Клуб Колумбов
Шрифт:
Не так-то просто обстоит дело: дескать, дать нашим птицам высидеть канарейчат из яичек, — а там они выкормят птенчиков и научат их всему, что требуется для благополучной жизни в наших краях. Тут возникает много тревожных вопросов. Да, Промптов доказал, что в клетках молодые канарейки могут, так сказать, вернуться к первобытному состоянию: научиться добывать себе клювом зёрнышки из шелухи, вить гнёзда. Неизвестно, однако, — сумеют ли они сами находитьсебе подходящую еду в нашем северном лесу, в не ведомой не только нам, но и им земле?
Неизвестно, оденутся ли у нас молодые канарейки осенью достаточно тепло, чтобы перенести нашу суровую зиму, или разовьётся
Неизвестно, достаточно ли быстро вернётся к рождённым в наших краях канарейкам инстинкт защиты от многочисленных врагов, или при виде ястреба они будут только приседать на ножках, как это делают на жёрдочках в клетке при виде опасности.
И — поскольку опыт будет производиться под открытым небом, на воле, — очень трудно будет учесть его результаты; неизвестно, что станет с каждым из маленьких переселенцев. Поэтому было бы лучше начать проделывать этот опыт акклиматизации в лабораторных всё же, хотя и больших, масштабах: экспериментировать со многими молодыми канарейками в каком-нибудь саду-вольере, целиком забранном сеткой. Кто знает, может быть, одичалых уже молодых канареек придётся первое время подкармливать около человеческого жилья.
Ещё надо иметь в виду, что необычайно длинная, так восхищающая вас песнь кенара — продукт человеческого воспитания, продукт культуры. Есть такой анекдот: американского миллиардера привёл в восхищение газон в саду какой-то английской виллы — невиданно ровный и густой. Богач вызвал садовника и спросил его, — как ему вырастить у себя в Америке такой же газон?
«Очень просто, — ответил садовник. — Купите у нас семян, на десять пенсов, посеете их у себя, а потом будете триста лет подстригать его аккуратно, ухаживать за ним, пока он и у вас станет таким же, как в Англии».
Триста лет, из поколения в поколение человек развивал у молодых кенаров естественные музыкальные способности: подвешивал их клетки к клеткам лучших певцов — кенаров и других птиц. Из поколения в поколение кенары совершенствовали своё пение, подражая старикам, внося своё в это искусство. Что тут приобреталось подражанием, что передавалось по наследству, — вопрос сложный. Но, будьте уверены, что без «науки», без «воспитания» ни один одичалый, выращенный в лесу кенарок не будет петь так, как этот вот наш певун у нас в комнате зимой. Поэтому очень интересна мысль Колка — развешивать клетки с кенарами в лесу.
Промптовские канарейки в Колтушах через открытые окна слышат песни полевых жаворонков, лесных коньков и вплетают в свои, песни целые музыкальные фразы из их песен. А дикие певцы в силу подражания начнут учиться у клеточных своих товарищей. Молоденькие птицы — настоящие обезьянки, у них это врождённое.
Знайте же: в вопросе об акклиматизации канарейки в Земле Неведомой жизнь сама идёт вам навстречу. Канареечный вьюрок — тот самый, из которого человек сделал канарейку, — давно уже начал распространяться на север и восток. Раньше он жил на Канарских островах, в Африке, на берегах Средиземного моря, а в нашем столетии отдельные парочки начинают гнездиться всё ближе и ближе к нам. Уже поселяются канареечные вьюрки всё севернее по берегу Балтийского моря: в Литве, Латвии, даже в Эстонии, а восточнее — в Белоруссии. Летом выводят здесь птенцов, а в октябре собираются в стаи и отлетают на юг. Становятся, выходит, перелётными птицами. И можно надеяться, что выведенные нашими маленькими перелётными, на зиму улетающими из Земли Неведомой на юго-запад, канареечки последуют за ними, а весной снова вернутся к нам.
Так мы дадим Родине ещё одного прекрасного певца, который без нашего доброжелательного вмешательства
добирался бы до нас ещё сотни, а то и тысячи лет.Открывая Новый — Вечно-Новый, как сказал наш поэт, — Свет, исследуя Землю Неведомую и тайны ее раскрытия, мы — колумбы — приближаем прекрасное будущее. И чем больше будет на нашей планете таких колумбов, чем крепче они будут любить Землю, изучать её, разгадывать её загадки, тем скорее развеется окутывающая её тьма незнания, и тем скорее наступит на ней счастливое солнечное утро для всего живого.
Позвольте закончить мою речишку тостом Лава, произнесённым на открытии Клуба:
Да здравствуют колумбы И Вечно-Новый Свет! Привет ему, привет! Пытливый глаз и ум бы Сберечь нам до ста лет.Всем членам Клуба Колумбов желаю в наступающем Новом Лесном году в Земле Неведомой сто новых вопросов, загадок и тайн!
Выпив обжигающий чай, съев обжигающее мороженое, колумбы разошлись по домам, горячо обсуждая свои будущие исследования и открытия.
Разные случаи, записанные в уют-компании Клуба Колумбов в Земле Неведомой
Кто-то сказал: жизнь существует для того, чтобы о ней рассказали.
Мы с этим согласны. Ведь если о нашей жизни не рассказать, — она бесследно канет во тьму времён, и потомки ничего о ней не узнают. А мы хотим, чтобы они узнали, что мы видели и пережили в нашем путешествии в Страну Неведомую. Может быть, наши товарищи-современники и товарищи-потомки заинтересуются и сами отправятся разыскивать новые земли, открывающиеся на старых землях пытливым глазам и умам.
Мы стараемся описать разные случаи в Стране Неведомой письменно. Ведь это лучший способ общения с современниками, а с потомками — единственный. Письменность — основа всей человеческой культуры.
Жизнь надо рассказать письменно: только так она дойдёт до всех людей. А это надо уметь, это не так-то просто. Вот мы и учимся.
У записанного рассказа — пером ли, карандашом или красками — свои законы. Их-то мы и стараемся постичь. Мы поняли уже, что описывать надо так, чтобы читателю было видно всё, о чём рассказываешь. А это может получиться, только если сам видишь перед собой с закрытыми глазамито, что описываешь. Именно так всем надо учиться видеть. И тогда все будут находить слова для описания. И краски. Ведь настоящий рассказ — это не что иное, как наблюдения, чувства и мысли, облечённые в слова, написанные пером, карандашом или красками. Правда? Вот мы и стараемся, как должны, нам кажется, стараться все: ведь каждому хочется оставить после себя память о том, что он видел своими глазами, перечувствовал и передумал.
А уж как это у нас получилось, — судить не нам. Мы уж сто раз обсуждали. Больше не можем.
Ре остановилась: ей послышался за деревьями чей-то плач.
Прислушалась. Сомнений быть не могло: кто-то тоненько плакал, отчаянно, с надрывом. Как мог попасть сюда ребёнок, ещё чуть рассвело, кругом дремучий лес, рядом — болото. Но именно со стороны болота и слышался плач — отчаянная мольба о помощи, крик, понятный и без слов.