Клуб маньяков
Шрифт:
– В самом деле. Я тут подумал... Может быть, вы захотите приобрести его у меня?
– Приобрести? И в какую сумму вы его оцениваете? «Перед работой заеду в салон. Там меня приведут в порядок».
– Пятьдесят тысяч.
– Лир, йен, тугриков?
– Ха-ха! Ценю юмор, особенно женский. Но я имел в виду привычные американские доллары.
– Вы хотите пятьдесят тысяч за человека, который на двадцать лет меня старше, который зарабатывает тысячу долларов в год и вдобавок изводит меня своей душевной простотой? Это не серьезно.
– А сколько вы можете за него дать?
– Сколько?..
– В таком случае я его убью. Он умрет мучительной, поверьте, весьма мучительной смертью.
– Весьма мучительной? Погодите, погодите. Насколько я понимаю, вы звоните мне из пустыни и, следовательно, вы имеете возможность пользоваться спутниковой связью?
– Certainly, madam.
– И Интернетом?
– Аск.
– А случайно у вас нет цифровой телекамеры?
– Случайно есть. У вас, русских, неправильное представление о Белуджистане. По сравнению с рынком в Заболе ваш Митинский рынок – захудалая лавчонка, с неадекватно завышенными ценами.
– И вы можете передать мне кое-какие записи?
– Естественно.
– За десять минут я плачу вам тысячу долларов. За каждые следующие – по пятьсот.
– Неплохо. С предоплатой, само собой разумеется?
– Естественно. Пятьдесят процентов. И, пожалуйста, оставьте ему... ну... эти...
– Половые органы?
– Да. И глаза. Я не люблю бесполых и слепых мужчин... Они жалки.
– Договорились! Ваш адрес?
Вера сообщила ему свой адрес, записала, куда пересылать деньги (для этого пришлось идти в прихожую), дочистила зубы и пошла на кухню завтракать. То есть обедать.
Вечером, запершись в гостиной, Вера смотрела фильм, присланный Хароном.
Он стоил двух тысяч долларов. Весьма четкий, с хорошей цветопередачей. Все видно до мельчайших деталей...
Эта яростная лиса, вырывающая мясо из бедра, просто замечательна. Да, замечательна.
А ужас в глазах этого недотепы и неудачника? Разве такое увидишь в кино?
И этот плешивый просто великолепен. Прирожденный артист и мастер своего дела. Джек Николсон, да и только. Как органично он ковыряет ножом в ране!
А вот отрезание уха... Выглядит пошловато. Конечно, трудно судить о художественной ценности незаконченного эпизода...
Просмотрев фильм, Вера задумалась: «Он еще жив. Вряд ли этот бандит будет его убивать... Капля крови – доллар. Кто же режет курицу, несущую золотые яйца? Но что же случилось? Почему эпизод с ухом не был отснят? Почему? Неужели он вырвался! Вырвался! Выскользнул! Он всегда выскальзывает! Без кожи, без ушей, но выскальзывает...
Ну и пусть! Пусть приедет искалеченный, раздавленный, безвольный и... и опущенный!?»
Вскочила, нашла мобильник, набрала номер Харона.
– Я вас слушаю, мадам Чернова!
– Не могли бы вы его... Не могли бы вы с ним...
– Переспать?
– Да.
– Сколько минут вы потянете?
– Двадцать. И не из-за денег. Такие фильмы продолжительностью более двадцати минут выглядят затянутыми...
– Хорошо, договорились на двадцать минут.
– А он у вас? Мне не нравится ваш голос.
– Да, у нас. Простите за незавершенность эпизода с ухом. Понимаете, у нас тут не Арбат. И даже
не Солнцево. У нас тут армейские патрули с пулеметами на быстроходных машинах... Видите ли, вашего супруга ищут... Но сейчас он находится в надежном месте...– Когда вы пришлете фильм?
– Завтра к вечеру...
– Вы что-то недоговариваете...
– Да, мадам Чернова, не договариваю. Вы проницательны...
– В чем дело?
– Понимаете, этот плешивый, вы видели его в фильме... Он спрятал вашего мужа в небольшой пещере... Связанным спрятал.
– Ну и что?
– Он... спрятал его не одного. В пещеру он поместил также лиса, коршуна и кобру... Вошел, понимаете ли, в раж.
– О господи! Этот человек мне определенно нравится! Если бы он еще установил бы там телекамеру!
– Он умеет обращаться лишь с одноволновым приемником... И то неуверенно.
– А мой супруг... Он... Он выживет в такой компании?
– В этом-то все и дело... Мы не можем сейчас к нему подъехать: вокруг его склепа крутятся армейские патрули.
– Вы можете потерять несколько тысяч долларов...
– Что поделаешь... Иншалла... Но я льщу себя надеждой, что наше сотрудничество каким-то образом продолжится...
– Не исключено. Держите меня в курсе. Да, если он все-таки скончался, снимите его труп, раны и тому подобное...
– Непременно, мадам Чернова.
– Но имейте в виду, что я очень хочу получить этот фильм. Я подразумеваю фильм с... Ну, вы понимаете. Задаток в размере двух третей оговоренной суммы я вам перечислю немедленно.
– Клянусь аллахом, я сделаю все, чтобы он был у вас. Кстати, я нравлюсь женщинам.
– Я не люблю кавказцев, они деспотичны. Звоните. Пока.
Я все это видел воочию. В полной темноте, полумертвый, но видел. И зауважал Веру. Она – не человек. Не женщина. Она – скала. Я – сильный, грубый, прямолинейный, всю жизнь мялся, колебался, рефлексировал, отступал, приноровлялся. А она – нет. Она слабая, хрупкая, неустойчивая, всегда неумолимо шла к цели.
В этом диалектика жизни. Плесень съедает все. А камень рассыпается в песок.
...Скоро проснется шакал. Шакал? Оговорка. Оговорка... Фрейд говорил, что оговорка выдает то, что гложет подсознание. Значит, думаю о Шакале... Сидит у меня в подсознании вместе с Верой. В печенках. Ну и фиг с ними. Фиг с ними.
...Скоро проснется лис. И захочет есть. Захочет вкусненького. Моих внутренностей. Печеночки, почек...
...Если я смогу перевернуться, то накрою его своим телом и раздавлю. Он будет визжать, но я поднатужусь и выдавлю из него кишки.
...Зачем? Чтобы протянуть свои часы? В одиночестве? Или дождаться Харона?
...Нет, пусть просыпается лис. Пусть убьет. Пусть съест. Придет Харон, разберет завал и увидит рыгающего лиса и мои изглоданные кости.
И начнет рвать волосы на своей груди.
...Хорошая картинка. Харон рвет волосы над моими останками. Скорбит.
... Лев Толстой хотел пострадать. Сесть в тюрьму, на каторге поошиваться. Хотел понять себя до последней клеточки, до последнего атома. Хотел все испытать. Вот бы его сюда. А меня в Ясную Поляну... В пышную графскую постель.