Клинки и карабины

Вадим завопил, совершенно по-детски, рванул вперед, вгоняя арматуру под ребра. Прачка низко охнула, выдохнула красные капли, заплакала в голос, уцепилась в чан и бросив Сашку. Освободившейся рукой хватанула натянутый фартук, выпирающий из-за ребристой стали, проломившей ребра и разодравшей качавшуюся плоскую грудь.

– А-а-а! – Сашка, отплевавшись и сумев встать, качнулся к Вадиму, перехватил арматуру, навалился своим тощим телом.

– Дави! – Вадим, скользя кроссовками по хлюпающе-склизкому полу, толкал падлу к чану. – Давай!

Прачка, уцепившись уже обеими руками, пыталась освободиться, рвалась в сторону.

– Помоги! Слышишь! – Вадим вертел головой, не видя грустноглазую. – Сука!

Тварь махнула рукой и влепила Сашке в голову, отбросив того в густой пар. Вадим, взвыв, навалился как мог. Спина рвалась, отдаваясь в ноги, но он давил и давил, видя, как чудовищная скотина выигрывает, отталкиваясь от чана и выпуская из себя почти треть железяки.

Сашка, качаясь, встал на четвереньки, шаря в прогнившей обувной тумбе. Поднялся с чем-то круглым… с большим эмалированным тазом. Подскочил к прачке, размахнулся и ударил справа в голову.

Глухо хрустнуло, лопаясь. Тварь вдруг отяжелела, явно осев. Сашка подпрыгнул и ударил еще, попав выше. Прачка почти шлепнулась на колени, скрежетнув железом по чану, повисла на выступающем конце арматуры. Плеснула кипятком, уронив туда руку и даже не дернувшись. Сашка ударил снова, странно сместив ее макушку вбок. Лента, соскользнув, упала в воду.

– Возьми! – Вадим передал брату железку. – Поднимай вверх!

Нагнулся, чуть не блеванув, когда взялся за щиколотки, с трудом заведя руки под ножищи. Под пальцами мягко ворочалось, оставаясь холодным даже в парилке сраной прачечной.

– Давай!

И рванул вверх тяжеленную тушу, почти крича от боли в сорванной спине. Она очнулась, когда чудовищно раздолбанные пятки уже смотрели в потолок. Вадим и Сашка еле успели отбежать, закрывая головы руками. Кипяток взорвался от ее рывков, вопли рвали воздух циркулярной пилой.

– Вадим! – Сашка оказался рядом, вцепился в него. – Я не знал, я тут… а тут…

– Тихо!

Вадим отлепил его, скинул руки. От влаги кровь снова побежала, теплая и мерзкая. Этот еще орет, да если бы не…

Сука, какой же он сам даун! Вадим смотрел на трясущегося сводного брата, желая ударить. То ли его, то ли себя, убиться головой об стену. Эх и дурак.

– Иди сюда.

Сашка смотрел недоверчиво. Вадим, елозя мокрыми джинсами по воде, подвинулся, обхватил рукой, уткнулся в грязные волосы, пахнущие потом и пылью. Выдохнул, чувствуя, как задрожали плечи ни в чем не виноватого пацана.

– Все хорошо, Санек, выберемся. Эта еще где…

– Вадим!

Грустноглазая вылетела из оседающего пара. Левая сторона лица разодрана, олимпийка в клочья.

– Там Склизкий. – Она моргнула. – Я не смогла задержать. Надо бежать, а как?

Вадим задрал голову. Твою мать, как в любимых батиных тупых боевиках, как… через вентиляционный короб. Ему бы только пролезть в него.

Они смогли сломать едва держащуюся решетку. Вадим закинул Сашку, помог девчонке и подпрыгнул сам, чувствуя, как ее тонкие и сильные пальцы вцепились в него сильно, не разжать, потянули наверх.

Оставшаяся створка влетела внутрь. Мелькнул сутулый и узкий, странно изломанный и с чем-то явно лишним. Но рассмотреть не вышло. Вадим едва успел втянуться в воняющую кислым жестянку, как на бортике от решетки появились шевелящиеся в разные стороны паучьи пальцы. Двадцать штук.

Вытянутая лобастая башка появилась следом, цокая чересчур выдающимися зубам. Чок-чок-чок, как щелкают пальцы танцора фламенко, чок-чок-чок, как трясется пластиковый череп игрового автомата «Старое кладбище».

Сашка, лезущий первым, сдирал всю ржавчину с паутиной, но оставшаяся мягко лезла в глаза, нос со ртом, по волосам, щекотно и скользко, пробежалась какая-то насекомая дрянь. Еще одна скользнула за воротник, остро и колко рванув дальше.

Сзади, мягко и… склизко, цепляясь всеми своими руками в швы и выступы, молча и лишь изредка блестя головой от прорывающегося света, к нему торопился Склизкий.

Чок-чок-чок.

Когда Сашка застрял, упершись в сломанный, сложившийся гармошкой, кусок, Вадим зашарил, ища ствол. Замер, покалываемый мурашками от страха, что потерял. Но металл нашелся, съехав набок.

Выбраться они бы не смогли. Решетка, смотрящая вниз, оказалась между ним и девчонкой. Да и держалась крепко, болты виднелись кончиками, даже не ржавые. Не выбьешь локтем или рукой.

Стрелять в жестяном коробе глупо. Но деваться было некуда, Вадим выбрал спуск, надеясь на что-то. Звук шарахнул по перепонкам, грустноглазая вскрикнула, сам Вадим зашипел, мотнул головой. Шарахнул подряд, выпуская все оставшееся. Слышал, по-настоящему, как пластик ударяет в вязкое и сочно чпокает. Надеялся, ждал, как дым разбежится и…

Чок-чок-чок… хе-хе…

Лошадиный оскал из торчащих вперед сантиметровых гнилых зубов. Блестящая от слизи морда, где человеческого только глаза. Лоб, утекающий вверх и назад, как у Чужого. Черные синячищи от попадания, растекающиеся и пропадающие.

Чок-чок-чок…

Жесть лопнула, пробитая снизу, Склизкий, раззявив пасть, заорал. А из него, проткнув подмышку, грудь и шею, выскочив и войдя наполовину в короб, торчал пожарный багор.

Тварь вопила и брызгалась черно-блестящим. Грустноглазая шумно дышала, а Сашка молчал.

– От решетки! – крикнула снизу Жанка.

И начала рубить ее топором. Господи благослови Совок и его правила по пожарной безопасности.

Они вывалились по одному, крутя головами и не веря. Жанка, прислонившаяся к стене, глядела на них очень зло. Красный, как новенький, пожарный щит смотрелся на серо-грязно-зеленом просто ужасно.

– О, нашелся. Поздравляю, чо. – Жанка шарила в карманах, сопела и смотрела уже волком. – Погуляли в заброшке, блядь.

– На. – Вадим отыскал две целых сигареты в пачке. Сам не курил, но таскал, понтовался порой. – Жига есть?

– Угу. – Жанка достала «крикет» и они закурили. Вадим даже не кашлял.

– Это что? – он кивнул на редкостную хрень, виднеющуюся за углом, поблескивающим планом пожарного выхода.

– Типа сюда твой братишка должен был дойти. – Жанка скурила сигу в несколько жадных затяжек и взялась за сломанные, отыскав в пачке подлиннее. – Лифты и лестница наверх. Выход, блядь.

– И что не так?

– А ты глянь.

Сашка уже смотрел. Держался за стенку и застыл, как врос в ее крошащуюся кромку. Вадим, слушая ноющую коленку, гудящую голову, трещащую спину и вообще, подошел к нему.