Клуб анонимных мстителей
Шрифт:
– Озвучим кое-какие моменты.
– Ну… не знаю…
– Отстань от нее! Тебе ведь ясно сказали: еще не время. – Это, разумеется, встрял Алик.
Гений пренебрежительно поморщился, словно у него в ухе пискнул настырный комар, и, не удостоив ответом моего товарища по «бунту», деловито предложил:
– Давай просто поговорим о том, что ты сейчас испытываешь. К каким последствиям привело оскорбление, которое тебе нанесли. Просто перечисли, что тебя мучает.
– Ничего необычного, с чем-то подобным наверняка сталкивается каждый, – сдалась я, осознав, что никакой травмирующей душу откровенности от меня не требуется. – Навязчивые мысли, слезы, ночные кошмары…
– Хорошо, продолжим, – мягко отозвался Гений, красноречиво-властным взглядом усмиряя очередной протест открывшего было рот Алика. – А как, по-твоему, почему этих неприятных реакций так много? И почему в ряде случаев они разные?
– Вспоминается то одно, то другое, вот и реагируешь по-разному. Если честно, мучаюсь оттого, что не могу управлять собственными мыслями. Я хочу, очень хочу стереть все из памяти, начать с чистого листа, ведь уже ничего не изменишь! Но вместо того, чтобы забыть, буквально смакую каждое мелкое унижение, как мазохистка…
Я осеклась, осознав, куда клонит Гений. Из множества деталей складывается целая картина нанесенного мне оскорбления. Одно большое «преступление» включает тьму-тьмущую унижений, крохотных и не очень. И за каждое из них вполне справедливо взыскать с обидчика по полной программе. Логично. Или все-таки нет? Я совсем запуталась…
Видимо, сомнение явственно отразилось на моем лице, потому что Гений удовлетворенно кивнул.
– «Преступлений» много, последствий много – значит, одного наказания недостаточно. Это справедливо, – констатировал он и, не давая мне опомниться, спросил: – Но это ведь еще не все последствия, да, Маргарита? Я не буду озвучивать, что ты отмечала в тесте, но может быть, тебе захочется обсудить это со всеми? Ты здесь, чтобы получить помощь профессионалов и единомышленников. Не нужно стесняться.
Я поняла, что он имеет в виду. В тесте значилось что-то невнятное про боязнь высоты и открытых пространств, и я поставила у этих пунктов вопросы – в надежде, что смогу обговорить свое дискомфортное состояние с психологом. Меня не мучили какие-то особенно страшные фобии, но обычное неприятное ощущение, возникавшее на непривычной высоте, с годами стало обостряться. А с недавних пор появились эти сны, где мне всякий раз грозило неминуемое падение…
– Тоже ничего особенного, вдруг стало страшно стоять где-то высоко, особенно если пространство не огорожено. Боюсь, что меня случайно утянет вниз. Кажется, нечто подобное испытывают все люди. И мне часто снится, что я начинаю падать, один и тот же сон в разных вариациях.
– «Вдруг стало страшно…» – эхом повторил Гений. – Маргарита, положа руку на сердце, – ведь не «вдруг»? Что-то спровоцировало ночные кошмары и этот страх.
Он был прав – как обычно. Ничего не происходит «вдруг», даже если мы сами с собой договорились считать именно так. Это случилось давно, семнадцать лет назад…
– Лена, Рита, ужинать! – выглянула с террасы во двор мама, помахав половником. – Девочки, поторопитесь, вас все ждут. Мойте руки – и за стол!
Обычно, когда во время летних каникул меня сажали «пообщаться с Леной», я только и ждала маминой команды, чтобы поскорее отделаться от неприятной компании. И почему каждый раз взрослые навязывали эту миссию именно мне? Наверное,
считали, что я, болтушка с бандой дачных друзей-приятелей, сумею растормошить угрюмую девицу, по нелепой случайности приходившуюся мне… кем-то вроде тети.Ума не приложу, что изменилось на этот раз, но традиционная пытка общением вдруг обернулась откровенным разговором. Мы неожиданно нашли точку соприкосновения: через пару лет обеим предстояло оканчивать школу, и обе уже сейчас задумывались над будущей профессией. Лена терялась в догадках, не ощущая пока особой тяги ни к одной профессиональной стезе, я же успела все для себя решить.
– Знаешь, я с детства любила сочинять рассказы. А еще брала кипу старой макулатуры, вырезала картинки, «издавала» свой журнал. И готова была отдать все за талант красиво рисовать, чтобы иллюстрировать написанное. Но рисовать я не умею до сих пор, а сочинения мои в школе хвалят, – без ложной скромности сообщила я.
– Везет тебе… А я до сих пор не знаю, в какую сферу податься. Мама ругается, пора уже решать с репетиторами и профессией, а у меня в голове пусто.
Не знаю, что тронуло меня больше – потерянный вид девчонки или упоминание о ее вечно готовой обрушиться с руганью матери, – но я взяла Лену за руку и подвела к своим любимым деревянным качелям.
– Только не смейся. – Я уселась на качелях и подвинулась, великодушно оставляя место своей почти уже подруге. – Для меня эти качели – волшебные. Здесь хорошо мечтать. Фантазируешь о чем-то, и решение приходит само собой. Давай попробуем, вдруг и тебе поможет?
Лена вдруг замолчала, потом как-то странно хмыкнула и вместо того, чтобы сесть рядом, забралась на качели с ногами. Увы, я слишком поздно поняла свою ошибку: не стоит рассчитывать на деликатность и глубину восприятия там, где этого нет и в помине. Забраться на «мои» качели с ногами – до этого надо было додуматься!
А потом она стала раскачиваться, приседая и выпрямляясь… Я, лишенная возможности держаться за веревки с обеих сторон, судорожно вцепилась пальцами в ту, что была у меня сбоку. Сердце обрывалось от страха, мне казалось, что я вот-вот слечу, и оставалось лишь умолять Лену остановиться… Но она только все громче хохотала, наслаждаясь моим унижением. Я молила, уже плакала, я чувствовала, что не выдержу… В тот момент мне требовалось сделать что угодно, лишь бы прекратить эту пытку. Что угодно, лишь бы почувствовать под ногами твердую землю. Я и сделала, в панике сорвавшись вниз. Следующее, что я ощутила, – острая, будто рассекающая руку боль…
– Я хорошо помню эту историю. – На меня сочувственно воззрились зеленовато-рыжие глаза Аньки. – Начало учебного года, нагрузка – будь здоров, а у тебя – рука в гипсе, причем правая! Твои родители тогда так переживали… Мы всем классом помогали тебе надевать куртку.
– Верно, – кивнула я подруге. – Один полет с качелей – и перелом запястья со смещением. Гипс, потом физиотерапия, прогревания… Долгая была история.
– А что же эта Лена? – пискнула с первого ряда Юлечка. – Ей хотя бы всыпали хорошенько?
– Нет. Момент падения никто не видел. После она подлетела ко мне, стала суетиться, из дома выскочила моя мама. Рука пухла на глазах, меня забрали в больницу – нам было не до разбирательств. А вечером, когда меня привезли обратно, Лена подошла и заявила, что ни в чем не виновата и спрыгнула я сама. Что мне было делать? – Вздохнув, я развела руками. – Формально она была права. Жаловаться – стыдно. И, если честно, мне почему-то стало легче от осознания того, что это – исключительно моя вина. Это снизило градус унижения.