Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Клуб любителей фантастики. Анталогия танственных случаев. Рассказы.
Шрифт:

P.S. По первому впечатлению, эта гипотеза может показаться до неправдоподобия фантастичной. Но вспомните свирепую обстановку, в которой в годы революции оказались сотни, тысячи ни в чем не повинных людей. Спасаясь от угрозы неминуемой расправы, они присваивали чужие документы, выдавали себя не за тех, кем были на самом деле. Наиболее показатеяьный. пример - выдающийся ученый и инженер, один из пионеров ракетной техники в СССР Александр Шаргей, известный всему миру как Юрий Кондратюк. Есть основания полагать, что чужое имя понадобилось и русскому летчику-эмигранту, талантливому авиаконструктору, вернувшемуся на родину под итальянскими документами Роберта Бартини... А уж разведчику пользоваться чужим именем сам

Устав велел! Естественно, большинство читателей "ТМ", да и профессиональных шолоховедов, воспитанных советской школой, весьма критически воспримут доводы автора. Что же, жду их резонных возражений.

(с) ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ N 7 за 1997

Иван Панкеев "Украденная аура" (КЛФ)

Темная, непонятная, необъяснимая сила вливалась в комнату через окно или даже через всю стену; вязкая и тяжелая, она заполняла собою квартиру, всасывая вещь за вещью; запахи постепенно исчезали; краски становились тусклыми, словно выцветшими... Неимоверная слабость заполнила все тело - лень было пошевелить рукой, встать; в голове не осталось ни единой мысли - будто из черепа медленно выкачивали воздух.

Я готов был отнести это на счет внезапного недомогания, принять привычный "коктейль" из аспирина и беллатаминала и уснуть, но что-то заставило, преодолевая слабость, встать и добрести до окна. Красный автомобиль с темными матовыми стеклами, стоявший у подъезда, взревел мотором и рванул с места. Последнее, что запомнил я, падая на ковер и проваливаясь в пучину бессознания,странные хлопки, словно в нескольких местах разорвался туго натянутый канат, и несколько ярких вспышек между окном квартиры и отъезжающей машиной...

Квартиру, в которой приключился со мной странный обморок, сопровождавшийся световыми и звуковыми эффектами, моей можно назвать условно. По всем документам, юридически она моя вот уже месяц; но из моих вещей здесь только два десятка книг да одежда. Все остальное - мебель, посуда, ковры, белье: короче, все те сотни вещей и вещичек, которые скапливаются и хранятся в домах годами,осталось от тетки Валерии Михайловны Рогожиной, которую в семье называли просто Лерой. После ее смерти и было обнаружено завещание, из которого следовало, что все ее имущество, включая квартиру, переходит ко мне. Пусть будет ей земля пухом - только живущий в Москве, да еще и без своей крыши над головой, может по-настоящему оценить такой посмертный дар.

Не стану рассказывать, как я начинал сживаться с Лериными вещами - это отдельный сюжет, полный неожиданностей. Но вещи, даже самые красноречивые,

– молчат, а люди, даже самые молчаливые - говорят. Дважды: от вертлявой малышки и от степенно восседающих на скамейке старух я слышал о красной машине, которая частенько появлялась у подъезда перед теткиной смертью. Ну, казалось бы, и что такого? Мне же это запомнилось по двум причинам: во-первых, стекла в той машине были какие-то особенные - ребята говорили, что в них ничего не отражалось, а уж они-то знают что говорят - в любую щель заглянут; во-вторых, старушки подметили, что машина исчезла сразу после теткиной смерти, и больше во дворе не появлялась.

И вот - снова. Неужели - она?..

Смерть тетки Леры меня потрясла. Не столько даже сам факт, сколько быстрота теткиного угасания. Было в этом что-то неестественное, даже зловещее. Казалось, что из нее вынули жизнь: как скрипку вынимают из футляра или как вино выливают из бутылки - форма осталась, а то, что наполняло и заполняло собою эту форму, изъято.

