Клуб 28, или Ненадежные рассказчики

* * *

Один из моих выдающихся коллег с ничем не выдающейся фамилией «Иванов» однажды рассказал: когда учился в институте, деканат по ошибке отчислил его вместо другого Иванова. А чуть ранее перечислил его стипендию тому самому Иванову. Когда коллеге исполнилось пять лет, врачи повезли Иванова-коллегу на операцию вместо Иванова-соседа-по-палате. Я к чему веду: жизнь куда интереснее и безумнее, чем самая отчаянная фантастика или сериал производства HBO.

Вот и Флора удивила, на третий день пребывания в Москве выложив в «инстаграме» поездку на трамвае по моему району. «Да это же Измайловский парк! Да это же Кремль в Измайлово! Да это же вернисаж в Измайлово! Да я такой же оренбургский платок моей матери на базаре купил!» – я листал сторис в «инстаграме» и не верил глазам: неужели она здесь, в десяти домах, так далеко и так рядом? Почему я не познакомился с Флорой, а Иван Денисович – набрался смелости? – Пригласи ее на свидание, – как змей-искуситель, Иван Денисович сладострастно, намеренно надавливая на буквы «с», подбивал на глупость. Чтобы у вас сложилось представление, насколько Иван Денисович опасный и непредсказуемый человек, отмечу, что он поет по утрам в клозете (я лично слышал), поет на автобусных остановках и в вагонах метро, трамваях и барах, и желание петь возникает спонтанно, да так, что минуту назад ты упивался задушевным разговором, а через секунду сгораешь от стыда и надеешься провалиться под мостовую, лишь бы никто не подумал, что вы знакомы.

– Тебе легко говорить! Вот ты что сделал, чтобы встретиться с австралийкой?

Услышав упрек, Иван Денисович насупился, и тонкие губы, которые встречаются исключительно у людей нервных и злопамятных, сплавились и побелели.

– Это здесь причем?

– Джонни, любовь – это не существительное, а глагол, синоним действия. Если ты не желаешь, чтобы ваши отношения с австралийкой разрушились, прекрати ей названивать и написывать, а просто возьми билет и лети в Киев.

– Меня депортируют!

– У тебя отец – украинец, живет во Львове. Прекрати искать оправдания.

– Тогда и ты перестань отнекиваться! Понравилась Флора – позови ее в ресторан, делов-то!

– Ой-вэй, в ресторан Флору любой гуманитарий пригласить может! Нужно что-то оригинальнее…

– Кремль? – Иван Денисович закурил, а я поморщился. Товарищ притушил уголек сигареты пальцами и начал загибать фаланги, – Останкинская телебашня, сталинские высотки, «Москва-Сити»? К слову, на крыше небоскреба работает отличный ресторан: «Выше только любовь»! Коломенское, Царицыно, Зарядье? Парк Горького, ВДНХ, Большой театр? Музей советских игровых автоматов, музей космонавтики, московский планетарий? Сандуновские бани, вьетнамский рынок в Люблино? Пригласи ее прыгнуть с парашютом!

– Точно! – я взревел и перевел дыхание, готовясь выпалить секрет. Лицо Ивана Денисовича передернулось:

– Дядя, ты ебобо? С каким еще парашютом? Я пошутил, окстись! Нужно что-то менее адреналиновое, но более запоминающееся.

– Да, и у меня есть кандидат. Кладбище!

– Кладбище?

– Введенское кладбище. У меня на районе Введенское кладбище, где похоронены французы, ее земляки.

– А с чего ты взял, что Флоре есть дело до здешних французов? Джонни отрезал по-животному неуважительно. – Почему она должна смотреть на могилы?

– Не знаю, как ты, но я, Джонни, где бы за границей ни оказался, всегда хожу по местам боевой славы беларусов. Таких мест немного, правда, – может, потому и хожу? Ну, и кроме того, то ли дед, то ли прадед Флоры служил в военной авиации, а на Введенском кладбище погребены летчики отряда «Нормандия – Неман».

– Хм-хм, а вот теперь твой план имеет шансы на успех. Пожалуй, стоит выпить. За твою удачу!

Сказано – сделано: пьяными пальцами открыл «инстаграм» и торопливо наклавиатурил: «Флора, добрый день! Я был восхищен твоим выступлением в Москве и не мог не написать. Хочу пригласить тебя на прогулку по Введенскому кладбищу, где похоронены бойцы авиаполка «Нормандия – Неман» и солдаты Наполеоновской гвардии. В рестораны и кремли тебя кто угодно позовет, а вот на кладбище с твоими соотечественниками – это вряд ли. Что скажешь?»

Я закурил торопливо, тяготясь возмутительно длинным ожиданием. Ответ последовал спустя мучительно долгие, невыносимо медленные полторы минуты: «Отличная идея! Одна проблема: завтра утром я возвращаюсь в Париж, к сожалению. Но в следующий раз, когда окажусь в Москве – ориентировочно в апреле – с радостью посетила бы кладбище». – «После кладбища, – пишу в ответ, – можно и в ресторан». – «Не стоит. Давай ограничимся кладбищем. Звучит значительно заманчивей».

