Клуб маньяков
Шрифт:
Рука Веры вновь легла мне на грудь. И вновь, того не желая, я провалился в ее сон.
...Обширная комната, скорее зала, задрапированная красной тканью. Посереди стоит широкая кровать, покрытая голубым бархатом.
На ней двое.
Изнеможенные.
Я, нагая, умиротворенная блаженной усталостью и он, без памяти от перенесенных мук. Я обнимаю его, мое бедро покоится на его холодеющем бедре, мои внешние губы касаются его не живой уже плоти.
Он втайне считал меня плесенью, плесенью, которой нужны только покой и затхлая сырость, только покой и сырость, чтобы сожрать все.
Но я заставила его кожу сочиться кровью, я превратила
И теперь некому будет распахивать окна, некому будет будоражить сквозняком спокойствие, некому будет разводить костры и жечь в них привычные вещи...
И некому будет растлевать мою дочь.
Какое счастье! Я целую его посиневшие губы... Я наслаждаюсь его неподвижностью...
Но что это?
Он еще жив?
Он не хочет умирать?
Он не хочет оставить мир мне?
Он пытается оттолкнуть меня, он пытается встать?
Он встал???
Нет!!!
Прочь из моего мира!
Где шприц?
Вот он! Вот тебе доза, которая навечно отправит тебя в призрачное царство, к твоей призрачной Лейле...
Вера вырвала меня из кошмара ударом кулака по бедру. В нем, конечно, не было шприца со смертельной дозой наркотика, но мое воображение красочно его дорисовало.
Он был пластмассовым, с рисками делений, таких много у Наташи в игрушках.
Он был с иглой, готовой все пронзить.
«Нет, завтра прямо с утра начну собирать чемоданы, – подумал я, отгораживаясь от супруги баррикадой из своего одеяла... – Хотя, зачем? А что если... А что если убить ее!? Мне ведь эта мысль уже приходила в голову... После того, как я подслушал ее телефонный разговор с матерью. Тот, в котором Светлана Анатольевна убеждала ее развестись со мной... Но тогда я еще не был готов... Как, впрочем, и сейчас...
– Ты должен умереть... Ты! – ткнула меня кулачком Вера.
«Ну и ночь! – подумал я, отодвинувшись к самой стенке, – Кошмар какой то! Кого это она битый час уговаривает загнуться? Давай-ка посмотрим... Где там твоя рука?»
...Прием в богатом загородном особняке. Десятки гостей. В смокингах и джинсах. Хрусталь, золото, серебро... Слуги в ливреях... Шампанское. А-ля-фуршет. Все внимание устремлено на хозяйку.
Это – Вера. Не земная Вера, а другая... Легкий шаг, гордо вскинутый подбородок, красивое демоническое лицо... Платье – продолжение выбранного на сегодня образа... Несколько неотступно следующих молодых людей с огненными глазами.
...Слуга подносит мобильник на серебряном подносе.
Берет. Слушает. Отдает несколько четких распоряжений. Купить, продать, уволить, согласиться, отказать.
Подходит один из поклонников. Самый застенчивый. Говорит, краснея и пряча влюбленные глаза. Вера смотрит покровительственно, улыбается уголком рта.
«Знаете что, давайте, обсудим это послезавтра вечером. Запишитесь ко мне на прием. В одиннадцать. Хотя нет, послезавтра я улетаю в Венецию... Полетите со мной?»
Молодой человек не верит своим ушам. А Вера пожимает ему руку и машет секретарю. Тот подходит и, почтительно склонившись, шепчет несколько фраз. Вера поджимает губы и незаметно покидает залу.
На лифте опускается на первый этаж.
В одной из комнат ее дожидается мать.
Вера сухо расспрашивает ее о Юрии Борисовиче, тетке, подруге Эсфири Соломоновне, интересуется ходом строительства особняка на берегу Клязьмы.
Советует, что делать, говорить и покупать.
Обещает к вечеру прислать лекарств, растирок и медицинского спирта.
Мать, рассеянно
кивая, слушает. Она все сделает, как сказала дочь. У нее нет альтернативы. Теперь она всецело зависит от дочери. Также как совсем недавно дочь всецело зависела от нее.В следующей комнате Наташа. В окружении нянек, воспитателей, наемных друзей и подружек.
– Мама, мамочка, я так давно тебя не видела! Целых два с половиной дня. Я так соскучилась по тебе!
– Я же работаю, доченька. Мне надо много работать, чтобы у тебя были...
– Друзья?
– И друзья тоже... – грустно улыбнулась Вера. – На все нужны деньги, ты же знаешь...
– А папа говорил, что деньгами интересуются только недоделанные. Еще он сказал, что Генри Форда, одного из самых богатых людей мира, никогда не интересовали деньги. Его интересовал Генри Форд, и поэтому Генри Форд был гений [8] ...
8
Перефразированные слова Джека Бердена из "Всей королевской рати" Роберта Пена Уоррена.
– Ну, значит, твой отец – гений, – потемнела Вера лицом и, поцеловав дочь, вышла из комнаты. И пошла вниз, туда, где лежал тот, кто угрожал всему тому, к чему она стремилась. Успеху, власти, свободе.
Внизу, в подвале, лежал я.
«Чистый, чистый лежу я в наплывах рассветных. Белым флагом струится на пол простыня».
Вера подошла, склонилась и прошептала, медленно шевеля побледневшими от ненависти губами:
– Ты должен, должен умереть! Ты должен умереть, чтобы у меня все получилось!
– Но ведь я уже умер? – ответил я глазами. – Я умер... Ты ведь зарезала меня...
– Ты должен совсем умереть! Ты должен исчезнуть. Из памяти. Моей, Наташи. Всех, кто меня знает.
– Ну, тогда ты должна меня совсем убить... Нож там, где всегда... У меня под подушкой...
– А как совсем убить? Как? – сузив глаза, подалась ко мне Вера.
– Это просто... Ты меня убиваешь неправильно. Ты бьешь, бьешь ножом, бьешь, как будто бьешь себя... И поэтому с каждым ударом слабеешь...
– А как же бить?
– Правильно надо бить.
– Как это? Расскажи, умоляю!
– Понимаешь надо четко представлять мишень. Точнее мишени. Так как ты бьешь меня, а попадаешь в себя, их две. У меня – это сердце. А у тебя – совесть. Вот ты и сосредоточься на обеих этих мишенях и бей сразу в две одним ножом. И я умру, а ты станешь свободной...
Вера подумала, глядя мне в грудь, и полезла под подушку...
Нож был отличным. Похожим на тот, которым в телевизионной рекламе режут гранит. Она взяла его за ручку обеими руками и ударила. Он вошел в мое сердце, как желанный гость.
Вера ударила еще несколько раз. Но я не умер вполне. И она чуть не плача, проговорила:
– Ты почему не умира-а-ешь?
– Ты должна еще убить Наташу...
– Наташу? – переспросила она, закусив губу. – Наташу... Твою дочь... Понимаю...
И, вытря нож о простыню, лунатиком направилась к двери...
Я проснулся в холодном поту. Веры рядом не было. Вскочил, бросился к дочери. Она спала в гостиной.
Вера стояла, согнувшись над ее кроватью. Услышав мои шаги, резко обернулась. Глаза ее сверкнули... Из правой руки что-то выпало. А может быть, и не сверкнули. А может быть, не выпало. Не разглядел. Свет ночника был тускл. А глаза заспанными.