Она была старше меня всего на восемь лет, и эта разница в возрасте не мешала нашим приятельским, даже нежным отношениям. Более того, если бы не родственность, я непременно бы приударил за ней - обаятельной озорной женщиной, способной зажечь даже старца. Любвеобилие ее было нескрываемым, и муж Боря мог быть увлечен в соседнюю комнату,

на брачное ложе, независимо от времени суток и наличия в квартире гостей, за что тетка очень лестно отзывалась о нем, говоря мне: "Если бы я не встретила Борю, пришлось бы, наверное, обзаводиться гаремом".

Их интимный союз был настолько силен и красив, что, казалось, они занимаются любовью ежеминутно - соприкасаясь руками, встречаясь взглядами, сплетаясь голосами. За что в нашей многочисленной разветвленной семье эту семью прозвали одним словом: Болеры.

Я очень любил ходить в гости к Болерам, но более трех часов не выдерживал: начинал названивать своей университетской подружке и договариваться о встрече - энергия, исходящая от Болеров, переполняла меня.

И вдруг - эта ужасная катастрофа. Вечером на Бориса налетел автомобиль. Боря скончался на месте, а убийцу так и не нашли.

Первые две недели прошли в траурных заботах: похороны, поминки. А потом тетка стала сохнуть на глазах, как цветок, оставшийся без воды. Глаза перестали блестеть и как-то сразу потускнели. Кожа сморщилась и пожелтела. Из движений и походки исчезла стремительность. Все отнесли ее угасание на счет горя и переживаний, и пытались хоть как-то вывести из этого состояния. Еще через две недели беспокойство возросло - стало ясно, что жизнь стремительно покидает тетку. Но никто из приглашенных врачей признаков какой-либо болезни не обнаружил. Правда, все они настоятельно требовали сменить обстановку, куда-нибудь на время уехать, но тетка была непреклонна, сказала, что душа Бориса еще живет в этих стенах, и она не намерена оставлять ее в одиночестве.

А ровно через три месяца после гибели мужа умерла.

...Очнулся я только к полудню. Благо - суббота, а то проспал бы все ранние дела, встречи и телефонные звонки. Получалось, что спал целых семнадцать часов. Пораженный и этим, и тем, что провел весь вечер, всю ночь и все утро на ковре; и тем, что несмотря на отдых, голова по-прежнему казалась пустым воздушным шариком, позвонил давнему приятелю, доктору Макарову.

– Переутомление, истощение, плохое питание,пробасил Леонид Иванович.
– Рекомендую: приехать ко мне, выпить водочки из графинчика, хорошо отобедать и обо всем рассказать степенно, без спешки. Ну так как?

Я слышал требовательные нотки в его голосе, но сил реагировать на них не было; вяло, бесцветно, как зубную пасту из тюбика, выдавил:

– Не могу; может, к вечеру, а пока... нехорошо мне...

– Ну, коли так, то свой врачебный долг я исполню до конца,продолжал басить Леонид,водочку и кислые щи доставлю на дом - у тебя ведь теперь есть, слава Богу, дом; а вечером можно и в баньку; ну так как?

– Заметано,согласился я, понимая, что перечить бесполезно: не первый год мы знакомы с доктором, некоторые его воззрения уже стали моими, в частности, что все болезни - от дисгармонии, разлада, предательства себя самого, одиночества и, естественно, от неправильного питания и непосещения бань. Это же самое он продолжал утверждать и закончив курсы иглорефлексотерапевтов и совсем недавно получив в какой-то модной академии сертификат экстрасенса, хотя к экстрасенсорике вообще относился с осторожностью, не афишируя свою к ней принадлежность.

Зная, что Макарову добираться до моего дома около часа, я попытался навести порядок на кухне, но, разбив две тарелки, оставил эту затею; у тетки был хороший вкус, и разбитые красивые тарелки еще больше усугубили мое состояние.

Макаров, как всегда, вошел громко и бурно, выражая одновременно и радость от встречи, и возмущение транспортом, и восхищение погодой, и свои мысли по поводу моего здоровья. Из неизменного, почти квадратного саквояжа он, пройдя на кухню, извлек бутылку водки, термос со щами, баночки с салатами, рыбой, завернутую в фольгу зелень и даже аккуратно нарезанный хлеб.

Поделиться с друзьями: