Клинок Минотавра

– Она тебя бросила?

– Не спеши, Аня. Мы ж по порядку… знаешь, я, наверное, никогда ни с кем не разговаривал вот так, откровенно. Ты умеешь слушать.

А что ей еще остается?

Слушать. И задавать вопросы, привязывая его нитями слов, к сожалению, не настолько прочными, чтобы удержать от убийства. Но хотя бы время… время и надежда на чудо.

– Мы поехали выбирать декорации для ресторана… я за рулем, мама рядом. Ее в машине, даже в хорошей машине, а у меня, поверь, была лучшая в городе, укачивало. На заднем сиденье – Ленка и Аська, почти подружки, хотя Аська Ленку недолюбливала, эти ваши бабьи дрязги на пустом месте.

– Или твоя сестра чувствовала, что твоей невесте нельзя доверять.

Не услышал, отмахнулся…

– Бомбу на дороге заложили… рвануло перед самой машиной. Осколки веером, но… повезло, мы перевернулись, и только. А они с двух сторон, автоматами. Пули цокали… пахло паленым… я кричал, чтобы лежали, не смели вставать… охрана сзади отстреливается, но понимаю, что не сдюжат. Хотя и эти задерживаться не будут, не самоубийцы же. Паленым пахнет и еще кровью. Я-то к запахам привычный, Аська повизгивает… ей случалось на стрельбище бывать. Потом, когда все закончилось, сказали, что маму сразу убило, что не мучилась она… Аська три пули получила, но ничего, вырезали… крови вот много потеряла… но она сильная, выкарабкалась. У меня от осколка шрам… много шрамов… и еще в кишках пуля застряла, думал, отойду на тот свет… но задержался. В больницу вот надолго загремел… а как выполз, то и выяснилось, что от бизнеса моего остались рожки да ножки… дом вот сохранился, потому как на Аську оформлен был. И груз компьютеров в подвале, контрабанда, которую в фирму кинуть не успел.

Минотавр поднялся, двигался он легко, плавно, и проскальзывало в облике его, в движениях, что-то донельзя хищное. Он прошелся вдоль стены, остановился, повернувшись к Ане спиной, руки скрестил.

– Я еще в больнице стал думать, откуда они… чтобы засаду организовать, нужно знать маршрут. А мы ведь не собирались в тот день никуда… но Ленке позвонили, дескать, хрень какая-то прибыла… из Италии… дизайнерская… и как ей было отказать?

– Она…

– Сдала меня. И не только меня, себя я бы ей еще простил, – он сунул руку под маску и потер глаза. – Я ведь нашел ее, шалаву этакую… пять лет потратил, а нашел… многое вскрылось о моей певчей птичке… еще та тварь, пробы ставить негде. Я спросить хотел, за что? Что я ей сделал? А мама? Аська? У Аськи с той поры шрамы… и машин она боится. Лучшие доктора лечили, а она все равно… и звуков громких. Последствия пережитого стресса. Знаешь, что мне Ленка ответила?

– Нет.

– Что она меня ненавидела. Не лично меня, но таких, как я, скороспелых, думающих, будто весь мир у них в кармане. Ее отец работу потерял. А мать никогда-то толком и не трудилась… и бывший жених из перспективного стал вдруг ненужным… а тут я, при деньгах… грязных деньгах. Только те, которые она за свою подставу получила, ничуть не чище.

Он выдохнул.

– И нет, эту тварь я не тронул… уже перекипел. Притерпелся. Знаешь, работа спасла. Когда из больнички выполз, огляделся и понял, что мир уже другой. В нем теперь не пистолеты правят, а бабки. И если хочу и дальше сидеть на вершине, то должен научиться эти бабки зарабатывать.

Спрашивать, получилось ли у него, Анечка не стала.

Очевидно же.

