Клиффхэнгер

Бросать этого хвостатого теперь казалось Басину нечестным, да и время он все равно потерял.

Котенок пищал, не выходил, прятался в черной сырости подвала. Забивался куда-то в угол – но продолжал отчаянно кричать.

Лева выругался и полез в подвал. Спрыгнул на усыпанный осколками пол, включил фонарик. Котенок сжался в комок и от ужаса даже перестал издавать звуки.

Совсем маленький, совсем дикий, один. Потерялся, наверное.

– Не бойся, не бойся, – уговаривал его Лева, аккуратно подходя ближе в надежде, что пушистый дурачок не сбежит от него в узкое окошко.

Котенок мяукнул, осознав, видимо, что приближение большого существа неизбежно, и надо сдаваться. Лева осторожно взял маленькое тельце, пульсирующее бешеным сердцем, прижал к себе, будто пытаясь успокоить ребенка.

Кое-как Басин выбрался из подвала.

Нася не звонила еще, но точно уже была не в настроении.

Лева вздохнул и вызвал такси.

«Три минуты!» – написал он Насе.

Котенок обеспокоенно запищал, оказавшись в машине.

Басин понял, что тревожится. Ну, черт знает что. Да, он часто опаздывал. Его это не красило, в общем – но и не умаляло других достоинств. Но теперь как-то стыдно стало. Нася ждет, а он даже такую мелочь, как приехать вовремя, не осилил. Да еще и Пашка звонил вчера, может, случилось что…

Спохватился, вытащил телефон, написал «Все хорошо? Я спал, когда ты звонил».

В голове прозвучало – дзиннь! – так, еще в копилочку гадостей, вранье.

В расстроенных чувствах выскочил из такси, пряча котенка за пазухой.

Нася сидела в зале ожидания.

– Привет, – сказал Лева. – Извини, у меня… вон чего.

Нася улыбнулась, погладила маленький носик, выглянувший из-под куртки.

И они с Левой осторожно обнялись.

Полдня разбирались, как быть с котенком. Отвезли к ветеринару, отыскали людей, которые возьмут на передержку и найдут ему хозяев.

Потом грустили, что не могут оставить себе. Съемная квартира, принципиальный хозяин…

Лева обнимал Насю за плечи и утешал:

– Ну, ничего, купим себе квартиру, заведем сколько хотим котов и собак… Сейчас все наладится, честное слово.

И даже сам верил в это, надо же.

– Конечно, наладится, – улыбнулась Нася. – Ну и потом, у меня есть уже один Котуся.

– Из тех, что точно никогда не промахнутся мимо лотка, – рассмеялся Лева.

– И хотелось бы верить, что не уйдут в мартовский загул, – усмехнулась Нася. – У нас был кот. Очень классный. Умничка.

– Понимаю, – ответил Басин.

Это была одна из тех вещей, которые лучше было бы не понимать, но – из песни никак не получалось выкинуть слова. Страшная история, которую можно описать парой фраз: у меня был друг. Потом его не стало.

Неважно, что этот друг не был человеком, для души, в которой утрата проделала здоровенную дырку, это все равно. Ужасно разойтись с кем-то, кого любишь, в разные стороны – но знание, что он где-то живет свою прекрасную жизнь, всегда радует. А если он эгоистично бросил тебя – да и всех остальных, кто шел с ним – навсегда… Хотя, не навсегда. Мы же все не живем вечно.

Нася говорила про это так:

– Это такая штука, которая всегда с тобой. Когда ты переживаешь чью-то смерть, боль не проходит. Вообще. Никогда. И каждый раз, когда ты будешь вспоминать об этом, тебе будет плохо. Это как болезнь, которую нельзя вылечить, и все, что ты можешь – принимать обезболивающие. И у тебя будет много обезболивающего. У тебя будут рассветы и закаты. У тебя будут моменты. У тебя будут люди. А потом ты узнаешь, что эта боль – просто часть жизни, просто то, на чем можно не фокусироваться. Вот так вот, простая и бессмысленная жестокость. Бьют тебя палкой и говорят: ну, подумаешь, побили палкой. Всех палками бьют. Ты не переживай, сколько еще в жизни такого говна будет…

И она плакала, потому что снова переживала боль, а Лева обнимал ее – и тоже переживал свою боль, и оба были друг другу лучшим обезболивающим.

У них была прекрасная жизнь, и они шли по дороге вместе. Какая удача.

Вечером объявился Рогожкин. Позвонил, сообщил, как всегда, в своем стиле:

Конец ознакомительного фрагмента.