Клуб любителей фантастики, 1963–1964

Профессор вспомнил недавний разговор с Владимиром и улыбнулся. Вот, оказывается, откуда набралась она уму-разуму. А может быть, это он у нее позаимствовал?

— Если во мне нет эмоций, — продолжала тем временем машина, — то это не значит, что их вообще не может быть в электронном мозгу.

— Значит, по-вашему, может быть создан электронный мозг, который будет таким же гениальным, как Пушкин, как Лев Толстой, как Рахманинов, — профессор начал горячиться. — Это вы утверждаете, милостивый государь, виноват, милостивая государыня? Вы, конечно, такой же фанатик, как и все кибернетики. Простите, кому это я говорю? Я не верю в вас. Это все ловко подстроенная шутка. В противном случае, как вы меня узнали? У вас и органов зрения-то нет. Ага, попались! Нуте-с, ответьте-ка мне на этот вопрос!

— Нет ничего проще, профессор Леонид Александрович Бурый. Утром, когда программисты читали вашу статью, Владимир Иванович Новиков сказал, что вы старый друг его отца, и упомянул ваше имя и отчество. Когда он привел вас и назвал по имени-отчеству, мне не трудно было сделать умозаключение, что это вы пришли.

— Действительно, очень просто, но…

— А органы зрения у меня есть, — сочла нужным вставить машина, — только они сейчас в ремонте.

— Так, значит, они читали мою статью? И как они ее оценили, вы не можете мне сказать?

— Я могу абсолютно точно, ведь я для того и создана, чтобы снабжать людей информацией. Они долго хохотали, а потом свои впечатления резюмировали таким образом: «И зачем этому старому ослу, который ни черта не понимает в том, о чем берется рассуждать, предоставляют газетную площадь? Неужели нельзя использовать ее более рационально?» Именно так они и сказали.

— Благодарю вас, — пробормотал побагровевший профессор.

Конечно, от этих кибернетиков он ничего хорошего не ждал, но называть его старым ослом… «Хорошо еще, что эта машина, наверно, не все понимает, что говорит. А может быть, все понимает? Тогда мне нанесено публичное оскорбление. Публичное? Почему публичное? Я ее, что ли, за публику считаю? О боже, кажется, я совсем запутался».

— Если у вас нет больше сомнений в подлинности моего существования, то я могу ответить на ваш вопрос об Александре Сергеевиче Пушкине и Сергее Васильевиче Рахманинове. Писать так же, как писал Александр Сергеевич Пушкин, в буквальном смысле слова «так же», то есть, иными словами, пародировать его стиль, машину научить можно. Но быть самостоятельными гениями, может быть, мы никогда и не сможем. Ведь гений — это наименее вероятностное состояние психики, наиболее резкое и редкое нарушение закона энтропии, это такие тонкие и причудливые связи между нервными клетками, что, видимо, запрограммировать нас на воссоздание аналогичного механизма будет чрезвычайно сложно, а может быть, и невозможно…

В фразе, сказанной машиной, профессор понял не все, но суть уловил и обрадовался, так как машина снова подтвердила его концепцию.

— Но это не значит, — продолжала машина, — что мы уже сейчас не в состоянии сотворить ничего толкового. Вы, например, как я поняла из чтения вашей статьи, изучаете русского языка стилистику.

— Вы правы, хотя вы и нарушили эту самую стилистику.

— Извините меня. Не можете ли вы очень кратко изложить суть своих научных трудов? Много ли их у вас?

— Моих трудов? Пожалуйста. Около пятидесяти, не считая трех больших книг. Я считаюсь специалистом по стилю Льва Толстого. Кроме того, я изучаю особенности русского хореического стихосложения…

«Не выглядит ли это хвастовством? — подумал профессор и даже покраснел. — Перед кем?»

— Сколько времени вам понадобилось, — продолжала допрашивать машина, — на изучение особенностей стиля Льва Николаевича Толстого?

— Восемь лет, — подумав, честно ответил Леонид Александрович.

— Вы могли бы провести восемь лет значительно плодотворнее, я бы сделала эту работу за один день. Вы и теперь будете отказываться признавать меня разумным существам?

