Клинок трех царств

– Как это?

– Я мало об этом знаю, я ведь не собираюсь становиться монахиней. Когда мой отец подыщет мне нового мужа, меня заберут отсюда. Я только знаю, чтобы сказать «молоко», кладут палец в рот, как дети, когда голодны. «Хлеб» – нарисовать на ладони круг, вот так, а если его перечеркнуть крестом – это будет «пирог». Вот так, пальцем между бровями, означает «женщина»… и еще, кажется, «рыба».

– Почему – рыба?

– Но довольно, иначе нам обеим пришлось бы падать ниц на обвинительном капитуле – за болтовню. Давай займемся делом. Мы столько времени потеряли зря, что учиться чему-то серьезному уже поздно – до вечерни мало времени.

– Прости меня, пожалуйста, дорогая сестра!

– Я не сержусь. Матушка Матильда говорит, я должна быть к тебе снисходительной. Давай займемся чем-нибудь легким, что тебя порадует. Скажем, вот: говори мне, как зовут твоих родных, а я буду тебе показывать, как написать их имена. Ты будешь сама записывать их за мной и таким образом легче запомнишь буквы. Как звали ту твою тетку, которая умерла?

– Ростислава.

– О, какое трудное имя! В нем много букв. Другие имена такие же трудные?

– Они тоже не очень короткие. Короткое имя у моего отца – Олег, варяги говорят – Хельги. У деда подлиннее – Предслав.

– Преслав? Дай я сама сначала все запишу и подумаю, какие здесь нужны буквы! Как звали мужа той тетки?

– Острогляд.

– Астриглец? Ну и имечко! Он жив?

– Да, хотя уже… может быть, даже пятьдесят лет.

– А их детей как зовут?

– Их много. При-дис-лава – она старшая. Потом Святожизна.

– О милостивый бог! Я боюсь, римская мудрость не создала букв для таких слов!

– За ней идет Чтислав. Потом Добровеста. Потом Вединег. Еще был Божатка… Божемысл или Божемир… вот это я не помню, он погиб, когда ему было тринадцать.

– Это все равно слишком трудно. Давай кого-нибудь другого, мертвецы нам не нужны…

– Не нужны?

– О, я хотела сказать… если он умер некрещеным, то молиться за него все равно нельзя. Кто-то еще есть?

– Ведомира…

– Вот это хорошее имя.

– Божевек – его назвали так, когда умер отец Острогляда. Раньше было нельзя.

– Бозовак… Моего дядю звали Бозо… Нельзя? Почему?

– У русов и варягов не разрешается давать детям имя того из предков, кто еще жив, отца или деда.

– Какой глупый варварский обычай! Наш король Генрих дает сыну имя Генрих, а король Оттон сына тоже назвал Оттоном, и это показывает, к какому славному роду они принадлежат. Это все?

– Только Буеслав, их младший сын и мой брат.

– Должно быть, все они были бы рады узнать, что ты живешь здесь, в Кведлинбурге, в аббатстве самой королевы Матильды, окруженная почетом, любовью и всяческими удобствами!

– Думаю, да. После того, с каким трудом я пробиралась сюда, когда я и сам господин Адальберт чуть не погибли по дороге… да, особенно отец был бы рад увидеть меня сейчас…

– О епископе говорят не «господин», а «досточтимый во Христе Адальберт, епископ Ругии».

– Прости меня, сестра Регилинда…

– Тише! О, это звонят к вечерне. Пойдем скорее. Закончим завтра, только если ты опять не забудешь обо всем на свете среди моркови! Не слушай ты сестру Иду, ей лишь бы кого-нибудь заставить делать ее работу, а самой стоять сложа руки и болтать языком…

* * *

Отец Вуефаста, Фарлов, пришел в Киев в дружине Олега Вещего, а значит, его сыновья были киевскими уроженцами во втором поколении. Разбогатевший на греческой добыче, Фарлов со временем высватал для сына девушку из древнего полянского рода Угоровичей: они числили в своих предках самого князя Кия, и в честь его жены невеста Вуефаста получила родовое имя Улыба. Нетрудно догадаться, что еще полгорода было у нее в родне – Угоровичи славились многочисленностью женского потомства. У самого Вуефаста выросло три сына, двое старших были женаты. Оставался младший, Унегость, и вот для боярыни Улыбы пришло время сладить ему свадьбу.

Оттоновы послы узнали об этом на следующий же день, когда явились на княжий двор Олеговой горы. Мистины и его родичей не было, но зато был Вуефаст с двумя сыновьями – старшим и младшим. Выбрав время, он объявил о предстоящем обручении в доме невесты и пригласил родичей.

– Про свадьбу мы сговорились вчера со Свенельдичем. Да, про меньшого.

– Слыхал я – меньшой ваш вояка изрядный! – засмеялся Асмунд. – Таким гвоздилой [43] себя показал, шум по всему городу!

43

Гвоздила – хороший кулачный боец, заводила в кулачках.

– Вольно ж ему взбесяся бегать за невесть какими девками, когда нам самую лучшую в Киеве девку отдают без всякой беготни! – с довольным видом объявил Вуефаст. – Шалишь! Довольно! Через день сговор у нас.

Сообщить об этом семейном деле в княжеской гриднице у него имелись причины: сам Святослав был троюродным братом Витляны, и союз двух влиятельных бояр заключался при его одобрении. С этим браком Вуефаст входил в круг княжеской родни. До того Мистина, муж княгининой сестры, имел перед ним преимущество, теперь же они делались равны. Святослав тоже видел пользу в том, чтобы приобрести родство с Угоровичами, а через них – со старым полянским боярством, которое было привержено больше к его благоразумной матери, чем к нему. В таком положении от жениха и невесты требовалась лишь освященная обычаем покорность родительской воле, более ничего.

До того за столами говорили о Хазарии, обсуждали дела хакан-бека и его данников. Немцы расспрашивали Святослава, хорошо ли ему известны пути к низовьям реки Итиль и каковы они, но утешительного узнали мало. Прямого сообщения между русами и хазарами уже давно не было.

– Господину нашему Оттону известно, что руги издавна платят дань хазарам… – сказал было Рихард.

– Русы? – Святослав с полушутливым возмущение приподнял брови. – Никогда такого не было, чтобы русы дань платили – хоть хазарам, хоть черту лысому. Русы не платили дани никому и никогда, запомните и господину своему Отто расскажите. Поляне – да, платили, но это ж было лет сто назад…

– Еще до Аскольда, – подсказал Асмунд, дядя и бывший кормилец Святослава.

– А как Аскольд с дружиной сюда пришел, то всё, говорит, платить отныне будете мне. Вот приходит осень, едут хазары сюда, в Киев, за своей данью. Выезжает им навстречу Аскольд с дружиной. Они ему: ты кто такой? А он: я нынче князь киевский! Они ему: коли ты князь, то давай нашу дань! А он им вот так меч показывает, – Святослав привычным движением показал невидимый меч, якобы висевший сбоку на плечевой перевязи, – и говорит: вот этого не хотите?