Минотавр ушел. А она вновь осталась одна. Как он сказал? Притерпелась к тишине, к белому кафелю… и платье вот… жемчуг речной. Вышивка. Тяжелая неудобная ткань, но в платье теплее.

И Аня, обняв колени, тихо заплакала.

Ей очень хотелось увидеть солнце.

В поместье его не ждали, но ворота были открыты. Хорошее место, ухоженное. Небольшой дом, украшенный портиком, который поддерживали четыре колонны. За домом виднелись конюшни, амбар и прочие хозяйственные постройки. По двору лениво бродили куры, драли сухую траву. Дремал цепной кобель, разомлевший на солнце, он и не думал предупредить хозяев о визите гостя.

– Милая, ну что ты нос воротишь, все равно никто тебе лучше предложения не сделает, – этот голос донесся из приоткрытого окна. – Или ты и вправду собралась остаток жизни здесь провести?

– Почему нет? – ответила женщина. – Здесь спокойно. Уютно. И жизнь налажена.

– Боже, Петя, скажи хоть ты ей…

– Не жизнь, – охотно отозвался невидимый Петя, – а существование. Драгоценная кузина, неужто вам и вправду охота остаток жизни провести в деревне?

– Да.

Неудобно подслушивать, но Натан Степаныч с места не сдвинулся, платок вытащил, принялся обмахиваться, будто бы отходя от жары. Пока его не замечали, но как долго сие продлится, он не знал.

– Чушь какая! – первый мужчина не сдавался, надо полагать, это Павел, племянник покойного князя. – С вашей красотой, дорогая кузина, только в столице блистать. Не упрямьтесь, подпишите бумаги, и завтра же мы увезем вас отсюда…

– И куда же? – в голосе женщины Натану Степанычу послышалась насмешка.

– Не важно! Но месяца не пройдет, и вы получите такие дивиденды, о которых только мечтать…

– Дорогой кузен, – она не дала себе труда скрыть ядовитые ноты, подчеркивая, что родство это ей в тягость, – вы, верно, полагаете меня совсем глупой, если думаете, что я вложу хоть копейку в ваше сомнительного пошиба мероприятие. Вы меня утомили…

– Мы, дорогая кузина, – прошипел Петр, едва сдерживая ярость, – только начали беседу. Или вы полагаете, что мы так легко отступимся? Ежели не хотите продавать поместье, то будьте любезны выделить нам с братом две трети его стоимости.

– Что?

– То, что слышали, дорогая. У покойного дядюшки трое наследников, и если…

– В завещании сказано, что…

– Плевать на завещание! – мужчина не сдержался.

– Дорогой кузен, – тон женщины стал ледяным. – Сейчас я поднимусь к себе. Мигрень разыгралась от ваших криков. А когда спущусь, надеюсь, вы с братом успокоитесь… если же нет, если вы и дальше продолжите испытывать на крепость мои несчастные нервы, я вынуждена буду отказать вам от дома.

И Натан Степаныч решил, что настал удобный момент, чтобы дать о себе знать.

– Есть кто дома? – бодро крикнул он, и сонный кобель, приоткрыв глаз, гавкнул для порядка.

Двери открыла осоловелая служанка.

– Будьте любезны, доложите княжне, что к ней из городу явились…

Визитную карточку, заведенную аккурат для таких вот случаев, Натан Степаныч протянул, и служанка взяла. Отсутствовала недолго, вернулась и, ни слова не сказав, за собой поманила.

В гостиной, обставленной хоть и просто, но со вкусом, были трое. У окна устроилась княжна Елизавета, женщина и вправду красоты удивительной. Высока. Стройна. Легка в кости. Ей идет смуглота, выдающая восточную кровь. Черные волосы пока не тронуты сединой, но Натан Степаныч знал – уже недолго осталось. Было в этой женщине что-то осеннее, догорающее, того и гляди, полыхнет последним ярким костром тихая ее жизнь, отгорит и уступит место зиме-старости.

Смотрит свысока, но все же улыбается.