Иван Денисович разливал виски, а я ликовал. Вислава, как ты там сказала, спрашивает тебя человек с берегов Свислочи? «…И он, и она – уверены, что любовь их настигла нежданно. Прекрасна такая уверенность, но неуверенность – лучше. Тот случай пока еще не был готов превратиться для них в судьбу, он то сближал их, то отдалял, перебегал дорогу, и тихонько хихикал, отскакивая вбок».

Мы вылакали по последней стопке, и камрад укатил домой. Я принял душ и улегся в постель, но сон как антивирусом сняло. Долго плутал по пустой постельной и пародировал Пастернака: «Мело, мело по всей земле [с клеймом ГУЛАГа,] Во все пределы [расплывались валом «тройки».] Свеча горела на столе [с потертым лаком,] Свеча горела [в канделябре из патрона.]», затем не выдержал и позвонил другу:

– Джонни, я бы еще выпил… Совсем не спится.

– Само собой, бро! – с той стороны базовой станции послышался удивительно бодрый нахрапистый бас. – Продержишься 40 минут? Ты чувствуешь ноги? Помнишь, как ты тогда во Вьетнаме в 1972-м?

Высылаю службу спасения, подмога летит!

Через час приколесило такси. На переднем пассажирском кресле сидела аккуратно пристегнутая бутылка ирландского виски. Водитель, с трудом сдерживая смех, протянул алкоголь:

– Лучшего пассажира в жизни не встречал. Такие анекдоты травил, такие байки рассказывал, такие водевили закатывал, – залюбуешься!

– Тут вы правы: мы не ровня.

Вернулся домой и под спиртное продолжил стихотворное издевательство: «Мело весь месяц в декабре [напропалую,] И то и дело [обрывались передачи.] Свеча горела на столе, [фитиль смакуя,] Свеча горела [лентой подвенечной.]»

Где-то по ту сторону Гринвичского меридиана кубинскому старику снились львы, а мне – Флора. Впервые за год я проспал больше четырех часов – и ни разу не проснулся.

Глава 2 Сатанинские ноты, или на пути к «Успеху»

Кто понимает музыку, тот знает, как жить эту жизнь. У меня, например, напрочь отсутствуют и музыкальный слух, и музыкальный вкус. Указанное обстоятельство грозило похоронить книгу, которую вы читаете, однако мне посчастливилось познакомиться с земляком не по крови, но по почве – уроженцем Гомеля Антосем Уладзiмiравiчам. Замерщик на топографо-геодезических работах третьего разряда, сотрудник транспортной компании по трудовой книжке и меломан по призванию взял на себя бесплодную роль логиста музыкального досуга – эдакого вергилия, ведущего по лабиринтам музыки, помогающего отличить сатанинские ноты (а они действительно существуют, например, diabolus in musica – «тритон»: музыкальный интервал в три целых тона, запрещенный к использованию средневековыми монахами) от хоралов архангелов, слэмящихся на контрольно-пропускном пункте имени апостола Петра.

Впервые мы оказались вместе на концерте российской группы Jack Wood пару лет назад. Я пригласил в компанию свою несостоявшуюся зазнобу Анну Павловну, заглянувшую на бокал вина (перед концертом), бутылку пива (во время) и засветло ретировавшуюся домой к годовалой дочери. Мы остались втроем: я, Антось Уладзiмiравiч и Михась Сяргеевiч – еще один гомельский беларус. Ничего не могу с собой поделать: всех самых близких сердцу друзей я называю либо по фамилии, либо по имени-отчеству. Антось Уладзiмiравiч мою привычку не одобряет: по его словам, обращение по имени-отчеству – чаще всего издевка или совсем близкий подъеб, программная сборка версии 1.2 inside joke, а именование человека по фамилии – выказывание пережитков советского стиля мышления или грубая демонстрация превосходства в должности. По словам земляка, в отношениях обоюдное поименование должно звучать проще:

«Когда между мужчиной и женщиной есть притяжение, они друг друга по имени называют. Но стоит страсти стихнуть и поделиться на ноль, как тут же возникают “бывшая”, “еврейка”, “сомелье”».

Особые страдания Антосю Ўладзiмiравiчу причиняют разговоры его коллег, в которых то и дело проскальзывает местоимение «моя».

– Так от нежности, от деликатной «Дашеньки» или милой «Машеньки», мы переходим к огрубению: «Моя звонила», «Моя ждет», «Моя бесится», – уверяет земляк и приводит еще один пограничный случай проявления нежности. – А вы слышите звенящую пошлость, проявляющуюся в штамповании паточных «котенков», «заек» и прочих представителей фауны? На публике обращаться друг к другу ванильными словесами считается дурным тоном и проявлением бескультурья, однако по мере того, как интим нивелируется и улетучивается из нашей жизни (а с каждым днем подобных проявлений становится все больше: полвека назад бравые дружинники привлекли бы любого из нас к административной ответственности за прогулки с девушкой под ручку или поцелуй в щеку на людях), пошлость становится нормой, и мы уже не удивляемся «рыбкам» и «кисам» в окружении.