Клуб «Эсперо». Ангел пустыни. По обе стороны Днестра

Как-то после недельного отсутствия редактор пригласил в свой кабинет Новосельцева и стал жаловаться: в Париже слишком много конкурентов — русских газет, тираж «За свободную родину» падает, и он подумывает переехать в Бессарабию и издавать газету там. Кишинев, по его словам, оставался русским по духу и языку городом, в чем он сам убедился, недавно посетив его. Федоровский намекнул о каких-то своих влиятельных друзьях в Бухаресте, которые обещали помочь, и приглашал Новосельцева с собой. Тот согласился, рассудив, что новую работу, подобную этой, в Париже вряд ли удастся найти, а другая ему просто не по силам. Федоровский, не ожидавший, видимо, скорого согласия, обрадовался и, к удивлению Новосельцева, предложил поехать в Румынию для переговоров вместе, пояснив, что присутствие полковника генерального штаба придаст им большую солидность и весомость. Новосельцев в глубине души не очень поверил такому объяснению — не то что полковников, но и бывших генералов было полно не только во Франции, но и вообще в Европе, не исключая, естественно, и Румынию, однако не стал уточнять.

В Бухаресте Федоровский где-то пропадал целыми днями, оставляя Новосельцева одного и уже не вспоминая о его полковничьем чине. Однажды, возвратившись вечером в гостиницу, он с огорчением сообщил: министерство иностранных дел Румынии разрешения на издание не дает, мотивируя отказ тем, что в Кишиневе и так слишком много русскоязычных газет. В тот же вечер Федоровский впервые пригласил Новосельцева на важную, как он выразился, деловую встречу

С кем конкретно предстояла встреча, он не уточнил. Такси, которое они взяли возле гостиницы «Гранд», миновало ярко освещенный центр, чем-то напомнивший Новосельцеву Париж, свернуло на тихую улицу, остановилось у двухэтажного особняка за высоким забором. Федоровский нажал кнопку звонка, им пришлось довольно долго ждать, прежде чем из дома вышел высокий пожилой человек. Обменявшись несколькими словами с Федоровским, он пригласил их следовать за собой. В богато обставленной старинной мебелью гостиной им навстречу поднялся представительный мужчина с аристократическим, несколько надменным лицом. Новосельцеву бросилась в глаза его выправка, и он сразу признал в нем военную косточку. Хозяин дома с подчеркнутым радушием приветствовал Федоровского и повернулся к Новосельцеву. Федоровский представил Новосельцева как полковника русского генерального штаба и своего коллегу. Пожимая руку Новосельцеву, тот сказал, что уже слышал о нем от господина Федоровского и рад видеть в своем доме собрата по оружию и даже однокашника.

— Как я слышал, вы тоже окончили академию генерального штаба?

Он стал вспоминать профессоров академии, осторожно, будто невзначай, расспрашивая о них Новосельцева, и тот почувствовал, что его как будто проверяют. Воспользовавшись паузой, Новосельцев спросил, в каком полку служил его собеседник.

— Разве господин Федоровский вам не говорил? — Он взглянул на редактора. — А, понимаю, — продолжал с улыбкой, — господин Федоровский известный конспиратор. У меня была другая служба, дорогой полковник. Полковник Херца, бывший российский военный атташе в Румынии. — Он сделал паузу, колеблясь, продолжать или нет, и добавил: — А нынче — полковник генерального штаба румынской армии. Служу во втором отделе.

«Из этих... халупников, — с неприязнью подумал Новосельцев. — Неплохо устроился во время войны, да и после».

Федоровский с озабоченным лицом молча сидел в кресле.

— Не огорчайтесь, господин Федоровский, — наигранно бодрым тоном произнес Херца. — Эти господа из министерства иностранных дел осторожничают, полагая, что создание еще одной русской газеты сейчас, когда наметилось некоторое сближение с Советами, может отрицательно отразиться на их дипломатической игре. Они до сих пор не поняли, что с большевиками можно разговаривать только с позиции силы. Посмотрим, как запоют наши доморощенные талейра-ны, когда Советы вплотную поставят бессарабский вопрос. — Херца недовольно поджал тонкие губы. — Однако нет худа без добра. Вы, господин Федоровский, и ваша уважаемая газета в это сложное, тревожное время больше нужны нам там, в Париже, а не здесь, в Бессарабии. Ах, Париж, Париж! — с оттенком ностальгической грусти сказал Херца. — Я вам завидую, господин Федоровский, вы живете в столице мира. Небось, развлекаетесь напропалую на пляс Пигаль? — он улыбнулся улыбкой сатира и уже деловым тоном спросил. — Надеюсь, я могу быть откровенным в присутствии господина Новосельцева?

— Безусловно, господин полковник,— подтвердил тот.

— Мы здесь, в Бухаресте, высоко ценим, господин Федоровский, вашу работу по разъяснению среди русской эмиграции правильного понимания акта исторической справедливости — воссоединения Бессарабии с Румынией. К сожалению, далеко не все еще русские понимают и поддерживают этот исторический акт. Не только во Франции, но даже здесь, в Румынии, немало сторонников великой, единой и неделимой России. Пора кончать с этими иллюзиями, Румыния естественный геополитический союзник западных демократий, противостоящий коммунизму на Востоке. И вы, господин Федоровский, призваны внести достойный вашего публицистического таланта вклад в наше общее дело. Можете рассчитывать, как и прежде, на нашу помощь и поддержку.

