Клуб интеллигентов

— Палачи! Мучают людей и еще издеваются, — сказал я Пагалису, показывая на надписи.

— Ошибаешься, дорогой. Очереди закаляют людей, развивают характер, укрепляют мышцы ног, учат сохранять равновесие. Постоит человек часа два в очереди — и сразу видно: крепок он или слаб в коленках.

Действительно, во имя здоровья в павильоне Пагалиса всюду извивались, петляли очереди без конца и края. Даже возле соков, кофе, спичек, газет и у клозетов. Если где-нибудь очередь оказывалась недостаточно длинной, там сию минуту устанавливали два или три дополнительных кассовых аппарата, и клиент, поразмявшись в одной очереди, получал талон, разрешающий свободно вставать в другую, а потом в третью и четвертую.

Зато посетители этого павильона были мускулисты, атлетически сложены — ну прямо как боксеры тяжеловесы. И даже женщины здесь были нечеловечески сильны.

Нам довелось видеть, как один атлет шел с хрупкой, нежной, словно стебель, девушкой. И как шел! Он, этот динозавр, висел у нее на шее, обхватив одной рукой, и она не согнулась, не сплющилась, выдержала. Глядя на них, я даже песню вспомнил: «Это легче павлиньего перышка...»

— И это все члены вашего «Вавилона»? — осведомился я.

— Нет, эти двое лишь спортивные энтузиасты нашего клуба. Она — чемпион по поднятию тяжестей...

Вот что означали слова: очередь — кузница здоровья! Кто не постоял в очереди, того, разумеется, хоронили. Здесь очереди не было.

Перед нашим взором разворачивались все новые виды. Мы разминулись с ватагой девиц, которые кукольными глазами только и смотрят на невиданно длинные шевелюры подростков. Поскольку ноги не у всех красавиц были идеально хороши, то эти дочери Евы демонстрировали ляжки — на тротуарах выстраивался целый парад ляжек.

Завернули и к начальнику павильона. Он сидел в кабинете и писал тысячное постановление против шума. За стеной визжали, звенели, пищали всевозможные музыкальные аппараты и инструменты, а шофера ехали мимо без сигналов — но зато так газовали, что дрожали стены и звенели стекла в окнах. На улице подгулявшие хулиганы объясняли милиционерам, как те должны вести себя в общественных местах.

Внезапно, с воем и мяуканьем, в кабинет шефа прорвалась свора бешеных собак и кошек и вцепилась в брюки начальника. Он пытался защититься своим постановлением, предписывающим уничтожать этих четвероногих. Увы, зверье не читало еще этой бумаги и вело себя нагло.

Ускользнув от нападения безграмотных зверей, мы встретили двух сынков в белоснежных рубашках и черных галстуках и с еще более черными шеями. Они мычали дуэтом: один — «Ой, постой, постой, говорила мамаша мне...», а другой: «Пил, пил, потерял головушку...»

Мы внимательно вгляделись, голов в самом деле не было видно — ревели огромные черные дыры.

— Неужто и этаких принимаете в клуб?

— Некультурные они, это верно, зато голоса! Ты только вслушайся... Как колокол!

К нам подошла желтая, похожая на мумию, дама и, качнувшись в сторону певцов, спросила Пагалиса:

— Почему они с накрашенными глазами? Ведь это наша привилегия?

— Они не желают отставать от эпохи, — объяснил Пагалис в историческом аспекте.

Несколько странным показался мне также подросток, напяливший кепку с тремя козырьками. Он, не стесняясь, весьма вдохновенно свистел в ухо гражданину, стоящему рядом.

— Почему он так ведет себя? — спросил я Пагалиса.

— На него нашла такая блажь.

— Он, должно быть, не член клуба?

— Нет, он еще кандидат.

В конце концов мы прорвались в клуб-кафе «Объятия».

Утонув в своих собственных ароматах, за столами кисли постоянные посетители клуба или братья по идее. Одни попивали кофе, другие лимонад, третьи сосали сигареты, четвертые — интеллектуалы — беспрестанно бегали в туалет, мило флиртовали между собой, славословили и ласкали друг друга.

— А эти случайно не влюблены? — шепнул я Пагалису.

— Человече, опомнись! Это актив нашего объединения, — и он по очереди стал знакомить меня со своими кадрами.

Здесь были всякие: и моралисты, листающие журналы и ищущие фотографии раздетых девиц, и штатный и нештатный актив.

Пагалис в первую очередь представил мне мужчину топорного склада:

— Товарищ Ишкамша. Член клуба с прошлогодней пасхи, с 13 час. 10 сек.

— Откуда взялись 10 секунд? — раскрыл пасть большеротый член клуба. — Когда я вступил, было ровно 13 часов без половины секунды. Мои часы идут по радио. Знай, я пожалуюсь! Было вакантное место, я мог хорошо устроиться. Не хватило членского стажа! Кто знает, возможно, я уже сегодня — ого — где бы сидел!

Пагалис покорно извинился, пообещал уточнить сведения и вернуть владельцу утерянные славные мгновения. Он продолжал показывать свой живой инвентарь.

Около большинства Пагалис даже не останавливался.

— А это кто такие?

— Ах, эти... Не обращай внимания, дорогой. Это рядовые члены объединения, серая масса. Словом, банальность.

Хотел я удивиться, но не успел. В дверь вошли трое мускулистых чертей. Как я позже узнал, это была комиссия по исследованию душ — одна из изобретательнейших выдумок, которой весьма гордился клуб. Комиссия проверяла совесть членов объединения.

— Кто тут из вас Ишкамша? — спросил контролер душ.

Названый откликнулся.

— В котел! — скомандовал старший черт, и двое атлетов схватили большеротого за бока.

К ним подскочил испуганный Пагалис:

— Что вы делаете? Это ведь наш человек, свой, член клуба!

— Но фальшивый. В члены пролез с корыстными целями, — отрезали черти. — Вчера просветили — болеет карьеризмом. В последней стадии.

Пагалис схватился за голову:

— Чтоб он провалился сквозь землю! Ведь членские взносы досрочно платил. И не перепивался. И на собрания всегда приходил. В прениях выступал... Такие хорошие речи произносил...

Однако черти, как им и подобает, только хохотали и выволокли притворщика — варить в смоле.

Пагалис схватился за сердце…

СОБОЛЕЗНОВАНИЕ

Плановик щетинного комбината Шимтакоис был разъярен сам на себя.

Он недавно кончил завтракать, но, углубившись в коммерческие мысли, ему одному ведомые, невзначай наколол и съел два аппетитно подрумяненных блина, которые, уже сидя за столом, наметил отложить на обед.