Клинки Ойкумены

Этой величиной можно было пренебречь.

Однако Гиль Фриш сомневался, что его расчет точен. Существовал ряд факторов, неизвестных или не поддающихся учету. Раз так, расчетная вероятность могла существенно колебаться.

Через два часа семь минут после прибытия на Алайну мар Фриш получил новое сообщение – по куцей местной сетке. Часть кораблей еще находилась в пути. Прибывшие ранее должны были ждать. За время ожидания Гиль Фриш ознакомился с новостями – и теперь с вероятностью девяносто восемь и три десятых процента знал, кого им предстоит вывезти с планеты.

Сигнал к сбору пришел на следующий день. Гиль Фриш прибыл на место вторым. Последние два с половиной километра он прошел пешком, отпустив наземное такси.

– Привет, – махнул ему рукой рыжий невропаст.

Фриш кивнул.

Имен они по традиции не называли – даже когда рядом не было посторонних. Фриш уселся возле рыжего на серый валун, нагретый за день солнцем. Вечерело. Лиловый закат заливал горизонт флуоресцентными чернилами. Ветер, сухой и теплый, нес горький аромат полевых трав.

Какое-то время оба молчали.

– Разрулили ситуацию? – спросил рыжий.

Нюансы коллантариям были неизвестны. Но о том, что «левый» рейс не остался без последствий, знали все.

– Нет.

– Тогда почему нас выдернули? Мы же спалимся!

– Центр принял все меры предосторожности. Риск увеличился на ноль четыре процента. Это не страшно.

– Если так, тогда нормально…

Начали собираться остальные.

– Привет!

– Снова в деле?

– Нет, чтобы я еще раз с леваком связался…

– А правда, что полуторная ставка?

– Правда.

– Зашибись!

– Большую шишку везем?

– А когда мы малых возили?

– В прошлый раз.

– Не напоминай…

Аэромоб приземлился метрах в двухстах. Из него выскочили четверо с оружием – охрана; следом возник человек в штатском. Сунулся в салон, помог выбраться грузному мужчине. Генерал-президента Фриш узнал по снимку в вирте: красное одутловатое лицо, мешки под глазами.

– Это вы, что ли… – начал он, подойдя.

– Вы хотите попасть на Карассу? – перебил беглеца координатор.

Когда надо, помпилианец умел быть кратким и жестким, как любой представитель его расы. Генерал-президент замер – он не привык, чтобы с ним так разговаривали.

– Да.

– Скажите своим, чтобы улетали. При них мы не будем стартовать.

Генерал-президент набрал в грудь воздуха – и вдруг сдулся, выдохнув. Суетливо полез за пазуху, извлек коммуникатор:

– Все в порядке. Улетайте.

Охрана вернулась в аэромоб. Генерал-президенту следовало удирать с Алайны месяц назад, когда народные волнения стали перерастать в революцию. Помешала жадность: весь этот месяц диктатор переводил активы – свои и государственные – в банки на других планетах. Целые космические караваны вывозили то, что не удалось превратить в бесчисленные единицы и нули банковских счетов. Генерал-президент собирался покинуть планету с последним караваном и не успел: космопорт захватили раньше. Нейтральная страна-сосед, куда он перебрался в итоге, энергично размышляла: травануть опасного беженца грибами или продать революционерам, уже приплясывающим возле заготовленного эшафота? Космопорта у нейтралов не было. Местные ВКС перешли на сторону восставших, худо-бедно контролируя околопланетное пространство. Тут и объявился Лука Шармаль с заманчивым, а главное, крайне своевременным предложением.

Аэромоб растворился в темнеющем небе, уйдя за пределы видимости.

– Итак, вы намерены лететь с нами на Карассу?

– Да! Вы что, оглохли?

– И все же вам придется повторить это еще раз. Вы хотите добраться до Карассы?

– Да, черт побери!

– Отлично. Мы отправляемся.

Лука Шармаль считал идеально. Но идеалы спорны, а в любом правиле бывают исключения. «Все предусмотреть невозможно,» – тремя минутами позже, выйдя в большое тело колланта, подумал Гиль Фриш.

Если гематрам известен страх, мар Фриш испугался.