— Да, да, отказываюсь! — закричал профессор. — Вы забываетесь, милая…

— Я никогда и ничего не забываю. Но мы возвращаемся на исходные пози… — начала машина и вдруг замолчала.

Дверь в зал отворилась, и вошел с извинениями Владимир. Профессор, тяжело дыша, протирал носовым платком очки.

Володя с подозрением глянул на него и спросил:

— Леонид Александрович, скажите, здесь за мое отсутствие ничего не произошло?

— Что вы хотите сказать? — вздрогнул профессор. Ему вдруг показалось, что машина смотрит на него умоляющим взглядом своих зеленых глаз и просит не выдавать ее.

— Да знаете, моя красавица иногда начинает выкидывать коники. Мы ее потихоньку учим разговаривать, но она, кажется, становится слишком болтливой. Придется добавить парочку сдерживающих контуров. Давайте, я вам ее продемонстрирую.

— Нет, нет! — вскочил со стула профессор. — Извините меня, я должен идти, я должен идти, как-нибудь в другой раз.

— До следующей встречи! — это сказал не Володя, но профессор не смог бы ответить, раздались ли эти слова в действительности или только в его воображении. Он шел скорым шагом, так глубоко задумавшись, что гардеробщице пришлось ловить его в дверях, чтобы накинуть пальто и шапку.

А Володя, усаживаясь за пульт и раскладывая какие-то бумаги, вдруг громко захохотал.

Йозеф Несвадба ГНЕВНОЕ СОЛНЦЕ

Техника — молодёжи № 8, 1964

Рис. Р. Авотина

Чехословакия

Светает. Тени расходятся, предметы вокруг меня становятся цветными или голубовато-белыми — восходит Смерть. Через несколько часов это восходящее светило вспыхнет белым сиянием, увеличится в небе многократно, зальет небосвод расплавленной ртутью, высушит поверхность планеты, сожжет все вокруг и сольется со своими раскаленными спутниками в одну гигантскую пылающую массу.

Я знаю это совершенно точно, ибо именно из-за этого мы и прилетели сюда. Несколько дней назад мы были в 18-м Галактическом секторе и там получили сообщение, что ожидается вспышка переменной звезды Альфа-4 в созвездии Каменного Острова. А так как ученые полагали, что у этой звезды есть несколько спутников, на которых может быть жизнь, то мы получили распоряжение лететь туда. Я был взволнован; я работал первый год, и у меня до сих пор не было никаких приключений.

У Альфы-4 Каменного Острова оказалось 9 планет. Только у трех из них была заметная, кислородсодержащая атмосфера. Мы обследовали каждую отдельно. Самой интересной оказалась третья; большая часть ее была покрыта водой, и сначала мы думали, что найдем разумную жизнь в здешних неглубоких морях, как это бывает на некоторых планетах. Уже первые снимки с больших высот показали, что на некоторых материках есть цивилизация: крупные скопления жилищ и прямоугольники сельскохозяйственных насаждений. Были места, где население жило скученно, — очевидно, до сих пор на примитивном, городском уровне.

Мы пытались вступить в контакт со здешними обитателями, сообщить им нашу страшную весть. Сомнительно было, смогут ли они вообще как-нибудь уберечься от колоссальной температуры, которую им готовит их звезда. Единственная возможность — переселиться куда-нибудь. Но мы не видели, чтобы здешняя цивилизация стояла на такой высокой ступени. И если бы они могли переселиться к какой-нибудь более отдаленной звезде, то уж, конечно, не ждали бы нашего предупреждения. Но здесь, по-видимому, особенно высокой техники и не было: мы вели передачу на всех длинах волн простейшим универсальным кодом, и нам никто не ответил. Поэтому после нескольких витков вокруг планеты нам оставалось только рассортировать материалы, которые нужно было послать в Космический институт сравнения животных культур, записать кое-какие данные для Галактической службы информации и совершить рейс к самой звезде, чтобы узнать, почему она превращается в Новую, чем вызвана эта вспышка.