Клинки Керитона. Трилогия

"Жди!
– - приказала она себе и выхватила рап-сах из перевёрнутых, закреплённых на спине ножен.
– - Что теперь делать? Затаиться и лежать неподвижно, изображая убитую, или попробовать исчезнуть, скрывшись за валунами справа? Нет, оставаться неподвижной нельзя. Убийцы, определённо, не пожалеют четвёртой, пятой, а скорее и всех своих стрел, чтобы удостовериться, что не промахнулись".

Наступила томительная тишина. Сурра ждала, прильнув к толстым, торчавшим из земли корням.

"Кто всё же это? Люди? Верэнги?.. Да какие, к Хорбуту, люди?!
– - одёрнула она себя.
– - Что за глупости! В Сови-Тава нет людей. Если только это не один из хуз: старый Рэпэк, что исключено, или Галав, что тоже маловероятно... других хуз она не знала.
– - А обычному человеку в Сови-Тава не выжить".

...В Ретяже, небольшой литивийской деревушке, устало прикорнувшей на холме у места слияния Лагуры и Сябы, откуда Сурра была родом, люди жили испокон веков и близкого соседства с племенами варваров не страшились...

В щёку ударило щепой, -- в ствол дерева, у самого уха Сурры, вошла по рукоять трёхгранная рамба, враз отметая сомнения.

"Верэнги!
– - испуганной птахой забилась в её сознании тревожная мысль.
– - Но почему?
– - Сурра дотянулась до стрелы и теперь осторожно поднимала её...
– - Сейчас судьба решит, кому что!"

Инстинктивно дёрнулась кисть -- стряхнула рыжих муравьёв. За спиной треснула ветка, Сурра стремительно отпрянула в сторону, стрела впилась в корень, о который мгновение назад она упиралась локтем. И тут же Сурра услышала боевой клич: верэчка налетела так стремительно, что дэфе не успела заметить, откуда та появилась. Хрупкая с виду варварша сильно ударила её кулаком в подвздошье. В глазах потемнело, пальцы разжались, выпуская рукоять рап-саха. На миг Сурра лишилась сознания...

Очнувшись же, поняла, что уже стоит, вернее висит. Схватив её левой рукой за горло, верэчка подняла добычу на ноги и прижала к стволу. В правой варварша держала Суррин же рап-сах настолько близко от её лица, что она разглядела в лезвии своё искажённое отражение.

"А вот это уже всё... Сейчас я узнаю: кто, почему, а кабы повезёт, и зачем..."

Удара не последовало, лишь незаметный тычок куда-то под скулу -- и сознание покинуло её...

***

Очнулась она от того, что по лицу её хлестали мокрые ветви. Лошадь остановилась, и чьё-то острое колено впилось под рёбра.

– - Ой, мамонька!

Сурра ужаснулась, услышав знакомый голос, дёрнулась, попыталась перевернуться.

– - Эдэн, сестричка?
– - голос её с забытья сорвался на хрип.

На неё надвинулась тень: поравнявшийся с ними всадник ударил её коленом в лицо. Связанные за спиной руки отозвались болью в запястьях.

– - Тихо!
– - властно приказал мужской голос.

– - Су, милая, тебе больно?
– - заверещала Эдэн и тут же придушенно замолкла.

– - Не трогайте её, -- отозвалась дэфе.

Новый удар коленом в голову заставил её замолчать.

– - Тихо!
– - оборвал тот же голос.

Ужас сковал сознание Сурры: уши заложило, бешено забилось сердце, в глазах потемнело от ярости.

"Проклятие! Эдэн, сестричка, как они схватили тебя?! За что? Зачем ты им? А я зачем? Так что всё-таки делать? Бежать? Бежать в Сови-Тава от верэнга -- какая глупость. Тогда выяснить для начала, что им от нас надо... Ведь надо же им что-то, кабы мы всё ещё живы? Меня и Эдэн взяли в плен. Зачем? Я была в лесу, Эдэн в деревне... Однозначно им что-то от меня надо... не от Эдэн же. Рэпэк будет нас искать! Да, конечно, Рэпэк нас не оставит! Сколько мы уже едем и куда?
– - она задёргалась, пытаясь вывернуться и взглянуть в небо. Ничего не вышло.
– - Дождь смывает следы, надо оставить Рэпэку знак. Но как? Руки-то связанны. Придумаю что-нибудь потом. А пока надо делать всё, что они хотят. Надо быть смирной, а когда поверят, что я готова на всё... а если меня убьют раньше? А если убьют Эдэн?!" -- Сурра вздрогнула и тряхнула головой, пытаясь избавиться от гадких мыслей.