Херца и Федоровский заговорили о своих делах, понимая друг друга с полунамека, будто старые добрые знакомые. Новосельцев не вникал в разговор, потому что он касался большой политики, которой он никогда особенно не интересовался, а в последние годы, соприкоснувшись с погрязшими в раздорах и дрязrax эмигрантскими течениями и группами, вообще потерял к ней интерес.

В гостиницу они возвратились уже ночью. Несмотря на позднее время, Федоровский зашел в номер к Новосельцеву и заявил, что обстановка и интересы дела требуют, чтобы его газета имела в Кишиневе своего представителя, и этим представителем должен быть он, Новосельцев. Предложение было неожиданным, застало Новосельцева врасплох, и он молчал, не зная что ответить. Федоровский расценил молчание по-своему и поспешил добавить, что, поскольку обязанности представителя газеты не очень обременительны, то и жалованье будет соответствующее, однако выше, чем корректора. Он даже готов оказать ему небольшую услугу: дать денег, чтобы открыть в Кишиневе маленькую лавку. Потом, когда Новосельцев разбогатеет, с улыбкой говорил Федоровский, он вернет долг. Новосельцев вспомнил, что не раз говорил Федоровскому о своем заветном желании: открыть в тихом провинциальном городе свое «дело», скопить к старости капиталец и доживать свои дни на покое.

Прежде чем дать согласие, Новосельцев все же попросил уточнить, в чем именно будут заключаться его обязанности. Федоровский сказал, что в Кишиневе много беженцев из Советской России; Новосельцев должен этих людей опрашивать и передавать полученную информацию ему в Париж. Это обычная журналистская работа, поспешил добавить редактор, видя, что Новосельцев колеблется, вам помогут наши румынские друзья. Новосельцев чувствовал, что его собеседник чего-то не договаривает, однако предложение было слишком заманчивым, и он согласился.

Накануне отъезда в Париж Федоровский дал ему несколько адресов друзей в Кишиневе. Новосельцев, проводив патрона, в тот же вечер уехал в Кишинев. Когда на следующее утро он вышел из поезда и смешался с толпой, заполнившей привокзальную площадь, ему почудилось, что попал в Россию: всюду звучала русская речь. Сняв номер в дешевой гостинице, он отправился бродить по городу.

Тихий, утопающий в свежей зелени Кишинев, являл разительный контраст с шумным, пропахшим бензином Парижем. Слух ласкали исконно русские названия улиц: Пушкинская, Михайловская, Купеческая, Мещанская, Жуковская, Инзова. Впрочем, у них были и другие, официальные, названия, но они не прижились. И русская речь, и названия улиц будоражили, бередили тоску по родине.

Ему понравился Кишинев с его размеренной жизнью, где люди никуда не спешили.

Один из друзей Федоровского, живший в особняке на углу Михайловской и Кузнечной, которого Новосельцев посетил в первый же вечер, любезно его встретил, угостил бокалом красного вина, очень напомнившего Новосельцеву французское бордо. Выслушав гостя, хозяин особняка сказал, что разрешение на открытие лавки дает торгово-промышленная палата, тем более, когда речь идет об иностранце, каковым является господин Новосельцев. Он говорил по-русски бегло, лишь легкий акцент выдавал, что этот язык для него не родной. Однако он постарается это дело быстро уладить, и уважаемый домнул колонел [50] получит необходимое разрешение. Больше того, поскольку господин Новосельцев человек в Кишиневе новый, он сам поможет ему подыскать подходящее помещение для лавки.

50

Домнул колонел — господин полковник (рум.)

И действительно, все уладилось на удивление быстро, и вот уже около года он является владельцем небольшой бакалейной лавочки на Мещанской. «Однако как время быстро летит», — подумал Новосельцев, машинально поглаживая разболевшуюся ногу. Наступил полуденный час, когда и без того немногочисленные покупатели редко заглядывали в лавку. Разве что прибежит мальчишка и попросит на несколько леев кулечек фиников или леденцов.

Мелодичный звон колокольчика, укрепленного на двери, отвлек Новосельцева от воспоминаний. В вошедшем он узнал Марчела. Их первая встреча произошла здесь, в лавке. Случилось это вскоре после того как Новосельцев открыл свое дело. Он находился в подсобке, когда звякнул колокольчик, и поспешил к покупателю. При его появлении человек в поношенной одежде испуганно вздрогнул, как будто ему помешали. «Мелкий воришка или бродяга», — решил Новосельцев, разглядывая давно не бритое испитое лицо посетителя. Тот заискивающе поздоровался, голодными глазами пожирая выставленные на полках продукты. Его жалкий, униженный вид живо напомнил Новосельцеву годы собственных скитаний, и у него возникло чувство, похожее на жалость. Они разговорились. Незнакомец рассказывал о себе сбивчиво, путано, явно что-то утаивая. Новосельцев пообещал его накормить, если поможет перетаскать тяжелые мешки с сахаром и мукой. Тот охотно согласился. Закончив работу, набросился на еду, не забывая прикладываться к бутылке дешевого вина, выставленной хозяином. Насытившись, поблагодарил своего, как он выразился, «благодетеля», глубоко затянулся предложенной сигаретой.

Вино развязало ему язык. Говорил по-русски чисто, как российский житель, и Новосельцев поинтересовался, откуда он родом. Новый знакомый охотно пояснил, что из Курской губернии, отец был крепким хозяином, наотрез отказался вступить в колхоз, и семью сослали в Сибирь. В холодной Сибири отец вскоре помер, не выдержав страшных лишений. Ему же удалось бежать, пробраться к румынской границе и перейти на эту сторону. В Бессарабии он перебивается случайными заработками. Здесь ему нравится: тепло, вина полно, пей — не хочу.