VI

Тропа круто взбиралась в гору.

Взгляд цеплялся за острые сколы вулканического стекла, буро-красный туф, похожий на окаменевшие сгустки крови, за черные обломки базальта и магнетита. Требовалось усилие, чтобы смотреть не перед собой, а под ноги. Казалось, бес просто вынуждает тебя отвлечься, заглядеться и подвернуть ногу. На долю секунды Диего представилось, что он уже умер, что его бесплотный дух блуждает в здешнем аду, обреченный на вечные скитания. Мигом позже он ощутил колотье в боку, нарастающую усталость в мышцах ног, едкие капли пота, стекающие по разгоряченному лицу – и ощущение бестелесности исчезло.

Я взял слишком высокий темп, подумал маэстро. Слишком высокий. Так недолго и надорваться. Он не знал, о чем думает на самом деле – об утренней пробежке или о собственной жизни.

До начала второго тура оставалось чуть меньше трех часов. Вполне достаточно, чтобы завершить пробежку, принять душ, переодеться – и вместе с мар Даханом выдвинуться в спорткомплекс. Диего бежал один – перед выступлениями спортсмены бегали на крохотном стадиончике, заключенном в кольцо жилых гостиничных зданий, или вообще пренебрегали полноценным утренним моционом, ограничиваясь легкой разминкой. Ну да, им главное – завоевать кубок. Для такой великой цели не обязательно истязать себя без перерыва, распределяя силы разумно и целесообразно. Когда же ты намерен проткнуть рапирой сердце дона Фернана, или Антона Пшедерецкого, если граф – это он, или обоих сразу, если ты – психопат, для которого во всех кубках мира плещется кровь, и мухи вьются над ней…

Хватит, велел Диего. Хватит желчи.

Желая на время отрешиться от идеи убийства, способной выжечь мозг дотла, он стал слушать музыку. Клипсу, подвешенную к мочке левого уха, ему подарила Джессика – специально для пробежек и монотонных силовых упражнений. Диего понятия не имел, почему клипса одна, а звук слышен в обоих ушах. Музыку, закачанную в клипсу, тоже подобрала Джессика, и он не противился. Ему было все равно, что слушать, лишь бы не тишина. В тишине сплетничали призраки; их болтовня грозила вытравить в рассудке последние очаги здравомыслия. Уж лучше так: свободная импровизация двух гитар, не имеющих ничего общего с гитарами из юности Диего Пераля, когда пылкие кабальеро пели серенады под балконами нежных сеньорит. Боже мой, неужели это происходило в действительности, а не в скверных комедиях?

Ветер изменил направление. Сейчас он дул в лицо, остужая кожу, но не мешая бегу. Ветер на моей стороне, улыбнулся Диего. На моей, даже если он встречный. Маэстро не знал, что бежит, улыбаясь, и не знал, что при виде этой улыбки волк уступил бы ему дорогу.

Вот и вершина. Чаша кратера, холодного, как грудная клетка, из которой вырвали сердце. Отсюда начинался спуск, более опасный, чем восхождение. Ангел-хранитель, бес-искуситель – кто бы ни вел тебя, вверх идти трудней, а вниз опасней. Гитары вели мирный диалог. Конфликт инструментов крылся так глубоко, что для его обнаружения требовался более искушенный слух, нежели у Диего Пераля.

– Доброе утро, сеньор Пераль.

Скрестив ноги, привалясь спиной к шершавой поверхности скалы, Гиль Фриш казался частью пейзажа. Рядом с ним топтался живчик-коллантарий – Диего сразу узнал помпилианца, шута горохового. Поздороваться живчик не соизволил. Маэстро огляделся: нет, татуированного дикаря в пределах видимости не наблюдалось.

Диего пожалел, что безоружен. С другой стороны, чем поможет ему рапира, если эти люди – люди?! – силой черной магии поволокут его в космос? Обовьют искрящимися змеями, растворят тело в судорожном мерцании, погонят верхом по безумной дороге меж холмами?! Заколоть их прежде, чем они превратят тебя в богопротивный сгусток, задушить, расколоть черепа камнями – пустая надежда, когда слуги сатаны пришли за тобой, и срок отмерен, а грехи взвешены…