– - Больно...
– - как можно жалостливее простонала она и заёрзала, пробуя устроиться поудобнее.

Сильные руки вцепились в плечи, подтянули её.

Легче не стало, закололо в боку, заныли онемевшие мышцы. Сурра согнула руки, насколько позволяла верёвка, и попробовала пошевелить пальцами. Где там! Она вытянула шею, чтобы удостовериться в том, что пальцы всё ещё слушаются её, вернее в том, что они вообще есть. Постепенно кровообращение восстанавливалось, и теперь её тело пронзали тысячи острых иголочек. Более того, Сурру донимал непрекращавшийся свербивший зуд в носу, она то и дело вроде бы собиралась чихнуть, но так и не могла.

Потом ей, наконец, удалось приподнять голову: взгляд её встретился со взглядом сестры. Глаза Эдэн были дикими от страха: истерия и суеверный ужас, боязнь леса, верэнгов, боязнь за себя, за неё -- это читалось в них.

Весь день шёл дождь, шёл и шёл, наводя тоску и уныние. Но несмотря на то, что под густыми кронами деревьев Сови-Тава они почти не чувствовали его, им было нестерпимо холодно. Сурре не верилось, что она когда-нибудь просохнет и сможет согреться. Эдэн, которую кто-то из верэнгов укрыл грубым плащом из телячьей кожи, дрожала, не переставая.

Они выехали на небольшую поляну, посередине которой горел костёр. Возле огня грелось пятеро верэнгов. Ещё столько же лежало и сидело в некотором отдалении от костра. Те, что были ближе, зашевелились, некоторые встали. Двое подошли к Сурре и, подхватив под руки, поволокли к огню. Её бросили возле костра и возбуждёнными голосами наперебой стали задавать вопросы. Она стоически молчала, стиснув зубы, делая вид, что не понимает ни слова по-верэнгски. Вскоре варварам это надоело, и они, должно полагать, потеряв к ней всякий интерес, стали рассаживаться вокруг костра. Один, криво улыбнувшись Эдэн, протянул ей бурдюк с водой и несколько кусков мяса на тыквенной тарелке. Сестре на время развязали руки, и она смогла есть сама и кормить Сурру.

Покончив с мясом, согревшись и немного успокоившись, насколько это было возможно, дэфе привалилась спиной к дереву и попыталась привести мысли в порядок. Эдэн лежала рядом, положив голову ей на колени, и умиротворённо сопела, забывшись глубоким сном уставшего до смерти ребёнка.

Сурра смотрела на затянутое тучами, беззвёздное небо и думала о том, какая участь ожидает её и сестру: быть может, смерть, быть может, что-то, что хуже смерти...

Прежде чем заснуть, она долго ворочалась, переворачиваясь с боку на бок, спать мешали впивавшиеся в бок камни и связанные за спиной руки. Неловкими движениями она попыталась натянуть на себя сползший плащ. Верэнги не считали, что пленники нуждаются в покрывалах или каком-либо другом укрытии от дождя и ветра. Лишь остатки костра и Эдэн, свернувшаяся калачиком и прижавшаяся к её спине, сохраняли остатки тепла...

Очнулась Сурра на рассвете от сильного толчка в спину -- её внимательно рассматривал один из варваров: здоровый, с обнажённым торсом, крест-накрест перетянутым кожаными полосами, и ожерельем, состоявшим из изумительно белых, как на подбор, зубов тигра, на могучей шее. Из-за широкого пояса воина торчали кнут и огромный рап-сах, в полтора раза больше того, что был у неё до пленения.

"На вид лет пятьдесят... значит, двадцать три где-то".

...Для верэнга, становившегося взрослым в девять, в шестнадцать достигавшего лучшего возраста и заканчивавшего свой бренный путь в тридцать (если повезёт, конечно), год тянулся столько же, сколько для человека три, или пять для феа. Выглядели верэнги по-разному: кто старше, кто моложе, но в основе своей схема была простой -- лет до семи всё было, как у людей, потом следовал резкий скачок (это о мужчинах сейчас), и в пятнадцать верэнг выглядел на тридцать. Дальше по нарастающей: в двадцать -- на сорок, в двадцать пять -- на шестьдесят. А вот с верэнгскими девушками (верэчками, как для простоты называли их все хузы) было по-другому, вернее -- как и должно было бы. При усиленном внутреннем старении внешний их облик целиком и полностью соответствовал людскому. То есть верэчки независимо от возраста оставались вечно молодыми. Короче, как ни крути, а Сурра в свои тридцать два была для любого из верэнгов дремучей старухой.