Клим Первый, Драконоборец

Клим подошел к сундуку под окном, откинул крышку. Там лежала его амуниция – башмаки, комбинезон, каска и все остальное, включая сапоги-скороходы, склянку с эликсиром силы и непонятный серебряный кувшинчик. Оглядев оружие и снаряжение, он задумчиво пробормотал:

– Лютый… Надо же, лютый, а у меня гранаты кончились. Придется с пистолетом на него идти. Хорошо хоть «гюрза» у меня, а не убогий ТТ…

Захлопнул сундук и стал вспоминать рецепт коктейля Молотова.

Глава 2 Без вины виноватая

Королевское кресло поставили на ступенях храма Благого Господа, где Клим обычно сидел, врачуя увечных и недужных. Народа, однако, было побольше, чем на целительских сеансах, – Королевский проезд и три другие улицы перегораживала толпа, люди заполняли площадь, оставив свободным лишь оцепленный гвардией пятачок между ступенями храма и эшафотом. На лобном месте, у корзины для отрубленных голов, стоял, поигрывая топором, мастер Закеша, коренастый мужик с могучими плечами. На лице палача, заросшем дикой бородой, сияла улыбка – еще вчера из тюремной башни выкинули все, что было связано с Авундием и его ремеслом. Ни денег, ни каких-либо записей в башне не нашлось, только сундуки с сухими листьями, стол с колченогим табуретом и десяток откормленных крыс. Крыс перебили, остальное сожгли, и Закеша снова вселился в узилище. Судя по его виду, нынешним утром он был готов с великой радостью жечь, рубить и вешать.

По другую сторону площади, перед таверной «У отрубленной головы», у лавок и подворья виноторговца, сидела на скамейках знать, графы и бароны с разодетыми в шелка женами. Кавалеры пили мальвазию и ром, дамы угощались пряниками и фруктами в меду, юные рыцари гордо опирались на мечи, девицы поглядывали на них с интересом и весело щебетали. Самые почетные гости разместились на втором этаже ратуши; из окон выглядывали эльфы в развевающихся шарфах, а балкон занял посланец нехайского князя со свитой, благородными дамами и мужами в парадных доспехах. Внизу, у широких дверей ратуши, стояла троица гномов с Северных гор, лохматые типы в серых кафтанах и сапогах с отворотами. Приближаться к ним опасались – уж больно свирепый вид был у этих невысоких крепышей.

– Начнем, сир Ардалион, – сказал Клим, оглядев площадь.

В одном из окон напротив сияли алмазы и золотые волосы Дезидерады, и его сердце на миг замерло: кажется, красавица-эльфийка улыбалась ему. Нехайцы глядели на короля с балкона без большой приязни, волосатые рожи гномов были непроницаемы. Но народ, собравшийся на площади, приветствовал владыку с радостью – в воздух летели шапки и шляпы, толпа бурлила, слышались выкрики, пока резкий звук горнов не призвал к тишине.

– Король судит и карает! Слушайте короля! – громко произнес Ардалион. Его сильный, звучный голос раскатился над толпой, затем ударили барабаны, и люди смолкли. Выждав недолгое время, судья спросил: – С чего начнем, твое величество? С легких вин или с тяжелых?

Клим покосился на лист пергамента, который держал перед ним скоморох, там были обозначены девять призванных на суд и совершенные ими проступки. Где-то в середине списка числился Каврай из Вайдан-Бугра, лютнист и певец. Он ткнул в это имя пальцем.

– С певца, Ардалион. Большой вины я тут не нахожу, только мелкий обман трудящихся масс.

Сержанты городской стражи привели Каврая. Это был упитанный мужичок лет сорока, с одутловатой физиономией и бегающими глазками. За его спиной висела лютня.

– Тебя, артист, обвиняют в мошенстве, – молвил Клим. – Ты ходишь на свадьбы и пиры, собираешь деньги, а поешь и играешь плохо. И, по свидетельству очевидцев, тексты старинных баллад известны тебе не очень хорошо, а это классика, и тут отсебятина недопустима. Вот, к примеру, пел ты про любовь Данфиса и Хтои и назвал Хтою грудастой вместо полногрудой… Что скажешь в свое оправдание?

Каврай рухнул на колени.

– Навет и ложь, государь! Происки врагов и конкурентов! Я пою как соловей и так играю, что деревья пускаются в пляс! А что до грудастой, так это лучше ложится в размер, чем полногрудая. Изволишь ли меня послушать, твое величество?

– Валяй.

С минуту Клим внимал визгам, воплям и треньканью, потом произнес:

– Такой талант нужно душить во младенчестве. Оглашаю приговор: ты свободен, артист, ходи, играй и пой, где хочешь. Но я дозволяю зрителям, если будут недовольны, забрасывать тебя тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Это все!

Пергамент заколыхался в руках Црыма.

– Что-то ты добр, величество, – с неодобрением прошептал шут. – Я бы такого певца отправил сортиры чистить. Позор нашего цеха!

– Искусство должно быть свободным, – ответил Клим. – Нет столь дурного артиста, который не нашел бы себе недоумка-зрителя. Для прочей публики есть яйца и помидоры.

– Король сказал! – выкрикнул сир Ардалион, и четверо герольдов повторили эти слова в четырех концах площади. Стражи потащили Каврая к улице, что вела на юг, к городским воротам, и вытолкнули вон.

– Теперь Бахара, шулера, – велел Клим.

Бахару было не больше тридцати. Наружность приятная, располагающая, щеголеватая одежда и невинный взгляд. Если что и внушало подозрение, так только руки с длинными гибкими пальцами; пальцы непрестанно двигались, подрагивали, шевелились, будто Бахар играл на незримой гармошке.

– Ты жулик. – Клим разглядывал парня с нескрываемым отвращением. – Ты играл в кости в «Золотом шердане», в «Кривом колесе» и других кабаках и всегда выигрывал, пока тебя не поймали. Ручки ловкие, глазки быстрые, кости фальшивые… Признаешь свою вину?

– Да, владыка, – повесив голову, Бахар состроил грустную мину. – Но что мне делать, государь? Это как недуг – как увижу кости, не могу удержаться!

– Болезнь, значит… Ну так я тебя вылечу, – молвил Клим. – Подойти ко мне и встань на колени.

Он возложил руку на темя Бахара. Он знал, что делает, хотя не смог бы объяснить, откуда пришло это знание; королевская магия была сродни искусству и точным расчетам не поддавалась. Секунду-другую он размышлял о наказаниях, что подходили к случаю, потом усмехнулся и наложил заклятие.

– Иди, Бахар. Иди и помни: как увидишь игральные кости, случится с тобой неприятность.

– Какая, государь? – Парень дрожал от страха, глаза его округлились. – Я умру?

– Нет. Ничего плохого, если добежишь до нужника. А не успеешь, наложишь в штаны. – Клим махнул стражникам. – Отпустите его! Следующий Герган, совратитель девиц.

Этого он велел вымазать дегтем, вывалять в перьях, привязать к шесту и носить по улицам с рассвета до заката. После наказания отправить на юг, в солеварни, вместе с двумя воришками и купчихой, отравившей мужа. Затем под топор лег уличенный в убийстве разбойник, а следующим расстался с головой барон Перкус диц Тухта, грабивший купцов на Северном тракте. Свершая казнь, мастер Закеша порадовал публику высоким искусством – обе шеи перерубил единым махом и с такой ловкостью, что головы точно попали в корзину.