась так: "Мы сочли, наконец, своим долгом раскрыть перед читателями истинное лицо бандитского притона, называемого газетой "Телеграф". Грязный пёс Рюсухи, который всю жизнь занимался подлыми делами и таким образом сумел сколотить себе состояние, основал в самом центре города бандитский притон под вывеской "Телеграф". Он сфабриковал и обнародовал фальшивые документы, пытаясь очернить перед публикой честных людей с чистой совестью и незапятнанным прошлым, которые верой и правдой бескорыстно служат обществу. Сегодня мы хотим разоблачить перед общественным мнением тех мерзавцев, которые составляют окружение этого грязного пса, и показать их истинное лицо. Мы предоставляем нашим читателям самим судить о бандитском притоне, который скрывается под зловонной вывеской "Телеграф".

Владелец "Народного благополучия" постарался облить грязью каждого сотрудника нашей газеты. Заключительная часть статьи была посвящена мне. В ней говорилось следующее:

"В этой банде оказался даже профессиональный вор, сидевший в кандалах. Этот тип является отпрыском одного из наиболее ненавистных сатрапов времен тирании. Как говорится в пословице: "Яблоко от яблони недалеко падает". Он начал воровать ещё с раннего возраста, а потом однажды ночью забрался в дом благородного человека, который его облагодетельствовал, и, угрожая оружием детям хозяина дома, очистил сейф. Всё, что мы поведали об этом воре, равно как и о всех других выкормышах из банды грязной свиньи Рюсухи, мы можем доказать сегодня перед земным судом, а завтра - и перед судом Всевышнего".

Удивляюсь, как у меня хватило сил дочитать эти строки до конца и не сойти с ума. Мой вид не на шутку испугал Сезаи-эфенди.

– Иффет, сынок! Что с тобой? Успокойся. Будь мужчиной. Ведь все знают, что собой представляет эта сволочь, - начал он меня успокаивать.

В это время в комнату вошёл наш начальник канцелярии. Он присоединился к старику переводчику и стал меня тоже уговаривать:

– Брось ты расстраиваться, сынок. Да про меня ещё и не такое писали. Понимаешь, у меня есть дом на Бей-оглу, совсем негодный уже - одно название, что дом. Так вот его три года назад я сдал одной женщине с дочерью. А потом выяснилось, что люди эти непорядочные. Я вернул им деньги и выставил за дверь. А они, значит, письмо написали, мол, до газеты я был содержателем публичного дома. Вот как, братец! Ей-богу, я подам на них в суд!

– Нам всем нужно подать на этого подлеца в суд! Его надо как следует проучить!
– воскликнул Сезаи-эфенди.

Мне удалось совладать с собой.

– Нет, нет! Кроме самого себя, мне винить некого, - сказал я и вышел из комнаты.

Через несколько минут я был уже в кабинете Рюсухи-бея и заявил, что ухожу из газеты. Главный редактор никак не хотел понять, что именно меня могло так расстроить.

– Это ребячество с вашей стороны. Меня каждый день поливают грязью - и ничего. Ладно, завтра сам напишу о тебе в нашей газете, и всё станет на свои места.